Никогда не влюбляйся в повесу - Лиз Карлайл

— Камилла, — шепотом окликнул он, дунув ей в ухо. Когда она не отозвалась, он заглянул ей в глаза. Уголки губ его тронула лукавая усмешка.

— А теперь-то что не так? — шепнул он.

Камилла зажмурилась.

— Боже мой, Киран! — с неожиданной резкостью выпалила она. — Неужели ты не понимаешь, что я боюсь?! Боюсь, что ты совсем отберешь у меня мое сердце!

Ротуэлл вдруг убрал руку, и Камилла съежилась, будто этот жест причинил ей физическую боль.

— Я знаю… знаю… Я сама говорила, что такое невозможно, — каким-то сдавленным, так непохожим на ее собственный голосом продолжала она. — Но та граница, которую я мысленно провела для себя… она стирается.

Обхватив лицо Камиллы ладонями, Киран осыпал поцелуями ее губы, ее щеки, хрупкие скулы. Потом со вздохом уткнулся лбом в ее плечо.

— Моя чудесная девочка, — пробормотал он. — Моя красавица! — Он горько рассмеялся. — А я-то считал тебя такой восхитительно хладнокровной, даже бессердечной, — пробормотал он, зарывшись носом в ямку на ее плече. Похоже, я тебя переоценил, верно? Потому что под этой броней, которой ты окружила себя, бьется на редкость нежное сердце. И мне очень жаль, поверь.

— Просто поцелуй меня, Киран, — прошептала она. — Vraiment, по-моему, мы слишком много думаем!

Он послушно выполнил ее просьбу, потом перекатился на бок и вытянулся на постели рядом с Камиллой. Она краем глаза озабоченно поглядывала на мужа. И заметила, как его взгляд остановился на ее мягко округленном животе. Она уже открыла было рот, как вдруг тяжелая и горячая рука Ротуэлла легла ей на живот.

— Как ты думаешь, дорогая, — шепнул он, — может быть… Такое возможно?

— Слишком рано, милый, — поколебавшись ответила она.

Должно быть, от слуха Ротуэлла не укрылась легкая нотка неуверенности, проскользнувшая в ее голосе.

— А когда будет не рано? — встрепенулся он, прижав ее к себе и заглядывая в глаза.

— Я… я не знаю, — закусив губу, пробормотала Камилла. — У меня не слишком много опыта в подобных делах.

Он порывисто сжал ее руки.

— Но такая возможность есть? — настойчиво повторил он. — Я хотел сказать… есть какая-то надежда, что…

— Oui… — выдохнула она. — Да, надежда есть. Но пока… Откинувшись на подушки, Ротуэлл заложил руку за голову и задумчиво уставился в потолок.

— Девять месяцев, — пробормотал он. — Целая вечность…

Для любого другого человека этот срок не казался бы вечностью. В сущности, какие-то несколько месяцев… так мало, а уж по сравнению с жизнью и вовсе пустяк. Но в глазах Кирана этот срок действительно казался вечностью.

Дав себе слово не думать об этом, чтобы ничто не посмело отравить эти минуты радости и ничем не замутненного счастья, Камилла прижалась к мужу и провалилась в беспокойный сон.

Всю ночь ее мучили кошмары. А поутру, когда Эмили принесла ей горячую воду и раздвинула шторы, она с неудовольствием обнаружила, что лежит в постели одна. Дверь в спальню Кирана была плотно закрыта — и хотя она не слышала, когда он встал и ушел к себе, все же у Камиллы осталось смутное чувство, что это случилось задолго до рассвета. Она догадывалась, что Ротуэлл ушел из дома — за недолгие недели их брака она научилось безошибочно чувствовать его присутствие.

Выбрав для прогулки самый нарядный туалет из всех, что у нее был, редингот глубокого винно-красного цвета, который, как она надеялась, немного оживит ее бледные щеки, Камилла спустилась к завтраку. Но не успела она переступить порог столовой, как к горлу вновь подкатила уже знакомая тошнота, поэтому Камилла решила ограничиться чаем и ломтиком поджаренного хлеба.

Вернувшись к себе в комнату, она услышала, как Чин-Чин царапается в дверь, соединяющую ее со спальней мужа. Обрадованная Камилла распахнула ее — и увидела стоявшего возле раковины дворецкого. Лицо его было встревоженным.

— Доброе утро, Трэммел, — кивнула он, подхватив на руки радостно скакавшего песика. — Как я понимаю, его милость ушел довольно рано, не так ли?

— Да, миледи. — Подняв валявшееся на полу полотенце, Трэммел скомкал его и поспешно затолкал в корзину. Камилла подозрительно наблюдала за ним, не обращая внимания на Чин-Чина, который пытался запечатлеть на щеке хозяйки слюнявый поцелуй.

— Вы не знаете, случайно, куда он отправился?

— Нет, миледи, не могу сказать, — степенно ответил дворецкий. — Знаю только, что милорд велел заложить фаэтон, и было это еще до рассвета.

— Свой фаэтон? — эхом повторила Камилла. — Странно. А вам не показалось, что он торопится?

— Очень возможно, — кивнул Трэммел. — Но ведь его милость обычно держит свои дела в секрете.

— Да, я уже заметила, — с недовольным видом кивнула Камилла.

Трэммел замялся — было заметно, что он колеблется.

— Его милость приказал запрячь пару лошадей, — наконец решился он. — И еще… он велел мне положить в саквояж смену белья и еще кое-что из вещей.

— Стало быть, заранее предполагал, что может задержаться до завтра, — нахмурилась Камилла.

Трэммел несмело улыбнулся.

— А теперь, если вы извините меня, мадам, я, пожалуй…

— Нет, подождите… — Камилла, войдя в комнату, ткнула пальцем в полотенце. — Как вам показалось, Трэммел, он утром плохо себя чувствовал? И пожалуйста, не пытайтесь обманывать меня — как-никак я все-таки его жена.

По темному лицу Трэммела скользнула тень сочувствия.

— Только легкая тошнота, мэм, — пробормотал он. — Будем надеяться, ничего страшного.

Камилла, прислонившись плечом к дверному косяку, с грустью посмотрела на него.

— Думаю, мы оба с вами прекрасно понимаем, что дело тут гораздо серьезнее, — негромко проговорила она.

Трэммел каким-то неуверенным движением поставил корзинку с грязным бельем на пол, и на этот раз Камилла заметила на скомканном полотенце кровавые пятна.

— Право, не могу сказать, мэм. Его милость не имеет обыкновения поверять мне свои секреты. Собственно говоря, он вообще никому ничего не рассказывает… разве что леди Нэш.

— Но сам он догадывается, в чем дело? — не отставала Камилла.

Трэммел дернул плечом.

— Думаю, у его милости имеются на этот счет кое-какие подозрения, — кивнул он. — Но он… так и не изменил своим привычкам, и можно подумать…

— Вы хотите сказать, что он по-прежнему много пьет? — перебила Камилла. — Не говоря уж о том, что он почти не спит, да? И практически ничего не ест?

Дворецкий опустил глаза.

— Да, именно так, — кивнул он. — Мне тоже показалось странным… но с другой стороны, это ведь не мое дело, верно? А его милость… трудный человек — и это еще мягко сказано.