Красный террор глазами очевидцев - Сергей Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- За кем они числятся? - спросил я сопровождавшего меня начальника тюрьмы.
- За чрезвычайной следственной комиссией Совета народных комиссаров.
- Видите, ваш режим не от меня зависит, - сказал я и спросил: - Нет ли еще каких вопросов?
- Спросить, что ли? - обратился Игнатьев к товарищам. - Господин прокурор, у нас сомнение: отменена или не отменена смертная казнь.
Я разъяснил, что на фронте смертная казнь восстановлена, а в тылу при Временном Правительстве не применялась. Но это при Временном Правительстве, - оговорился я.
- Все равно. Значит, нас зря пугают.
По выходе из камеры матросов я встретил в тюремном коридоре председательницу чрезвычайной комиссии Вальяно, спросившую меня, на каком основании я был у совершенно секретных преступников.
После моего указания, что для контроля прокурора не может быть замков на камерах заключенных, Вальяно что-то хотела возразить, но я прервал ее, указав, что неудобно в тюремном коридоре, в присутствии тюремной стражи и слушающих из камер арестантов вести диспут, что тюрьма прежде всего нуждается в строгой дисциплине, просил Вальяно пройти со мной в тюремную контору, но Вальяно отказалась, заявив, что мною будет получена по этому вопросу особая бумага совнаркома. В результате этой встречи и появилась в суде бумага совнаркома о воспрещении посещать тюрьму прокурору, «председателю и членам суда».
Но так как в тюрьме в это время содержались заложники и целый ряд арестованных большевиками военных, в том числе и воинский начальник А. А. Навроцкий, я, опасаясь, как бы над ними не было учинено какое-либо насилие, старался ежедневно посещать тюрьму, контролируя тюремную администрацию, чтобы большевистский караул внутрь тюремных коридоров не допускался и чтобы внутреннее окарауливание камер неслось исключительно тюремной стражей.
К чести тогдашнего начальника тюрьмы С. 3. Дейниковского, умершего затем от сыпного тифа, следует отметить, что ни одного случая насилия в тюрьме им допущено не было, но не в его власти было предотвратить избиение офицеров у стен тюрьмы во время офицерского восстания.
Содержавшиеся в тюрьме заложники набирались большевиками главным образом по признаку зажиточности. Были среди них чиновники, купцы, землевладельцы и, численно значительная, группа студенческой молодежи. Большинство заложников держалось бодро, но некоторые из них совсем пали духом, тем более что до тюрьмы стали доходить слухи о готовящихся матросами расстрелах.
В одно из таких посещений начальник местного управления земледелия А. А. Польский пожаловался мне, что местный присяжный поверенный Н.Г.Левицкий, гласный городской думы и член группы к.-д., позволяет себе играть на нервах заложников, и без того взвинченных. Временами он разъезжает вокруг тюрьмы в экипаже с солдатами и матросами, играющими на гармонике похоронный марш, крича при этом:
- Это мы вас, буржуев, отпеваем!
Я, было, не поверил этому, но почти в тот же момент снизу раздался пьяный голос, кричавший:
- Что, попили кровушки, буржуи? Я бы вас еще не так гноил, кровопийцы…
К моему удивлению, это оказался все тот же Левицкий, удаленный затем по моему требованию из-под стен тюрьмы.
Через день я был очевидцем еще одного выступления г. Левицкого на собрании родственников заложников в летнем помещении коммерческого клуба. Перед собранием он выпивал с матросами, добывая средства на напитки путем «контрибуции», взимавшейся матросами с лиц, на которых указывал Левицкий.
Когда началось собрание, в залу ворвались матросы и под одобряющие возгласы Левицкого стали разгонять собравшихся, угрожая насилием. Явившийся патруль красноармейцев удалил буянов и арестовал, было, Левицкого, но потом его выпустил. О действиях г. Левицкого я довел до сведения Ставропольской адвокатуры, не нашедшей для г. Левицкого ничего более достойного, как поставить на вид его поведение. Это «поведение» не помешало г. Левицкому позднее, при появлении в городе Добровольческой Армии, заниматься чтением в сердцах инакомыслящих общественных деятелей, достаточно ли благонадежно они настроены по отношению к местным щедринствующим генералам, и печатно улавливать «социалистов» на предмет ущемления.
Не могу также не отметить и «поведения» тогдашнего начальника городской милиции В. Е. Гнаденберга, пришедшего на эту должность из судебного ведомства. Он сыграл отвратительно трусливую роль попустителя при самосуде толпы около полиции над содержавшимися там арестантами, предполагавшимися участниками грабежа и изнасилования. Характер же понимания им своих обязанностей ярко выразился в следующем эпизоде.
До меня дошли сведения, что в помещении полицейской кордегардии содержится в отвратительных условиях туберкулезный студент, задержанный рабочими завода Шмидта, как «подозреваемый контрреволюционер». Явившись в полицию, я действительно нашел там, в каморке, лишенной дневного света, в сообществе задержанных пьяных, истощенного студента, заявившего мне, что он лишен и права прогулок. В документе его ареста значилось, что он препровождается для содержания под строгим арестом, как задержанный рабочими по подозрению в контрреволюции.
Я потребовал явки ко мне начальника милиции, но г. Гнаденберг уклонился от этого, а в ответ на мое письменное постановление о немедленном освобождении студента сообщил мне, что студент по распоряжению совнаркома уже переведен в тюрьму. Таковы не переводящиеся ни при каком режиме Иудушки Головлевы современного образца.
Столкновение с Левицким, Вальяно и Гнаденбергом в значительной степени способствовало тому, что в дальнейшем рабоче-солдатские патрули уже физической силой преграждали мне доступ в тюрьму. К счастью, вскоре заложники были освобождены из тюрьмы и значительная тяжесть ответственности, хотя и невольной, за участь пребывавших в тюрьме заключенных свалилась с моей души.
Но в ближайшие дни произошел в советских верхах сдвиг, показавший оскаленное лицо подлинного актуального большевизма.
Первыми симптомами сдвига явились арест по ордеру председателя губ[ернского] исп[олнительного] комитета Вдовенко, председателя совета народных комиссаров А. А. Пономарева и военного комиссара Мирошниченко, а затем освобождение из тюрьмы матросов, - вожаков конно-горно-морского батальона.
Правда, и Пономарев, и Мирошниченко скоро были восстановлены в правах, но они предпочли скрыться и более к власти не возвращаться, освобождение же матросов из тюрьмы было чревато исключительными последствиями.
Освобождение матросов произошло как-то внезапно, в отсутствие комиссара юстиции Гамаюна и, кажется, председательницы чрезвычайной следственной комиссии Вальяно. Выпущенные из тюрьмы матросы чуть ли не в тот же вечер собрали многолюдный митинг, на котором провели разработанный ими ранее план кровавого похода на городское зажиточное население.
По этому плану город был разбит на кварталы, и каждый квартал был вверен попечению карательного отряда с руководителем из матросов во главе. Карательным отрядам было поручено произвести повальные обыски во всех квартирах, и, в случае нахождения в квартире оружия, значительных запасов питания или при основании заподозрить кого-либо из живущих в квартире в активной контрреволюционности, начальникам карательных отрядов предоставлялось право уничтожать виновных на месте их пребывания.
Я не знаю точно, санкционирован ли был этот план повальных грабежей и убийств советом народных комиссаров и губернским комитетом, но факт тот, что в самом скором времени населению было объявлено о воспрещении после известного часа выходить на улицу под угрозой расстрела, появились на улицах тяжелые автогрузовики, украшенные черными флагами, и начались обыски и аресты, сопровождаемые по ночам ружейной и револьверной пальбой.
Настало жуткое время для гор. Ставрополя. Из уст в уста передавались сведения о произведенных за ночь арестах, грабежах и расстрелах. Громыхали переполненные матросами грузовики с чем-то, прикрытым брезентами. Жители квартир с ужасом ожидали появления карательного отряда.
Одним из первых был арестован Андрей Андреевич Чернышев148 и бывший Ставропольский предводитель дворянства, 80-летний ген. П. С. Мачканин.149 Сначала и мне, и родственникам их удавалось устанавливать часто менявшиеся места их заключения, но потом от А. А. Чернышева была получена через случайного посредника записка, что его начали пытать и мучить и объявили, что завтра казнят.
Как-то не верилось, что исключительно популярный на окраинах лектор, любимый педагог и учитель, между прочим, Марии Вальяно, бессменный гласный демократической думы, а с другой стороны, престарелый восьмидесятилетний П. С. Мачканин могут пасть жертвами кровавого разгула матросов. Я утешал приходивших ко мне родственников их, мучился сам трагедией моего бессилия, но искренно не верил в возможность их мученической смерти.