Чужая война - Вера Петрук

Если Алмазная Беседка и была популярна среди влюбленных иштувэгцев, то только в хорошую погоду. К концу дня в городе поднялся бешеный ветер, который рвал волосы, хлестал по щекам и швырял в лицо песок, принесенный из Золотой Пустыни. Ветки шиповника и горной розы беспорядочно мельтешили в воздушных потоках, закрывая собой тех, кто искал уединения в беседке, похожей на усыпанный бриллиантами цветок.

Его уже ждали. На Альмас была темная накидка, которая скрывала ее с головы до пят, и пояс из медных колец, мелодично звеневших на ветру. Девушка теребила в пальцах цветок левкоя, очевидно, сорванный по дороге. Бархатный, сладкий запах густо разлился в воздухе, напоминая цветущие сады Балидета. В «Жемчужине Мианэ» этот цветок любили, густо высажая на площадях и улицах. По вечерам его аромат становился особенно сильным, окутывая город пеленой щемящего томления и страсти. Но сейчас он напоминал запах смерти. Арлинг не знал, сколько еще должно пройти времени, чтобы ему перестал сниться Балидет, гибнущий в вихрях самума.

Убедившись, что они одни, Регарди остановился в двух шагах от Альмас. Он не знал, как вести себя с бывшей невестой господина, но она помогла ему, протянув руки навстречу. Арлинг осторожно коснулся ее пальцев, а в следующий миг Девушка прижалась к нему, пряча на груди лицо и горько всхлипывая. Халруджи давно не чувствовал себя более неловко.

– Знаешь, как дьявол мучает души, попавшие в ад? – спросила его Альмас вместо приветствия.

У Арлинга были соображения на этот счет, но он промолчал, понимая, что слова сейчас были не нужны.

– Он томит их ожиданием, – прошептала она, увлекая его на скамью. – Я живу в этом проклятом городе несколько месяцев, но мне кажется, что прошла вечность.

Это были знакомые ощущения, однако Регарди промолчал и на этот раз. К облику Альмас добавились новые черты, которые он не заметил утром. Девушка похудела и казалась сломанной веткой апельсинового дерева, еще недавно усыпанной нежными, благоухающими цветами. И хотя ее красота по-прежнему ощущалась, лепестки осыпались, а от волнующего аромата остались воспоминания.

– Раньше я полагала, что смысл жизни можно понять, – продолжила Альмас. – Мы живем, надеемся, получаем опыт, пользуемся тем, что дано человеку, наслаждаемся мелкими радостями. А когда приходит время умирать, от нас остаются наши дела – доказательство того, что мы были в этом мире. В это я верила. Но вот Балидета не стало, и все, что когда-то было истиной, превратилось в пыль. И лжи тоже нет. Если бы кто-то сказал, что Жемчужина Мианэ по-прежнему сверкает за Холустаем, я бы поверила, не задумываясь. Но все только и твердят: «Ах, как это возможно! Замело целый город! Такого никогда не было!». Да хоть бы засыпало песком всю Сикелию, мне теперь все равно. Думала, что в живых осталась только я, но вот увидела тебя, и словно воды напилась после долгой жажды. Мне хотелось бы услышать, что ты приехал в Иштувэга за мной, но это не так, верно?

«Нет, не может знать Альмас о Сейфуллахе», – подумал Регарди.

– Верно, – согласился он, чувствую себя скверно. – Я приехал сюда за Аджухамом. Мы были в Самрии, когда услышали о гибели города. Мой господин отправился в Балидет, надеясь, что слухи врут, но в Восточном Такыре на нас напали керхи, и мы разминулись. Знакомые кочевники рассказали, что Сейфуллах может быть в Иштувэга. Поэтому я здесь.

– Понятно, – вздохнула Альмас, но судьба бывшего жениха не вызвала у нее интереса.

– Я молилась многим богам, но только у одного просила о встречи с тобой, – произнесла она едва слышно. – Нехебкай услышал мои молитвы. Прошу, не оставляй меня.

Имя Индигового было неприятно Арлингу, и он промолчал.

– Лучше бы я погибла в самуме, – обреченно произнесла Альмас, не дожидаясь его ответа. – Сколько раз я думала о том, чтобы последовать за родными. Почему, спрашиваю я себя, так случилось, что меня первой отправили в Иштувэга? Мы должны были уехать все вместе, но отец передавал дела новому управляющему и задержался. Однако он настоял на том, чтобы я уезжала немедленно. А я, глупая, послушалась. С тех пор все думаю, что лучше бы я выбрала смерть. Выбор был, понимаешь?

– Если есть выбор жить или умереть, то лучше продолжать жить, – осторожно сказал Арлинг, вспомнив слова учителя. – Жизнь – это благо.

– Благо – это умение терпеть страдания, – усмехнулась Альмас. – Тот, кто не умеет терпеть, проигрывает. Я проиграла тогда, когда приехала в это место. Не могу больше. Знаешь, как я живу? Я расскажу, ты только послушай. Меня уже давно никто не слушает. Когда я выезжала из Балидета, я была наследницей богатого и знатного рода. Меня должны были встретить родственники и поселить у себя, пока не приедут родители. Так оно и случилось. Однако слухи о гибели Балидета летели быстрее моих верблюдов. Когда я приехала в Иштувэга, во мне видели не будущую владелицу шелковичных ферм и факторий, а нахлебницу, еще один рот, который нужно кормить. Вот тогда я и узнала, что не всегда будет лето. Мои дядя и тетка быстро нашли мне применение. Я отрабатываю свой хлеб на кухне и в саду. Отец и представить такого не мог.

– Плохих времен не бывает, – сказал Арлинг, но сразу пожалел, что произнес такие слова. Они были чужими и неуместными. Впрочем, юная Пир не обиделась.

– Еще как бывает, – горько ответила она. – Наверное, я стерпела бы эти вонючие котлы и грязь на грядках, но дядя увидел во мне товар, который можно продать. Один пастух с предгорий Исфахана заметил меня на рынке и предложил дяде десять коров. Конечно, он согласился. Девочкам в Сикелии подыскивают женихов едва ли не с рождения. Моей руки просили князья Шибана, предлагая земли, золото и корабли. Но мои родители любили меня и хотели, чтобы я была счастлива. Они готовы были ждать. Откуда им было знать, что мое сердце уже занято.

Альмас замолчала, и Арлинг почувствовал, как она покраснела. Ему хотелось бы верить, что она имела в виду Сейфуллаха, но интуиция подсказывала – девушка говорила о другом.

– Есть вещи, которые не случаются просто так, – задумчиво сказал он. – Влюбленность – опасное чувство. В периоды, когда она назревает, нужно быть очень внимательным. Можно влюбиться в совсем не того.

– Я говорила не о влюбленности. Мне уже не шестнадцать, и я хорошо понимаю дядю. Девица такого возраста, как я, еще немного и превратится в обузу. Кучеяры предпочитают брать девушек в жены до того, как им исполнится двадцать. Считается, что потом они становятся ленивыми и заносчивыми. Я говорила о настоящей любви, высокой, идеальной. Помнишь, мою служанку Хамну? Она не отличалась большой сообразительностью, но иногда ее устами говорили боги. Как-то она сказала мне: «Любовь черпает свою силу из смерти. Всю жизнь тосковать по возлюбленному и умереть от неразделенной любви, – вот, в чем подлинный ее смысл». Человек должен умереть за любовь, тогда она станет идеальной. Я к ней готова. Лучше так, чем брак с горцем.

– А что случилось с Хамной? – спросил Арлинг, отчасти чтобы сменить опасную тему, но, главным образом, из любопытства. Он непозволительно забыл об Акации. Если учитель не успел расправиться с ней в Балидете, етобар тоже могла искать Сейфуллаха в Иштувэга.

– Увы, Хамну постигла участь всех балидетцев, – вздохнула Альмас. – Незадолго до моего отъезда на наш дом напали грабители. Хамна хотела задержать их, но изверги отрубили ей руку. Поэтому она не смогла поехать со мной. Бедняжка находилась в госпитале, когда все случилось. Надеюсь, ее смерть была легкой.

В отличие от Альмас Арлинг не пожелал бы етобару легкой смерти. Впрочем, в гибель Акации верилось с трудом. Скорее всего, она отправилась за Сейфуллахом, когда он бежал из города, и затерялась где-то на просторах Холустая.

– Мне жаль, что так получилось, – пробормотал он. И хотя Регарди имел в виду Хамну, Альмас поняла его слова по-своему.

– Жаль? Тебе жаль, что я выхожу замуж, или что за меня заплатили так мало? Это крах всего! Это крах меня, Арлинг. Через три дня за мной пришлют верблюда. Мне придется закончить свои дни в доме отшельника.

– Не забывай, что идет война. Возможно, в горах будет безопаснее.

Это прозвучало жестоко, но было правдой. Арлинг не знал ни одной причины, которая могла бы помешать Маргаджану дойти до Иштувэга. В горах у Альмас был шанс выжить.

– Ты не слушаешь меня, – прошептала она, проводя рукой по его щеке. Это был опасный жест. Несмотря на то что Альмас изменилась, ее красота была таким же грозным оружием, как и прежде. От ее прикосновений сердце билось чаще, а мир начинал сверкать так, что его блеск замечал даже слепой. Брак Альмас и пастуха с гор было так же трудно представить, как… союз сына Канцлера и дочери мясника из Мастаршильда. Сравнение пришло в голову случайно, но обожгло сильнее, чем кипяток из котла керхов.