На руинах Мальрока - Артем Каменистый

– Этот офицер вас спас? Не стал убивать, как остальных? – не выдержал Арисат.

– Нет. Он и не думал нас оставлять в живых. Там убивали всех. Поговорил и отдал солдатам. Нас повели к Шнире, но по пути камнелюды начали выть, а потом бросились в заросли. Солдаты стреляли им вслед, и я подняла крик. Тогда один ортарец меня ударил. Когда наши возмутились и попытались заступиться, всех окружили, угрожая оружием. Мы не понимали, почему они так разозлились, но пришлось подчиниться. Нам связали руки и повели за холм. Там мы поняли, чего испугались камнелюды: они почуяли запах смерти. Там убивали межгорцев. Солдаты вырыли яму и на ее край положили бревно. Людей со связанными руками поодиночке подводили к нему, заставляли присесть, наклониться. Потом палач опускал топор, и голова падала в яму. Она почти до краев была заполнена кровью. Люди ведь шли и шли из Межгорья, и все они находили смерть здесь – возле этой ямы. Своей очереди ждали многие – сотни людей собрались. Солдат меньше гораздо, но у них было оружие, и руки не связаны. Одни просто стояли на склонах ложбины плотной цепью, другие прохаживались среди обреченных, присматривая за порядком. Людей сажали на землю, запрещая вставать. Им не давали ни еды, ни питья – межгорцы просто ждали своей очереди. Иногда ждать приходилось долго, как вышло и в тот раз: людей привели много, а палачей всего двое. Их в Ортаре презирают, потому на эту роль офицеры назначили провинившихся солдат. У них не было опыта палаческого, да и тщедушные попались – быстро из сил выбивались. Вот людей и накопилось. Умолять, требовать справедливости, пробовать подкупить – все бесполезно было. Только хуже себе сделаешь: самых непоседливых и крикливых тащили к яме в первую очередь. Умом я понимаю, что, может, и не было другого выхода – ортарцы сильно боялись, что все это выйдет за пределы долины. Но ведь можно было не мучить людей, не заставлять сидеть на сырой земле, глядя, как твоих родных убивают и разрубают на куски, выкидывая в грязную вонючую яму. Это очень жестоко… как же я тогда их возненавидела! Это… это помогло мне спастись. Я ведь до этого никогда на человека руку не поднимала, но здесь не колебалась – даже радость какая-то появилась. Тогда стемнело уже, а людей оставалось еще много. Палачи при свете факелов продолжали, но на всю толпу факелов, конечно, не хватало, и мы сидели во мраке. Но солдаты еще по свету нас хорошо разглядели. Женщин в гарнизонах нет – вот и решили они позабавиться. Все равно ведь нам умирать, так что можно не церемониться. Ночь, офицер один и всей ложбины не видит. Меня, как и несколько молодых женщин и девушек, повели в кусты. Кто-то при этом пытался кричать, вырываться, а я вела себя бесшабашно. Сказала солдатам, что раз уж суждено умереть, то можно сделать это весело. Эти глупцы решили, что я девка продажная или просто легкомысленная, – даже обрадовались. Один сказал, что очень доволен, потому что подарит мне перед смертью радость мужской ласки – я потом веселее умирать буду. Он был глуп – умный ведь не станет прикасаться к женщине, заподозренной в связях с Тьмой: только полный дурак такого не испугается. Я им поддакивала, хвалила и по пути попросила развязать руки, а то неудобно ведь. Они меня не опасались – и тут же сняли веревку. После этого я их убила. Легко убила – вот и пригодилось то, чему научил отец. Одного тихо получилось, но второй успел закричать. Руки подвели – я старалась ими шевелить, но они все равно затекли от пут. На крик прибежали другие солдаты, но я успела снять с мертвеца шлем и накинула плащ. В суматохе сумела подняться по склону – из-за тревоги в оцеплении появились бреши, а в темноте я видела хорошо.

– У тебя кинжал не отобрали? – заинтересованно уточнил Дирбз.

– Отобрали, конечно, но кроме него у меня нож был, и носила я его незаметно. Женщин не опасаются, вот и не обыскали тщательно.

– Сколько тебе лет? Восемнадцать? Вряд ли больше двадцати! И ты говоришь, что сумела ножом быстро убить двух солдат? Пусть и неумехи, пусть совсем глупы, раз на такое дело отважились, но вряд ли они были калеками – даже сердце проткни, сразу не каждый упадет. – Дирбз недоверчиво покачал головой.

– Нож не главное, главное – рука, которая сжимает его рукоять. У нас, межгорцев, свои секреты есть. Мне, конечно, трудно было, но я знала, что делать. И мне повезло – все получилось как надо. Если мне не верите, то спросите этих людей.

– Так все и было, – кивнул один из «партизан». – Я был тогда там и видел, как Альру поволокли в кусты два подонка. А потом оттуда страшно закричали, и крик тут же оборвался. Когда туда побежали другие солдаты, все слышали, как они говорили, что та парочка мертва. Альра не обманывает – вы просто плохо ее знаете.

– Я не говорил, что она обманывает, удивился просто, – начал оправдываться сержант.

– И поделом им, ортарцам, – позлорадствовал Арисат, выразительно покосившись на Дирбза.

– Красавица, а что же дальше-то было? – Тук жаждал продолжения.

– Дальше… А дальше… Бог в ту ночь был на моей стороне, затем мне опять повезло. Не успела отойти от холма, как наткнулась на камнелюдов. Точнее, они сами ко мне прибежали – по запаху нашли. Они, когда сбежали, не решились нас бросить, но и подходить боялись – их пугало то, что делали палачи. А Шобо при бегстве к тому же ранили – стрела пробила его шкуру, и пришлось мне его лечить. Не успела с ним закончить, как прогремел гром – приближалась гроза. Я обернулась назад, в сторону, где осталась кровавая яма, и поняла: бог дает мне возможность спасти остальных. Камнелюды сильные, ловкие, бесшумные – они очень опасны. Хотя нас было всего лишь трое, а солдат не меньше полусотни, надо было попробовать. Когда хлынул ливень, факелы стали бесполезны, а за ударами грома и шумом воды трудно было расслышать крики солдат. Мы убили нескольких в оцеплении и забрали их оружие. Потом спустились вниз, к людям, и отдали оружие мужчинам. Все начали разрезать путы, но поднялась тревога. Те, кто освобождались, бросались на солдат с камнями или просто с голыми руками. Хотя ортарцы были хорошо вооружены, но нас было много, мы были злы и нам нечего было терять. Даже женщины рвались в бой – я видела, как одна вцепилась в лицо солдату, выцарапывая глаза. Началась сильная суматоха, повсюду было много мертвых и раненых, я с трудом смогла собрать уцелевших и повести их к горловине. Еще не знала, что делать дальше, и просто ноги сами повели назад – лучше уж к перерожденным, чем… Не хотелось мне искать переправы через Шниру. Нечего нам больше делать в Ортаре. С тех пор при слове «Ортар» вспоминаю ту яму… С камнелюдами я, наверное, смогла бы найти тропу через горы и брод через реку. Но не стала. Нет для меня места в Ортаре. Когда мы вырвались от палачей, нас оставалось больше сотни. Когда прошли через последнюю цепь постов, выжило ровно тридцать, считая меня. Очень помогло оружие, которое мы забирали у убитых. После той ночи солдаты назвали меня Рыжей Смертью. Я до самой зимы делала набеги на их посты, пробираясь через горловину. За мной не раз посылали погоню, но солдаты попадали в засады или под оползни. Это наши горы, и они нас защищали. Однажды я отпустила одного. Офицера. Я просто спросила его: за что? Неужели нельзя устраивать людям проверку какую-нибудь? Ведь даже мы научились использовать камнелюдов, а иногда темных чуют собаки и кошки. И даже человек у нас есть, который может видеть это. Но пленник сказал, что перерожденные появляются новые, хитрее и опаснее, – таких, как в Мальроке, еще никто не видел. Еще он сказал, что в империи так поступают, если кто-то хочет уйти из моровой деревни. И поэтому у них мор проходит легче – не дают заразе распространяться. Всех нас, всех межгорцев… всех к заразе приравняли.

– До зимы ходили через горловину? Ну вы и смелые… – Дирбз уважительно покачал головой. – Мы там в такой переплет угодили, что еле живыми выбрались. А уж добра сколько потеряли…

– Вы – чужие, и вас горы наказали. А нас они не трогают. Хотя зимой там оказалось слишком опасно даже для нас. Холодно очень. Но хуже всего, что солдатам в эту пору хорошо, когда все замерзает, – можно не бояться непогоды. Нас мало, чтобы в открытую с ними драться, вот и ушли на восток. И без ортарцев нелегко было: с одной стороны они, с другой – Тьма. Мы до холодов встречали тех, кто продолжал покидать Межгорье, и рассказывали про то, что их дальше ждет. Нам не верили, но некоторые проявляли осторожность – пускали вперед разведчиков, дожидаясь их с вестями. Не дождавшись, уходили назад – умирать никому не хотелось. Нас становилось все больше и больше; к нам присоединились даже некоторые из уцелевших местных баронов – зиму мы провели в их замках. Много сил уходило на то, чтобы добывать себе пищу, – ведь урожай сгнил на полях, а скот перерезали перерожденные. Это была очень трудная зима. К весне не осталось ни крошки: забили весь уцелевший скот, укрытый от перерожденных на укромных горных лугах; подчистую вымели все кладовые в замках. Охотились на ворон; рискуя жизнью и душой, пробирались к берегам озер и закидывали сети в ледяную воду; варили баланду из разного гнилья и молодых виноградных побегов. Этого не хватало. Зимой в Межгорье не осталось маленьких детей. Их и без того немного уцелело, а голод добил выживших. Доходило до страшного: люди ели людей. И так было во многих местах. Люди озверели. Еды нет, своего крова нет, надежды тоже нет. И вот тогда началось самое страшное.