Лучшие страхи года - Эллен Датлоу

Могли наблюдать на экране. Компьютер создавал. Проигрывал CD. Теперь все — в прошедшем времени. Я должен был свыкнуться с этой мыслью. Только прошедшее время.

Эйнштейна однажды спросили, какое оружие будут использовать в третьей мировой. Он ответил, что не знает, но оружием четвертой мировой станут дубинки и камни.

Если через сотню лет кто-то еще будет жить на Земле и прочтет эти строки, поймет ли он, о чем я говорю? Столько понятий я использую как данность, а они ничего не будут значить для выживших: ориентиры и вехи давно ушедшего мира.

Боже, через сотню лет смогут ли они читать?

Мы часто обсуждали это в учительской, но нас волновала другая причина упадка литературы: дети стали играть на приставках и рыскать по порносайтам. Чтение? Кому оно нужно, если ты можешь стать богатым и знаменитым, продемонстрировав свой член в телевизионном реалити-шоу?

Старик Байерскоф, преподаватель истории, — он говорил, что это закат капитализма и умный ход, чтобы рабочий класс занял подобающее ему место. В минувшие времена ты не мог получить образование, будучи бедным. А теперь? Теперь они убеждают вас, что образование — для гомиков. Книги? Мозги? Да хрен с ними! Просто напейся или ширнись — и развлекайся. И если ты все время счастлив, покорен и глуп, то действительно думаешь, что это лучший путь в жизни.

Снова прошедшее время. Байерскоф тоже. Он собирался в отставку и жил неподалеку, совсем как Макин, но и не думал убегать. Его жена умерла несколько лет назад. А он погиб в школе. Не из-за взрыва, но после него, когда…

— Пол! Пол, проснись!

Аня трясла меня. Я, должно быть, проспал звонок будильника. Но тогда это она опоздала, не так ли? Она должна была встать и уйти раньше меня. Ни один из нас не мог позволить себе дом в деревушке, где находилась школа, но я жил ближе к ней, чем к центру города.

— Пол!

Отчаяние, ужас. Я чувствовал дым. Это не будильник. Пожар. Дом горел.

— Пол!

Это не Анин голос. Чей же? Дом подожгла бомба. Нет. Бомба. И я вспомнил, где я, а Аня…

— Пол!

— Порядок! — Я сел. Мой мозг, казалось, вот-вот плеснет из черепа, как вода из чашки.

Чьи-то пальцы вцепились в мои плечи. Джин.

Сквозь потолок я видел свет. Небо сияло. Уже рассвет? Нет, огонь.

Огонь.

Школы больше не было. И потолка тоже. Ну, большей части. Его просто сдуло. Остаток упал в подвал. И теперь горел. Мне повезло — я оказался именно под улетевшей частью.

Воздух был полон криков. Дети и учителя — в ловушке, горящие.

А небо…

Я знал: если посмотрю туда, увижу висящее над городом грибовидное облако, полное пепла и пыли. И часть его будет Аней. А через несколько минут она выпадет на меня пепельным дождем.

И принесет с собой смерть.

— Все наружу! — закричал я.

Вокруг меня все трещало и рушилось. И кричало.

Мы взобрались по лестнице. Байерскоф ступил на верхнюю площадку, обернулся и посмотрел вниз.

— Альф! — закричал я. — Что…

Он перевел взгляд на меня:

— Там еще дети, под руинами, слышишь, ты? — И побежал обратно вниз, не обращая внимания на удушливый дым.

Несколькими секундами позже он карабкался вверх, черный от сажи, кашляя и задыхаясь, с красными глазами — и с девочкой на руках. Усадив ее, он ринулся обратно в дым. И больше не вернулся.

Джин опустилась на колени рядом с малышкой. А когда подняла взгляд, я увидел слезы. Она покачала головой. И спросила:

— Что нам делать? Боже, что же нам делать?

В живых осталось трое учителей: я, Джин и Фрэнк Эмерсон, физик. И около дюжины детей. Все они смотрели на меня.

— Есть идея, — сказал я.

Туннель наконец меняется. Развилка. Вода плещется вокруг большой центральной колонны.

Канал, расходящийся в двух направлениях.

— Куда поплывем? — шепчет Джин.

Нужно выбирать. Куда поплывем? Нужно принять решение. Но где проходят каналы? Куда ведет каждый? Который лучше? Безопаснее? Имеет ли смысл каждое из этих слов в нынешнем мире?

— Сюда, — говорю я, указывая направо.

И мы меняем курс. Только позже мне пришло на ум, что именно тот поворот направо в первую очередь и навлек на нас беду.

Время идет. Я не смотрю на часы — с тех пор, как упала бомба. Есть ли теперь в этом смысл?

Один из детей взвизгивает.

— Что такое? — громко спрашиваю я, стараясь скрыть подступающую панику.

Это один из мальчиков, из самых младших.

— Человек, — кричит он в ответ. — Человек в воде.

Я пускаю луч фонарика по черной глади:

— Там никого нет.

— Он был там, мистер Форрестер, сэр. Был.

— Как он выглядел?

Утонувший шахтер? Но тело не может так долго не разлагаться. Скорее всего, от него остались бы только кости.

— Белый, — хнычет мальчик. — Белый.

Холодок ползет у меня по спине — не только потому, что мы так глубоко внизу. У мальчика галлюцинации.

И кто его обвинит? Как ни странно, не я. Засну ли я? Увижу ли сны? Боже, прошу, избавь меня от них.

— Плывем дальше, — говорю я.

Мы пробирались через руины школы. Подошли к тому, что осталось от мистера Раттлера.

Я сказал детям:

— Не смотрите.

Желчь подступала к горлу. Запах жареной, обуглившейся свинины.

Чтобы попасть туда, куда мы направлялись, нужно было пройти мимо кабинета физики. Он единственный, бог весть почему, оказался более-менее цел.

Фрэнк Эмерсон вскричал:

— Подождите! — И он бросился в лабораторию.

— Фрэнк! — воскликнул я в ответ. — Нет времени…

— Доверься мне.

Он распахнул дверь кладовки и секундой позже появился снова, сжимая в руках нечто, выглядевшее как металлический ящик с присоединенным к нему микрофоном.

— Что…

Он включил микрофон, раздалось еле слышное пощелкивание.

— Счетчик Гейгера, — произнес он.

Я уже готов был спросить, откуда тот взялся — тогда этот прибор уже нечасто можно было встретить в школах, — но смысла не было. Дареному коню в зубы не смотрят, и так далее.

— Ты гений, — сказал я. — Пошли.

Деревня Уорсли — ныне шикарное, завидное место для жизни (была, была таковым; еще раз прошедшее время, мистер Форрестер), но во времена промышленной революции здесь все выглядело по-другому. В этих местах встречались канал Бриджуотер и канал Ливерпуль — Манчестер, а вся область была огромным угольным бассейном, дававшим около десяти тысяч тонн угля ежедневно. Почему я об этом упоминаю?

Из-за Дельфа и тамошней Копи, куда мы направлялись.

На поверхности здесь почти ничего не осталось. Дома исчезли, на месте многих из них бушевал огонь. Негде было спрятаться от пепла, который скоро должен был начать падать.

Конечно, уже могло быть слишком поздно. За год до того я побывал в Императорском военном музее в Кизе. Одним из экспонатов была атомная бомба.

Деактивированная, как я предположил. Рядом с ней находились диаграмма — последовательность концентрических кругов, на которых было отмечено расстояние до эпицентра взрыва, — и таблица, в которой разъяснялось, что происходит в каждом из них.

В миле или около того от эпицентра не оставалось вообще ничего. Да, Аня стала пылью, я снова об этом. Вот где располагалась Уорсли: «В этой зоне все, кого не убьет сам взрыв, будут отравлены радиацией в течение нескольких часов».

Может, мы уже были мертвы? Какое время пребывания здесь можно было считать смертельным? Я не знал, но не мог просто остановиться, просто выйти из игры. Это было легко: было легко все бросить и провести отпущенное мне время, проклиная само небо и тех безумных, больных ублюдков, которые это с нами сделали. Политиков с обеих сторон…

Я вырос в тени «холодной войны». Когда она закончилась, я был подростком, но знал достаточно, чтобы испытывать часть того страха, под гнетом которого мои родители — теперь уже тоже, должно быть, мертвые — провели большую часть своей взрослой жизни. А потом этот груз с нас сняли. Ну что ж, беспокойства меньше. Или, по крайней мере, я так думал.

Теперь же…

Недалеко от Копи был ангар, принадлежавший местному гребному клубу. Мы выломали дверь. Внутри оказались лодки. Шлюпки и каноэ с открытым верхом. И весла.

Мы взяли все, в чем нуждались.

И фонарики тоже. Нам очень повезло. Там было полдюжины и одна или две коробки с батарейками. Мы захватили и их, перелезли через забор, поднимая детей и лодки, и устремились вниз, в Копь.

Копь — просто место, где копали. Копали и рыли. Старая каменоломня, где добывали песчаник, наполовину заполненная оранжевой водой. Такой воды сколько угодно в каналах вокруг Уорсли — оксиды железа, отходы тяжелой промышленности.

Войдя в Копь, ты видишь дыру, вход в туннель. Закрытый воротами. Мы сорвали замок — я, Джин и Фрэнк Эмерсон, — стоя по грудь в воде. А затем залезли в лодки и проплыли сквозь ворота — во тьму.