Дворец грез - Паулина Гейдж

— Ты в самом деле очень красива, — наконец сказал он. — И к тому же умна, как говорит мой отец. Такое сочетание не всегда полезно, врачевательница Ту. Но тогда что же имеет значение, если ты — одна из тысячи женщин, да? — Он улыбнулся, обнажил ровные белые зубы, и ниже наклонил голову.

Я подумала, что он собирается поцеловать меня, это был всего лишь краткий восхитительный миг, когда во мне боролись тревога, желание и здравый смысл.

Но он только повторил свой вопрос:

— Так эти слухи заставляют и тебя страдать, Ту?

Я была уверена, что он почувствовал мой порыв, предательский миг влечения к его совершенному телу. Я почтительно отстранилась от него и поклонилась.

— Гарем всегда полон слухов, мой царевич, — ответила я. — Большинство из них не стоит того, чтобы относиться к ним серьезно. Но живой бог — это воплощение Амона здесь, на земле, и то, что простой жрец имеет влияние на божество, — это нарушение Маат.

— Хорошо сказано! — холодно произнес Рамзес. — Тебя надо бы перевести в ряды царедворцев, которые заняты внешними связями Египта, потому что твои слова остроумны и деликатны. Врачевательница, искусная наложница, а теперь еще и непризнанный гений дипломатии двойной короны. Чем ты еще удивишь нас?

Он говорил язвительно, и тут проявил себя мой ужасно необузданный нрав: я вспыхнула.

— Я верноподданная Египта, мой царевич! — резко ответила я. — Одна из многих, которые ненавидят мертвую хватку жречества, сковавшего эту страну. И, судя по твоим словам, совсем недавно ты тоже был среди них, разве не так? — Я хотела проглотить свой язык, когда услышала, что сказала, но было слишком поздно.

Рамзес дергал крыло своего шлема, его глаза сузились, по-видимому, его совсем не задела моя вспышка. Когда он заговорил, в его голосе слышалось легкое презрение. Когда он заговорил, в его голосе слышалось легкое презрение.

— Феллахи на полях тоже верноподданные египтяне, — ровным тоном сказал он, — но их суждения о тонкостях управления страной столь же авторитетны, что и лай пустынных псов под луной. То же относится и к молодым и глупым обитательницам гарема. Я решительно советую тебе держать свое мнение при себе, Ту, и постараться не забывать о том, кто ты есть. — Теперь в его голосе проскользнула нотка иронии. — Если, конечно, ты на это способна, в чем я сомневаюсь.

— Но ты первый заговорил об этом! — почти выкрикнула я с чувством разочарования, сама уподобившись псу, лающему под луной. Я сжала кулаки. — Заставь меня думать иначе, мой царевич! Расскажи мне о тонкостях правления!

Он критически оглядел меня, и снова улыбка заиграла на его губах.

— Я начинаю понимать, почему отец теряет от тебя голову, — сказал он. Прими мой совет. Используй свою активность, чтобы стать хорошей и верноподданной наложницей, а важные вопросы оставь тем, кому положено решать их. Люби моего отца. Он заслуживает этого. — Я открыла рот, чтобы ответить, но он повелительно поднял руку. Ты зашла слишком далеко. Спокойной ночи.

Развернувшись, он зашагал прочь и вскоре скрылся в мягком ночном сумраке, я даже не успела должным образом поклониться ему.

Я опустилась на край бассейна, теперь меня ужасно раздражал звук струящейся воды, и стиснула зубы, во мне бушевали страсти, я чувствовала вожделение и гнев, восхищение и унижение. «Хорошо, — в бешенстве сказала я себе, — по крайней мере он не будет больше смотреть сквозь меня. Осталось только надеяться, что мои наивные рассуждения не будут им восприняты слишком серьезно».

Когда мне удалось совладать со своими чувствами и я повернула обратно, туда где меня терпеливо ждала Дисенк, я подумала, что больше всего на свете мне хотелось бы, чтобы царевич Рамзес думал обо мне, чтобы помнил мои слова и то, как я говорила их, помнил мое лицо в свете звезд и ощущение моей кожи под своими пальцами. Я думала о том, что неплохо иметь наготове вторую стрелу, если первая попадет мимо цели, чтобы еще раз натянуть лук; впереди показалась дорожка, и Дисенк отделилась от тени. Возможно, если я наскучу фараону, то смогу добиться расположения царевича. Я не переставая думала об этом, пока мы с Дисенк не подошли к большой развилке, где пересекалось множество аллей перед главным входом во дворец, теперь усеянной носилками, стражей и сонными, ворчащими гостями; мы свернули на дорожку, что вела к гарему.

Перед тем как ответить стражнику гарема, я оглянулась. В густой тени деревьев, растущих вдоль дорожки, как привидение, стояла Аст-Амасарет и наблюдала за мной. Быстро пройдя мимо, я вошла в свой двор, но по спине у меня побежали мурашки. У меня мелькнула мысль, не владела ли Старшая жена магией — слишком большой силой и властью от нее веяло. Возможно. Она была загадочная и опасная женщина.

ГЛАВА 16

На следующий день Аст-Амасарет сама прислала за мной. Когда пришел посыльный царицы, я как раз перекусила фруктами и хлебом в сумраке своей комнаты, закрыв дверь, чтобы не слышать шума детей но дворе; Дисенк уже накрасила меня, и я стояла с поднятыми над головой руками, а она натягивала на меня платье. Вынырнув из платья, я увидела, что он с любопытством смотрит на меня.

— Наложница Ту? — спросил он. — Старшая жена приглашает тебя к себе. Я буду сопровождать тебя.

Я кивнула, и Дисенк, застегивая на мне ожерелье из эмалевых цветов, воспользовавшись моментом, прошептала:

— Ничего не ешь и не пей. Ту! Помни!

В ответ я коснулась ее плеча. Она надела на меня сандалии, я кивнула посыльному и последовала за ним, пробираясь между играющими детьми и разбросанными в траве игрушками.

Выйдя из двора, мы повернули направо по узкой дорожке, потом снова направо, к входу, у которого я не так давно видела Аст, госпожу Двух Земель, а потом и ее сына. Стражник поднялся со своего места, отдал честь моему провожатому, и мы прошли через небольшую галерею под открытым небом. Впереди виднелись тяжелые кедровые двери, украшенные серебром, обе створки были плотно закрыты. Не доходя, мы резко свернули налево. И я снова оказалась в лучах яркого солнца. Этот двор был блаженно тих, слышался только легкий шелест горячего ветра в кронах деревьев, что росли вокруг большого бассейна. Фонтан здесь был меньше, чем тот, чье журчание проникало в мои сны, но богаче украшен; потоки льющейся воды служили здесь не для развлечения неугомонных детей, а лишь для успокоения царственных особ.

На стене, окружавшей двор, был высечен огромный барельеф с изображением фараона в двойной короне, принимающего символ жизни от Амона и блюдо с деликатесами от своих любящих жен. Глифы, которые я успела прочесть, проходя в пятнистой тени гранатовых и фиговых деревьев, желали владыке жизни, процветания и счастья на миллионы лег. Слуга провел меня по лестнице, что примыкала к стене с внутренней стороны, через короткую галерею прямо в большую гостиную, где гулял свежий ветерок.

Старшая жена сидела в низком кресле у стола, протянув одну руку служанке, которая втирала ароматное масло в ее длинные пальцы. В дальнем конце комнаты сквозь квадратный проем открывался вид в другую комнату, где стояло огромное ложе, убранное тонким льняным покрывалом, с разбросанными но нему красными подушками. Рядом с эбеновым креслом Старшей жены возвышалась изящная лампа на подставке в виде фигурки нубийского юноши, стоящего на коленях; лампа была закреплена на его плечах. У стены стоял туалетный столик, уставленный баночками и кисточками. Еще там было множество сундуков, чисто отскобленная жаровня, маленький жертвенник — вещи, обычные для жилища любой знатной госпожи, но здесь все говорило о строгом и сдержанном вкусе его обитательницы. Прямоугольник ярко-белого света льющегося из одного из высоких окон, падал на пурпурный плащ, брошенный на кресло. Его яркий, варварский блеск явно выбивался из общей спокойной обстановки, что слегка озадачило меня.

Тем временем слуга объявил о моем приходе:

— Прибыла наложница Ту, моя повелительница.

Аст-Амасарег, выдернув свою руку из почтительных пальцев служанки, жестом приказала мне войти. «Повелительница, — подумала я, подняв руки и склоняясь в почтительном поклоне, — Конечно, она повелительница. Царица и законная жена. Помни об этом, Ту, моя девочка!»

— Входи и садись, — приказала она медоточивым голосом, в котором, однако, слышался скрежет речного песка. — Возьми стул. Если ребенок вроде тебя выглядит таким усталым даже с накрашенным лицом, значит, ты действительно очень устала. Тебе поправился вчерашний прием?

Я опустилась на плетеный тростниковый стул и быстро оглядела ее. Нет, она не была красива. Ее нос и впрямь был слишком мал, а когда она говорила, я заметила, что ее зубы такие же неровные, как и искривленный рот. Хна на губах на этот раз была более яркого, насыщенного оттенка, будто она решила дерзко подчеркнуть один из своих недостатков. Но вместо того чтобы вызвать отвращение, это, напротив, еще больше усилило ее необычную привлекательность. Вглядываясь в ее, несомненно, прекрасные глаза, я вежливо улыбнулась: