НА ИСХОДЕ НОЧИ - Алексей КАЛУГИН

– Ну что? Откроем?

Лицо Ше-Рамшо было всего в нескольких сантиметрах от лица девушки. И Мейт не чувствовала, чтобы от него исходила какая-то угроза. Взгляд Ири также нельзя было назвать безумным. Тогда что произошло пару минут назад в соседней комнате? Может быть, ничего и не было? Они уже три малых цикла сидели в этом затерянном во мраке Ночи гниющем доме и слушали крики, то и дело раздающиеся из-под пола. Глаза устали от желтоватого света свечей. Запах сырости, казалось, никогда уже не выветрится из-под скрипящих половиц. Заняться нечем, – о, Нункус, только когда Ири уехал, чтобы отогнать машину в гараж, оставив ее наедине с запертым в погребе пленником, Мейт с опозданием подумала, что не догадалась прихватить с собой ни одной книжки. О том, чтобы заняться с Ири сексом – так, ради развлечения, – у Мейт даже мысли не возникало. Не воспринимала она своего компаньона как представителя противоположного пола, ну, никак не воспринимала. Оставалось только сидеть и пялиться друг на друга, пытаясь развлечься дурацкими разговорами ни о чем. Так, может быть, и в этот раз Ири только дурачился, пытаясь в своей обыкновенной, немного глуповатой манере развеселить ее? А померещилось Хоп-Стах знает что.

– Ну? – Ше-Рамшо смотрел на девушку и ждал ответа.

Он никуда не торопился. Ему некуда спешить. У него нет ничего, кроме этого дома, в котором он готов остаться навсегда… Нет, это, пожалуй, слишком, – только до рассвета. Но для начала следует обзавестись персональным призраком Ночи. О, Нункус, может быть, на этот раз ему наконец повезет!

– Я должна посмотреть на него. – Мейт смотрела на деревянную крышку люка.

– Неужели ты все еще сомневаешься в том, что это он?

Не насмешка, а только легкое недоумение в голосе Ири – все равно как если бы Мейт спросила, добавляет ли он сахар, когда варит джаф.

– Это он, – уверенно произнесла девушка. Настолько уверенно, что все ее сомнения тотчас же выплыли наружу. – Это он, – повторила Мейт еще раз, не для Ири, а для себя самой. – Но я хочу видеть его лицо.

– Ты считаешь, пора поговорить с ним? – Как будто с сомнением, хотя, может быть, и просто так Ше-Рамшо прикусил губу.

– А разве нет? – с вызовом тряхнула волосами Мейт.

– Тебе решать, – безразлично дернул плечом Ири, так, чтобы стало ясно, сам он еще повременил бы. Куда спешить? До рассвета еще ох как далеко.

– Открой, – приказала Мейт.

Ири не торопился. Он смерил девушку оценивающим взглядом, положил фонарь на пол так, чтобы свет падал на крышку люка, взялся обеими руками за выступающий край засова. Ждал, что Мейт все же передумает?

– Эй! – Ше-Рамшо ударил каблуком в крышку люка. – Эй! Слышишь меня?

Снизу послышалась какая-то возня, перемежающаяся звуками, похожими на приглушенные всхлипывания.

– Эй! – Ири снова ударил по доскам.

– Слышу! – голос раздался так близко, что Мейт невольно вздрогнула. – Ма-ше тахонас!

– Он еще ругается. – Скосив взгляд на Мейт, Ше-Рамшо усмехнулся. – Эй! Я не вижу твой палец!

– Что тебе нужно, затемненыш грешный? – голос не злой, а как будто усталый.

– Мне нужно, чтобы ты просунул палец в дырку в половице, – терпеливо объяснил Ше-Рамшо. – И тогда я открою люк.

– Пошел ты…

В полнейшем недоумении Ири посмотрел на Мейт. По-твоему, что бы это могло означать? – спрашивал его взгляд.

– Он хочет знать, почему оказался здесь, – шепотом произнесла Мейт.

Ше-Рамшо тут же преобразовал ее фразу в вопрос:

– Хочешь знать, почему ты здесь?

– Ты сам-то знаешь, почему ты здесь?

Это было уже слишком! Вопрос пленника звучал как откровенная издевка. И Ше-Рамшо не оставалось ничего иного, как только проглотить оскорбление. Ну, в самом деле, не вступать же в пререкания с тем, которого он сам же запер в погребе.

– Разница между нами в том, что я могу в любую минуту уйти, а ты останешься здесь столько, сколько я пожелаю.

Ири казалось, что этой фразой он подвел итог и окончательно утвердил свое главенствующее положение. Да и пленник ничего не ответил. Однако голос подала Мейт:

– Открой.

– Послушай…

– Открой! – Мейт подняла руку и щелкнула пальцами перед носом Ири. – Ты что, боишься?

– Я предпочитаю не рисковать, – ответил уязвленный Ше-Рамшо.

В самом деле, чего ему бояться? Он – хозяин положения. Странно, что Мейт этого не понимает.

– Если ты встанешь позади открытой крышки люка, то успеешь захлопнуть ее, прежде чем он выберется из погреба.

Ири хмыкнул как-то очень неопределенно. С одной стороны, ему не нравилось то, что Мейт принялась им командовать, с другой – он не мог найти благовидного повода отказаться от того, что она предлагала.

– Эй, слышишь? – На этот раз Ше-Рамшо ударил по люку кулаком.

– Ну? – отозвался пленник, не сразу, после паузы, которую намеренно тянул для того, чтобы заставить Ше-Рамшо злиться.

– Сядь на пол, я открываю люк.

– Давай.

– Только имей в виду…

– Давай!

Ири искоса бросил взгляд в сторону Мейт – ему показалось, что она усмехнулась. Нет, почудилось, – тень странно легла на щеку. Ше-Рамшо наклонился, взял в руку фонарь, другой рукой отдернул в сторону щеколду засова и рывком поднял крышку люка. В нос ударила плотная застоявшаяся вонь. Однако, подумал Ше-Рамшо, как же может провонять человек всего-то за три малых цикла.

Глава 14

Свет.

Нет, сначала глухо стукнула щеколда, затем скрипнули петли люка, и только потом темноту прорезала широкая полоса яркого света, едва увидев которую Ше-Киуно сжался в комок – инстинкт подсказывал, что в случае опасности нужно постараться до минимума сократить площадь контакта тела с окружающим пространством, – и закрыл голову руками. Он сидел на земляном полу, скорчившись, похожий на старый гнилой пень. Или на кучу палой листвы, что загнал ветер в угол меж двумя бетонными стенами и там, когда дождь промочил их как следует, спрессовал в плотный ком. – Со стороны глянешь, так и впрямь, скорчившись, сидит в углу человек, поджав ноги и уткнувшись лбом в колени.

Когда-то очень давно, в раннем детстве, Ше-Киуно видел деревья с листьями на улицах города. Когда же пришла Ночь, он видел, как листва опадает с деревьев, как ветер носит ее по мостовым, то подбрасывая высоко вверх, то прижимая к серому дорожному покрытию. Но он этого не помнил. Кучу сырой листвы он видел в каком-то не очень старом видеофильме. Но для того чтобы подобное сравнение могло прийти в голову, Ше-Киуно должен был взглянуть на себя со стороны. А он не мог этого сделать. Не мог при всем желании. К тому же и желания такого Ани не испытывал. Он просто страшно испугался, увидев свет. Испугался того, что все начнется заново.

Трудно следить за ходом времени, находясь в полной темноте. Единственными критериями, на которые можно в какой-то степени полагаться, являются лишь собственные физиологические потребности, хотя и они скорее всего находятся в зависимости от того, насколько регулярно снабжают пленника едой и питьем. У Ше-Киуно имелись все основания подозревать, что Ири намеренно пытается сбить его с толку, делая интервалы между визитами неравномерными. Чем его кормят, Ани тоже не мог понять. Иногда еды было много, иногда – лишь маленькая горстка. По-видимому, ему кидали то, что оставалось недоеденным за столом. Определить на вкус какой-то отдельный продукт было почти невозможно – все забивал резкий запах валайского соуса. Да и смрад, стоявший в погребе, не способствовал подобным упражнениям. Ири и не думал менять ведро, что в первый малый цикл кинул в погреб. Даже крышку не дал, хотя Ше-Киуно просил его об этом. После того первого раза Ири вообще отказывался разговаривать с пленником. Явившись по его душу, он топал ногой по крышке люка – это означало, что Ани должен забиться в дальний угол погреба и просунуть в дырку палец. После этого Ири чуть приоткрывал крышку и кидал вниз целлофановый пакет с едой и пластиковую бутылку с водой. Впрочем, воду Ири приносил не всегда, поэтому на всякий случай Ше-Киуно экономил питье, хотя после еды, сдобренной валайским соусом, пить хотелось невыносимо. Установив за правило всегда иметь в резерве не меньше полбутылки воды, Ани неукоснительно ему следовал.

За то время, что Ше-Киуно сидел в погребе, Ири приносил еду четыре раза. Один раз Ани заснул. Проснувшись, он был удивлен сверх всякой меры, поскольку полагал, что стресс не позволит забыться. Должно быть, в какой-то момент уровень нервного напряжения превысил заданное от природы пороговое значение, после которого нормальное функционирование мозга становится невозможным, и Ше-Киуно просто вырубился, как человек, которого несколько малых циклов кряду морили бессонницей. Ани полагал, что проспал недолго. Это было чисто субъективное ощущение, которое приходилось принимать как данность. По прикидкам Ше-Киуно, доверять которым он сам мог лишь при условии, что никаких иных критериев оценки времени в его распоряжении не имелось, он просидел в погребе полтора малых цикла. Может быть, чуть больше. Сколько он еще сможет продержаться? Удивительно, что, сидя почти все время на холодном земляном полу, Ани не подхватил простуду, а то и еще чего похуже вроде воспаления легких. Известно, что в стрессовых условиях организм мобилизует все свои скрытые ресурсы, но ведь и они не беспредельны.