Фальшивомонетчики Третьего рейха. Операция «Бернхард» - Вальтер Хаген

Из многих сообщений посла Сарпера следовало, что Сталин и его ближайшее окружение испытывали глубокое и непреодолимое недоверие в отношении своих союзников и опасались, что Запад может за их спиной заключить с немцами мир. Как мне представляется, советская секретная служба во всем мире имела указание зорко следить за имеющимися или устанавливаемыми контактами немцев с посредниками западных союзников и сразу же докладывать о любых признаках этого. Как раз в то время, когда мы стали читать радиограммы Сарпера, в Москву, по всей видимости, поступили подобные донесения, поскольку турецкий посол употреблял такие выражения, которые не могли быть истолкованы иначе. Исходя из этих сообщений, русские придерживались мнения, что столь опасавшиеся ими контакты на самом деле имели место. По нашему мнению, это были в основном кажущиеся или предполагаемые комбинации, о которых советские агенты поспешили доложить в Москву, вероятно, к тому же желая сообщить то, что там хотели слышать. Высказывания же Сарпера носили исключительно реалистичный характер. В подробности я вдаваться не стану, так как некоторые его информаторы еще живы, и это может нанести им вред. По всей видимости, они занимали довольно высокие должности, в противном случае Сарпер не мог бы уже тогда сделать довольно точные предположения о характере и направленности советской внешней политики после 1945 года.

Весьма хорошо информированным в своей области человеком в то время был и турецкий военный атташе в Москве. По свидетельству генерала Йодля, с которым у меня была совместная помывка в нюрнбергской тюрьме, донесения этого офицера представляли собой исключительно ценные сведения (их мы перехватывали и расшифровывали до самого конца войны). Но именно эти данные Гитлером не воспринимались, о чем как-то рассказывал Гиммлер. Точные цифровые выкладки о советском военном потенциале, приводимые военным атташе в своих сообщениях, не вписывались в его «интуицию», поэтому и отметались. Гитлер даже сказал Гиммлеру, что в данном случае речь идет о дезинформации, которая подбрасывалась советской секретной службой, чтобы сбить с толку верховное командование вермахта. Этого мнения он придерживался до самого конца, не принимая во внимание, что перехваченные сведения во многих случаях подтверждались данными из других источников.

Вместе с тем не стоит переоценивать значение расшифрованных венграми радиограмм. И все же за какой-то год нашего с ними сотрудничества было получено до сотни сообщений, подобно которым обычная разведка добывает весьма редко. Если бы венгерская служба радиоперехвата получила нашу поддержку и помощь с самого начала войны, то немецкое командование располагало бы сведениями о намерениях и возможностях противника в значительно большей степени, чем было на деле. Однако в связи с этим возникает вопрос, привело ли бы это к более мудрым решениям? Скорее всего, даже ценнейшая информация, не соответствовавшая представлениям Гитлера о действительном положении вещей, не имела бы практического значения, поскольку он полагался только на собственную «безошибочную» интуицию.

Что касается полковника Кути, пытавшегося всеми средствами помешать сотрудничеству немецкой секретной службы со «вторым управлением» гонвед-ского генерального штаба, то он совершенно неожиданно проявил готовность выделить венгерских радистов для использования за рубежом. В течение трех месяцев нам удалось организовать во всех важнейших нейтральных странах хорошо замаскированные и успешно работающие агентурные сети. Естественно, это стоило больших денег и вряд ли было бы осуществлено, если бы не щедрая помощь Швенда. А поскольку все финансирование данной акции осуществлялось за счет средств «операции Бернхард», имперскому министерству финансов она не стоила и пфеннинга.

Швенду же пришлось с трудом сводить концы с концами.

Так как основным направлением нашей деятельности был Советский Союз, я не возражал, что многие из наших доверенных лиц в нейтральных странах стали примыкать к движению «Свободная Венгрия». Все, что от них требовалось, было твердое антикоммунистическое убеждение. Подбором их занимался сам майор Бибо, который принимал активное участие в свержении правительства советов Белы Куна в 1919 году (после 1945 года он разыскивался ищейками Ракоши). Можно было полагать, что из вышеупомянутых лиц никто не переметнется к русским. Кути же подложил нам, как говорится, свинью.

Он настоятельно рекомендовал мне венгерского военного атташе в Анкаре, полковника Хатца, который мог, мол, оказать мне действенную помощь в создании и там соответствующих информационно-агентурных точек с рациями. В целях предосторожности я навел справки об этом офицере в нашем турецком отделе в Берлине. Мне было настоятельно рекомендовано держаться от него подальше, так как, по имевшимся данным, находясь в Турции, он сотрудничал с британской и американской секретными службами.

При первой же нашей встрече с Хатцем я без обиняков сказал ему об этом. К моему удивлению, он даже не попытался опровергнуть этот факт. Даже наоборот, он рассказал мне, что среди своих британских и американских партнеров нашел людей, настроенных антикоммунистически, как и мы. Устанавливать контакты с представителями западных союзников было целесообразно, исходя из политических соображений, к тому же это соответствовало указаниям, полученным им от Хорти. Его заявление звучало успокаивающе, так как в Турции в 1944 году было практически невозможно вести одновременно разведывательную работу и против Советов и против западных союзников. Тем не менее я избегал контактов наших доверенных лиц в Турции с Хатцем, ибо его многочисленные связи с противной стороной остались невыясненными, и требовалось соблюдать осторожность. Чем больше Хатц обращался ко мне с предложениями воспользоваться его опытом и возможностями, тем большую осторожность проявлял я. Помощник полковника Хатца, молодой капитан, работавший вместе с ним в Анкаре, должен был по предложению Кути отправиться в Швецию. Поскольку я финансировал весь этот проект, то передал офицеру, отличному радисту, рацию, но не подключил его к действующей сети в Стокгольме в связи с возникшими подозрениями. Я не дал ему выхода и на свою центральную радиостанцию, а под благовидным предлогом связал с радиостанцией второго управления венгерского генерального штаба. Вскоре данные, поступившие будто бы от этого офицера, переданные мне Кути, и представлявшие ценные сведения, едва не усыпили мою бдительность.

Между тем подошло 15 октября 1944 года — день, когда Хорти объявил о капитуляции. Полковник Кути, бывший, без сомнения, явным антикоммунистом, сохранил верность правителю и предоставил в его распоряжение свой технический аппарат для установления контактов с советским верховным командованием. Хатц, движимый безмерным честолюбием, также подключился к заговору. Когда попытка Хорти закончилась безуспешно, Кути и Хатц перебежали к противнику. Первый стал впоследствии статс-секре-тарем военного министерства нового, созданного большевиками венгерского правительства, второй же, стремившийся отделаться от своего прошлого и изменивший немецкую фамилию на Хатсцеги, получил пост заместителя начальника генерального штаба новой, контролируемой Советами венгерской армии. Однако русские не доверяли обоим. Через некоторое время Хате — Хатсцеги был отправлен в отставку, а затем исчез навсегда в одной из советских тюрем. Вскоре после этого со своего поста был смещен и Кути, но дальнейшая его судьба неизвестна.