Охотники ночного города - Роман Афанасьев

— А тебе-то что? — буркнул Кобылин, нагрубив больше от неожиданности, чем от вредности. — Ну, загорюсь синим пламенем, и что?

— А то, что двух Вещих Олегов город не вынесет, — спокойно отозвался Борода. — Нам и одного многовато.

— А, — отозвался Кобылин, от неожиданности открыв рот. — Я как-то… не думал об этом.

— А ты подумай, — посоветовал Григорий, неловко выбираясь из-за стола. — Подумай, откуда берутся такие… Обиженные.

Кобылин вскинулся, отставил кружку, начал подниматься, чтобы помочь другу, но тот вскинул руку.

— Сиди, — велел он. — Мне уже пора. А ты уходи минут через пятнадцать после меня. А лучше через полчасика.

— Уже уходишь? — с тоской спросил Кобылин. — Ты прости, если обидел, Гриш, я сейчас сам не свой. Так и тянет с кем-то поцапаться. Выговориться.

— Все нормально, — прогудел Борода, похлопав друга по плечу. — Мне пора на процедуры.

— Может, на следующей неделе увидимся?

— Не знаю, — Григорий покачал головой. — Знаешь, я в больницу собираюсь лечь. Что-то у меня с ногой неважно. С суставом какая-то штука приключилась, когда я упал. Стар я стал для всего это дерьма, как говорил один генерал.

— О! — поразился Кобылин. — Как же ты сюда дошел?

— Как как, каком кверху, — буркнул Борода. — На машине приехал. Потихоньку, полегоньку, аккуратненько, без фанатизма. А ты думал, я эту сумку от дома пер?

— А, — протянул Алексей. — Так вот ты что имел в виду. А я думал, Вещий правда запретил видеться со мной.

— Не, — Григорий кровожадно ухмыльнулся в бороду, став похож на пирата. — Кишка у него тонка мне что-то запрещать. Но и правда не знаю, когда теперь увидимся. Ты побереги себя, Леха, ладно?

— Конечно, — искренне пообещал Кобылин. — Не буду лезть на рожон, вашеблагородь.

Борода рассмеялся и снова хлопнул напарника по плечу.

— Ладно, Кобылин, — сказал он, все еще ухмыляясь в бороду. — Пора мне, но, даст бог, свидимся.

Кобылин поднял руку и поймал пятерню напарника, крепко пожал.

— Ты, Кобылин, конечно, дурак, — задумчиво произнес Борода, освобождая пальцы из хватки Кобылина. — Но операцию ты в одиночку провел?

— Провел, — немного неуверенно согласился Кобылин.

— Дело, как ты там выразился, — урегулировал?

— Ну да…

— Жив остался?

— Да вроде жив пока, — растерянно отозвался Алексей. — А что?

— Поздравляю тебя, Леша, — сказал Борода, запуская руку за отворот своей огромной кожаной куртки. — Держи, охотник.

На стол перед Кобылиным хлопнулась толстая тетрадь в клеенчатом переплете. Пухлая, растрепанная, с темными пятнами от кружки на темно-синей обложке.

— Это что? — удивился Кобылин.

— Пригодится, — тихо сказал Борода. — Тебе она сейчас нужнее.

Алексей аккуратно отогнул обложку и увидел замызганную страничку, исписанную размашистым неаккуратным почерком.

— Дневник? — сдавлено спросил он. — Тот самый?

— Он и есть, — подтвердил Борода. — Ну, все, Кобылин. Бывай, охотник.

Борода отвернулся и, подхватив со скамейки длинную и крепкую трость с деревянным набалдашником, захромал в темноту зала. Кобылин с нерешительностью посмотрел ему вслед. Он не знал, что делать — то ли бежать за другом, чтобы ему помочь, то ли, наоборот, затаиться, чтобы дать напарнику время уйти. Наконец он очень аккуратно взял тетрадь и нагнулся. Под столом оказалась большая спортивная сумка, темно-зеленая, на молнии. Кобылин расстегнул замок, посмотрел на картонные коробочки без маркировки и очень аккуратно пристроил сверху них тетрадь. Застегнув молнию, он выпрямился и некоторое время рассматривал деревянную стену перед собой.

— Ладно, — сказал он наконец и взял новую кружку с пивом. — Живы будем, не помрем.

И немедленно выпил.

Сидеть на диване Кобылин любил. Сесть по-турецки, обложиться подушками, подвинуть поближе тарелочку с заранее приготовленными бутербродами из докторской колбасы — и получится лучший на свете отдых. Если к тому же запустить на ноутбуке кино, а то и просто книжку взять, это уже получится верх роскошества. Но в этот раз экран ноутбука мерцал разноцветными огнями хранителя экрана, а на коленях у Алексея вместо книги примостилась старая тетрадь в темно-синей обложке. От бутербродов тоже пришлось отказаться, не хотелось пачкать и без того желтую и захватанную грязными пальцами бумагу. Да и не до еды сейчас было Кобылину, содержимое дневника оказалось настолько захватывающим, что, будь даже рядом тарелка с любимыми бутербродами, — и не вспомнил бы о ней.

Тетрадь была старой, склеенной из полусотни клетчатых страниц, так и норовивших оторваться от корешка да выпорхнуть из плена обложки. Синие клеточки давно выцвели и из голубых квадратиков давно превратились в едва заметные силуэты. Да и чернила в некоторых местах так выцвели, что на их месте остались только вмятины на бумаге. К счастью, чернила были из обычной шариковой ручки, и большинство записей прекрасно сохранились. Тетрадь была старой, но не древней. Гораздо хуже было с почерком.

Едва открыв первую страницу, Кобылин обреченно застонал. Строчки, вившиеся по листу, съезжали то вниз, то вверх, буквы были все разного размера и к тому же наползали друг на друга. Написано все было широко, размашисто, словно автор сильно торопился. Предложения плясали по бумаге, слова свертывались в клубок, словно спутанные нитки, а сокращения, после которых и точек не было, ставили в тупик.

С раздражением пролистывая тетрадь, Кобылин думал, что было бы лучше, если бы текст был зашифрован. Тогда, подобрав ключ, можно было бы узнать наверняка, что имел в виду автор, поставив пять согласных подряд. То ли сокращение. То ли имя. То ли секретное слово…

Сначала Кобылин хотел читать все подряд, как положено, от начала к концу. Но так не вышло — текст не был связным, скорее это были краткие заметки или зарисовки того или иного события, как правило — пренеприятного. Иногда встречались рисунки. Их суть отлично описывал детский стишок — «палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек». Пролистывая страницы с рисунками на полях, Алексей испытывал разочарование. Кладезь тайных знаний о другом мире оказался всего лишь ежедневником, написанным скверным почерком. То, что удалось разобрать с налета, особого интереса не представляло — так, сухие заметки о проведенных операциях. Никаких подробностей, лишь скупые слова сожаления о смерти или благодарность за то, что никто не погиб.

Потеряв интерес к дневнику охотника, Алексей уже собирался отложить тетрадь, чтобы полистать ее позже. Но ради интереса раскрыл ее на середине. И уже не смог оторваться. Здесь были описания существ, рецепты непонятных составов, сухие слова об оружии и его действии на всевозможную нечисть.

Очнулся Кобылин, только когда свело судорогой шею. Разбирая почерк, что ничуть не улучшился, он скорчился над тетрадью, позабыв и про подушки, и про удобную позу на диване. И теперь был вынужден откинуться на спину и массировать затекшую шею. Дневник оказался более интересным, чем казался на первый взгляд. Самыми разборчивыми были скучные строки из жизни, — куда ходил, что купил. Но самые интересные моменты были выписаны так заковыристо, что их нужно было разбирать по одной буковке, как древние иероглифы. Но дело того стоило.

Поднявшись с дивана, Кобылин прошел на кухню, пошарил в холодильнике и сделал-таки бутерброды. Поставив кипятиться чайник, присел за кухонным столом, пытаясь осмыслить то, что открылось ему в дневнике.

Охотник. Дневник писал самый настоящий охотник-одиночка, у которого никогда не было поддержки, тот, кто не мог никому открыться. Это накладывало свой отпечаток, многое в тексте было описано иносказательно, так, что случайный человек мог принять фрагменты текста за описание снов или вовсе — придуманные волшебные истории. И только тот, кто сам столкнулся с миром из этих снов, мог понять, что таилось за намеками и как бы случайно оброненными словами. Это мог понять лишь другой охотник. Да и то Кобылин, к примеру, понимал далеко не все. Его опыта не хватало, чтобы полностью осмыслить все прочитанное. Но даже того, что он понимал, хватало с избытком, чтобы относиться к потрепанной тетрадке как к откровению. Это было именно то, что он искал — знания о жизни охотника, такого же одиночки, как и он.

Медленно потягивая ароматный горячий чай, Алексей размышлял о том, чем ему могут помочь новые знания. Мысли невольно вернулись к проблемам настоящего, что было не таким радужным, как казалось раньше. Да, теперь больше никто не указывал Кобылину, что ему делать. Но никто не собирался ему помогать. Это было… непривычно.

Единственная самостоятельная операция прошла из вон рук плохо, все пошло не так, как запланировано. Реальность вообще не имела ничего общего с планами самого Алексея. Борода был прав — в живых Кобылин остался лишь благодаря невероятной удаче. Прав он был и в том, что теперь следовало затаиться и не мозолить глаза Вещему, затаившему, совершенно точно, обиду на охотника-выскочку. Но Кобылин не мог отступиться. Мысли о планах оборотней так и лезли в голову, не давая покоя. Что они замыслили? Почему именно сейчас?