С утра до вечера - Игорь Акимушкин

Что за странное поведение? Если внимательно проанализируете всю его тактику, поймете. Он от блох лечился!

Когда медленно задним ходом в воду погружался, блохи, которые купаться не любят, ища местечка посуше, переползали будто бы с ног, по мере их погружения, на брюхо, оттуда на спину, со спины на голову. А когда всескунсовый потоп догнал их и здесь, все кинулись на единственный сухой островок — на пучок сена. Тогда великий стратег блошиной войны бросил перегруженный блохами ковчег. И больше к нему не приближался!

Мисс Эдит Оливье такую же историю поведала в своей книге и о лисе. Лиса, правда, несколько усовершенствовала методы скунса, заменив сено клоком овечьей шерсти, которая для блох, надо полагать, более привлекательна, чем сухая трава.

Все это, конечно, анекдоты. Они не стали более достоверными и после дискуссии, посвященной им некоторыми английскими и американскими журналами.

Но вот старые «басни» о том, что обезьяны лечат раны, затыкая их тампонами из листьев, по-видимому, истинная правда. Известный знаток зверей доктор Инго Крумбигель так считает. В своей двухтомной превосходной монографии «Биология млекопитающих» среди других средств звериной «медицины» он упоминает и это.

Все звери раны свои зализывают. Они их так не только промывают, но и дезинфицируют: в слюне есть убивающие бактерии вещества.

Давно уже были сделаны опыты: в культуры бактерий в особые чашки с микробами добавили немного собачьей слюны. Бактерии, которые до этой добавки процветали на питательных бульонах, приготовленных для них микробиологами, уже не смогли размножаться так быстро, как раньше. Конечно, слюна не пенициллин, но и в ней есть свои антибиотики.

Еще в госпиталях первой мировой войны доктор Вильям Бэр заметил такие странные вещи. В ранах многих солдат, которым медицинская помощь вовремя не была оказана, заводились личинки мясных мух. Но странно, конечно, не это, а то, что раны, зараженные личинками, были, с точки зрения хирургической, в отличном состоянии, даже в лучшем, чем раны, обработанные медиками. Раненых не лихорадило. Никаких признаков гангрены!

Когда провели специальные исследования, убедились, что личинки мух не только объедают некрозные, то есть отмирающие ткани, но и убивают бактерий каким-то им одним известным способом. После войны в некоторых клиниках и госпиталях специально стали разводить целебных мух: пробовали, и не без успеха, лечить ими раны. Но позднéе изобретение более эффективного пенициллина помешало развитию мушиной терапии.

Не все мясные мухи полезны (многие очень вредны и для ран), а только вида Lucilia sericata, все целебные качества которого и история их открытия были описаны тридцать шесть лет назад в большой статье в журнале «Научный ежемесячник».

Я рассказал об этом потому, что раны диких зверей мухи луцилии тоже спасают от заражения и помогают их заживлению. Личинки этих мух — какое счастье! — живую ткань не едят, а только уже мертвую и гниющую. Животные инстинктом понимают это и целебных мух со своих ран не прогоняют. Но стоит появиться вредоносной мухе, как они гонят и тех и других, потому что одна плохая муха может навредить больше, чем сто хороших в состоянии исправить.

Когда лекарства не спасают

А помогают ли животные своим раненым?

Иногда да. Но чаще нет. Наоборот даже — добивают их. Чуть позже я объясню, что в этом жестокосердии есть смысл: и эволюционный и медицинский.

Слоны помогают раненым товарищам: поддерживая с двух сторон, пытаются увести подальше от охотника. И павианы уносят раненых павианов, а вискачи и сурки затаскивают подстреленных сородичей в норы.

Галки, говорит Реми Шовэн, «которые все знают друг друга в своих небольших колониях, приходят в сильнейшее волнение, не досчитавшись кого-нибудь из своих. Они набрасываются тогда на любое животное, уносящее любой черный предмет, и даже на своих сородичей, если им в этот момент случится держать в клюве черное перо».

Известна история одного слепого пеликана. Он жил пенсионером в колонии пеликанов. Сам рыбу ловить не мог, но его кормили сородичи. Раненые и слепые вороны тоже иногда неплохо живут среди других ворон. По-видимому, больным сородичам тех птиц, в «лексиконе» которых есть особые позы попрошайничества, похожие на птенцовые, легче удается «убедить» своих собратьев накормить их. Во всяком случае, разные птицы обращаются со своими ранеными по-разному.

Галки, вороны, сойки, сороки с криками тревоги летят на помощь попавшему в беду товарищу. Если он бьется, поднимают вокруг большой переполох, созывая всю стаю, и шумом, облетами пугают и отвлекают врага. Если их товарищ уже мертв, молчит и не шевелится, осторожно кружат над ним.

Внезапная смерть серебристой чайки «заставляет всю стаю бесшумно рассеяться».

Крачки тоже с пронзительным криком кружат над раненой крачкой, если она бьется. Если едва шевелится, летают молча. Когда она затихнет, все улетают. Потерявших много крови и тяжелораненых крачки обычно добивают.

«Здоровый» инстинкт уничтожения неполноценных заставляет часто птиц и зверей убивать своих больных, немощных, хромых или непохожих на видовой стандарт оперением, шерстью или еще чем-нибудь «выродков».

Пингвины нападают на всех пингвинов своего вида, чем-либо отклоняющихся от нормы (как они ее себе представляют). Так же поступают и куры, волки, собаки, олени и многие, многие другие. Поэтому альбиносы и животные, родившиеся с другой, не типичной для их вида окраской, обычно долго не живут. Их отовсюду гонят, бьют, часто забивают насмерть, и они пугливо держатся с краю от стада и, конечно, делаются легкой добычей для хищников[42].

Это изгнание непохожих — один из механизмов естественного отбора: без известной стандартизации вид не может быть жизнеспособным.

Изгнание же больных животных полезно для сообщества также и с медицинской точки зрения. Вольные не только обуза для всей стаи, но и опасны, потому что заразны. Их прогоняют, их убивают.

В муравейниках (во всех или некоторых?) есть даже особые изоляторы для больных муравьев. Есть там и кладбища! Мертвые в муравьином государстве не валяются где попало на дорогах и улицах. Нет, их хоронят всегда в одном месте.

Мы разговариваем, обмениваясь звуками, а муравьи — запахами. Разные пахучие вещества, которые выделяют их железы, побуждают рабочих муравьев собираться по тревоге, бежать за добычей, ухаживать за маткой, кормить личинок, перетаскивать коконы.

Муравьи и после смерти продолжают некоторое время «разговаривать»: их тело выделяет пахучие вещества, и поэтому собратья ухаживают за ними, как за живыми. Но через день-два наступает разложение, и запахи смерти заставляют рабочих муравьев «прозреть»: тут только уносят они мертвых подальше от муравейника.