Последняя ночь - Мерил Сойер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
23
Дана, лежа в кровати, смотрела в окно. На фоне полной луны чернели пальмовые листья. Слабый ветер с моря покачивал раздвинутые шторы. По комнате плыл тонкий аромат цветов и сладкий, пряный запах прелой земли. Обычно в такие вечера Дану охватывало романтическое настроение. Она усаживалась в кресло на террасе и предавалась мечтам, любуясь таинственным очарованием ночи, сказочно преображающей залив и старый вулкан. Однако сегодня вид бухты, залитой лунным светом, не радовал ее.
Весь день она скучала по Робу. После того как она рассказала ему все, он решил немедленно отправиться в Гомпер-Бенд и заняться поисками Слейда Картера. Только он мог знать о том, что произошло двадцать лет назад. Перед отъездом Роб еще раз попросил Дану не винить себя в случившемся.
«Роулинз получил по заслугам, а ты была в безвыходном положении».
В тот момент Дана не сомневалась в справедливости этих слов, но стоило ей остаться одной, как ее вновь охватили мучительные раздумья. Как-никак, а она совершила преступление. Имеет ли она право занимать судейское кресло?
Дана не могла сомкнуть глаз. Пусть это была защита, но она все равно убийца. А раз так, она не имеет морального права выносить приговоры другим.
Воспоминания обрушились на нее с такой силой, что грозили вызвать нервный срыв. Она попыталась Думать о чем-нибудь другом, но с таким же успехом она могла бы попробовать воскресить Хэнка из мертвых.
Как и в ту страшную ночь, Дану сковал ужас, леденящий сердце и парализующий волю. Она сжалась в комочек и словно воочию увидела Хэнка, насилующего ее сестру в грязном, темном сарае. «Зачем я ревела, зачем звала на помощь? – упрекала она себя. – Ведь этот подонок уже был пьян и с упорством одержимого продолжал надираться виски, закрыв сарай на засов. Надо было молчать и ждать, пока он в беспамятстве не рухнет на пол. Ванесса пострадала из-за меня!»
Дана заткнула уши руками. Ей почудились душераздирающие крики Ванессы, от которых кровь стыла в жилах. Как в ночном кошмаре, в памяти всплывали слова Хэнка: «Вы, крошки, отсюда живыми не выберетесь. Я уж позабочусь о том, чтобы ни одна живая душа не узнала от вас о том, как я провел этот вечер». Он бы выполнил свою угрозу, если бы Дана не помешала ему.
«Мамочка, помоги мне!» Она навсегда запомнила этот жалобный крик Ванессы, который вскоре превратился в причитания. Как магическое заклинание, ее сестра вновь и вновь повторяла эти слова, взывая к покойной матери. В тот ужасный вечер Дана поняла, что Ванесса, хоть и заменила ей мать, только старалась казаться взрослой и сильной. На самом деле она сама была все еще ребенком, беззащитным и слабым.
А еще Дана поняла, что никто не отзовется на призывы о помощи. Только они сами могут спасти себя от смерти. В надежде найти хоть что-нибудь, что можно было бы использовать как оружие против Хэнка, она принялась обшаривать глазами сарай, и вскоре ее взгляд остановился на ноже.
Роб прав – у нее действительно не было выбора. Повторись все снова, она бы без колебаний убила Хэнка. Дана жалела лишь о том, что слишком долго собиралась с духом. Надо было действовать быстрее, как можно быстрее. «А как же правосудие?» – дал было о себе знать ее внутренний голос, но Дана приказала ему заткнуться. Иногда слово «правосудие» звучит как насмешка. Подонок заслужил смерть, сказал Роб, и Дана была согласна с ним. Однако и ей, и Ванессе до сих пор приходится расплачиваться за грехи Хэнка.
Роб угадал. Она и ее сестра боятся мужчин, поскольку в их душах все еще кровоточит рана, нанесенная Хэнком Роулинзом. Дана закрыла глаза, чтобы не видеть луны, заливающей комнату призрачным светом. Она до мельчайших подробностей вспомнила, как разворачивались события в ту роковую ночь. Она даже ощутила тяжесть ножа в своей руке и вновь почувствовала на своих пальцах теплую кровь Хэнка.
Пронзительный вой сирены помог Дане подавить подступившую к горлу тошноту. Она резко села в кровати и прислушалась к громким голосам, доносившимся с улицы. Она не могла разобрать, о чем идет речь. Все стихло. Она подбежала к окну, выходящему на улицу, и раздвинула шторы. При виде машины «Скорой помощи», стоящей у дома Лиллиан, у нее кольнуло сердце.
– Боже мой, Лиллиан плохо!
Она накинула на плечи халат и поспешно выскочила на улицу. К этому времени санитары уже появились в дверях дома Лиллиан с носилками в руках. Вспышки маячка машины «Скорой помощи» окрашивали белую простыню, которой было накрыто тело, лежащее на носилках, то в красный, то в белый цвет. Чуть поодаль стояли две полицейские машины.
– Не-ет! – отчаянно закричала Дана. Подбежав к санитарам, которые уже подошли к машине, она откинула край простыни. На лице Лиллиан застыло спокойное, умиротворенное выражение. Если бы не заострившиеся черты лица и высохшая, как пергамент, желтоватая кожа, то могло показаться, что она не умерла, а просто спит и видит приятный сон.
– О, Лиллиан, нет! – Глаза Даны наполнились тезами. Лиллиан призналась ей, что любила ее как свою дочь. Так почему же она так мало уделяла внимания этой доброй женщине? Дана тихо заплакала. Душа Лиллиан могла быть спокойна, есть кому оплакать ее этой земле.
Санитар накрыл Лиллиан простыней. Проводив взглядом носилки, исчезнувшие в машине «Скорой помощи», Дана прошептала последние, прощальные слова. Для нее смерть Лиллиан была огромной потерей. Больше она никогда не увидит ее, не поделится с ней новостями. Когда Дана рассказывала ей о том, как успешно прошло слушание какого-нибудь сложного дела, глаза Лиллиан светились любовью и гордостью. Она всегда хотела только одного – быть любящей матерью.
Сквозь слезы, застилавшие ей глаза, Дана увидела, что Фрэн внимательно следит за ней. Ей захотелось подойти, сказать ей что-нибудь хорошее, пожалеть, но в последнюю секунду она передумала. Вряд ли Фрэн была столь сильно огорчена смертью матери, что нуждалась в утешении. Дана повернулась к стоявшему рядом с ней доктору Уинстону.
– Как это произошло?
– Мне позвонила Фрэн. Сказала, что мать плохо себя чувствует. Я сразу же пошел сюда. У Лиллиан случился сильнейший сердечный приступ. Смерть наступила мгновенно, я был бессилен. Потом я спрашивал Фрэн о лекарствах, она ничего не знала. Коробка с таблетками, представь себе, стояла в ванной комнате. Она должна была принимать их ежедневно! Судя по оставшемуся количеству, она не принимала лекарство уже несколько дней подряд.
– Почему Фрэн не заставила ее…
– Полагаю, Лиллиан ничего не сказала дочери. – Проводив взглядом, отъехавшую машину «Скорой помощи», доктор пожал плечами. – Ума не приложу, почему она ни словом не обмолвилась о таблетках?