Испорченные дети - Эриа Филипп

Сиделка приблизилась к врачам и вручила мою карточку одному из молодых людей, очевидно, главному ассистенту доктора Освальда. Молодой человек прочитал мое имя, отделился от прочих я направился ко мне, вертя в пальцах карточку из бристольского картона.

- Мадам Буссардель? - спросил он.

- Да, мсье. Я хотела бы, если возможно... - Я доктор Освальд.

От удивления я на миг забыла все приготовленные заранее фразы. Передо мной стоял юноша нервического склада, в узком белом халате; лишь проницательные глаза, усталые веки и седина на висках свидетельствовали о том, что его уже зрелый ученый, привыкший отвечать за свои решения.

- Поверьте, доктор, я сама сознаю нескромность своего появления...

Он прервал меня.

- Я вас отлично понимаю и ничуть не удивляюсь.

Я тоже, я тоже все поняла сразу. Слава богу, это не доктор Мезюрер с его бородкой! Этот уверенный голос, эта речь без обиняков, весь его вид говорили о полном душевном равновесии; такою гармонией, но только физической, веет от иных прославленных спортсменов... Я поняла, что он меня выслушает. Внимание, которое я прочла в его взгляде, уже сейчас показалось мне не просто обычной профессиональной любезностью. И потом, мы почти однолетки... Нет, я хорошо сделала, что пришла к нему.

Он подвел меня к стеклянной двери своего кабинета, открыл ее.

- Доктор, многие пришли раньше меня.

- Знаю, - ответил он и, как бы желая убедить меня, добавил: - Но вам следует как можно быстрее вернуться к мужу.

Слегка надавив ладонью мне на плечо, он подтолкнул меня к дверям, и я послушно переступила порог его кабинета. Ученики почтительно отошли в сторону: они поняли, что это не обычная врачебная консультация. Сердце как бешеное билось в моей груди, но биение его стало чуть спокойнее, когда я уселась напротив врача, который сразу же заговорил.

- Мадам, я сумею сообщить вам нечто более определенное только нынче вечером. Утром во время консилиума мы не обнаружили пока никаких осложнений.

- Знаю, доктор. Сиделка, которая дежурит при моем муже, уже сообщила мне об этом. Но я жду от вас сведений иного рода... Каждая минута вашего времени драгоценна, поэтому я сразу перейду к сути дела... К доктору Мезюреру, по личным мотивам, я не хочу обращаться... Простите меня, пожалуйста, я волнуюсь...

Мне стало жарко. Я скинула меховой палантин. Доктор Освальд поднялся и шире открыл окно... Струя свежего воздуха подействовала на меня благотворно.

- Вы ждете от меня разъяснений? - произнес врач, садясь на свое место.

- Да... Не стоит говорить, что все вами сказанное...

Жестом руки он не дал мне докончить обычное заверение.

- Разъяснений по поводу чего, собственно?

- Но, доктор... по поводу несчастного случая... вернее, сопутствовавших ему обстоятельств.

- Боюсь, я не сумею полностью удовлетворить вашу просьбу. О состоянии больного я уже высказался. Что же касается причин, то вы сами должны понять...

Теперь, когда я уже немного отдышалась, я была просто не в силах сдерживаться, мне хотелось поскорее дойти до сути деда и облегчить моему собеседнику его задачу; поэтому я почти крикнула:

- Но ведь меня считают моральной виновницей несчастного случая! Мне известна версия нашей семьи: мой муж узнал, что ребенок, которого я жду, не его, и, сраженный якобы этим известием, решился на страшный поступок.

- Какой поступок?

- Ах, значит, вы не верите?

Он не ответил. Я продолжала:

- У меня самой достаточно веские причины не верить. Равно как я не верю и в то, что тут сыграло роль открытие тайны, ибо для него это не была тайна. Мой муж знал, что я беременна, и беременна от другого...

- Мадам...

- Я отлично все понимаю, доктор. Я не настолько наивна, чтобы пытаться заставить вас сказать мне то, о чем, я вижу, вы решили промолчать. Хотя, в конце концов, я его жена, и будь я здесь... Но это уж другое дело. Считаете ли вы, что я имею право знать если не причины несчастного случая, то по меньшей мере как он произошел? Как, наконец, в действительности он мог упасть из окна? Не можете ли вы, не можете ли вы, как врач, ответить на этот вопрос?

Он отвернулся. Я терпеливо ждала. Наконец он заговорил, медленно, взвешивая каждое слово:

- Вы так же хорошо, как и я, знаете, что речь идет о сверхчувствительной натуре. В комнате, куда он удалился, чтобы успокоиться и прийти в себя, у него началась тошнота. Он открыл окно, оперся о подоконник, его вырвало, он высунулся сильнее, и его снова вырвало. От этих потуг, от прилива крови к голове сознание затмилось, он высовывался все больше и больше и потерял равновесие. Вот и все.

У меня перехватило дыхание. Перед моими глазами встала вся эта картина, и я почуяла за ней нечто большее, чем обычное волнение... Ксавье, один, у моего окна, загнанный, затравленный, доведенный до такого отвращения, что у него начинается рвота и он падает вниз... Я почти не слушала доктора, объяснявшего, как были установлены подробности катастрофы: следы рвоты на карнизе третьего этажа и также на кустах, куда рухнуло тело...

- Но что такое ему могли сказать?.. Что они ему сделали, что так сломило его?..

Доктор Освальд неопределенно махнул рукой и тем напомнил мне о своем присутствии. Впрочем, вовсе не ему я адресовала свой вопрос. И я отлично знала, что больше он мне ничего не скажет. Этот человек знал то, чего не знала я, и я была бессильна заставить его говорить. Я чувствовала его симпатию ко мне, чувствую ее и сейчас, равно как и отказ его продолжить разговор.

Так я и осталась при своем неведении. Между сообщением доктора и тем, что сказала мне тетя Луиза, осталась зиять пустота. Несовместимы были эти варианты.

Я поднялась с места и застыла, как час назад на улице Ренкэн. Пора мне наконец уйти. Я уже видела, как открываю, нет, вламываюсь в дверь спальни тети Эммы; как это я могла не начать с нее!

Я поблагодарила доктора за его любезность. Извинилась, что отняла у него столько времени. Распрощалась с ним.

Подошла к двери, открыла ее. На стуле в коридоре сидела тетя Луиза.

- Стало быть, ты знала, что я здесь? Тебе сказала сиделка? Как мило с твоей стороны, тетя Луиза, что ты приехала сюда за мной, но нам с тобой сидеть некогда, я очень спешу.