Золотой ключ. Том 1 - Дженнифер Роберсон

Ушла. Но остались следы: густой аромат дешевых духов (настой фиалок на масле; масло уже прогоркло), запах пота и зря потраченного семени. Сарио не спешил одеваться. Он смотрел на кровать и размышлял. В том, что он — мужчина, не было сомнений. Но и в том, что на свете есть кое-что поважнее мимолетных радостей совокупления, он тоже был уверен.

"Мимолетная радость… Как она не похожа на радость творчества, которой мы живем и дышим, которая всегда с нами? Как часто мы убеждаемся, что этот преходящий миг плотского наслаждения никогда не станет живее, реальнее наслаждения, даруемого искусством? Ибо подлинное наслаждение — не от тела, а от разума; над ним не властны такие пошлые явления, как усталость, или пресыщенность, или неспособность в иных обстоятельствах поднять свой ненадежный меч”.

Сарио улыбнулся. Грош цена этому мечу. Он стареет, слабеет, вянет. Зато нельзя ни сломать, ни согнуть меч истинного творения. Меч власти. Тот, что существует под разными названиями, под разными личинами. Кита'аб. Он же — Фолио.

Как и большинство городов, Мейа-Суэрта когда-то была крошечным поселением. С тех пор она изрядно расползлась и отрастила длинные щупальца пригородов; им было мало сочной зелени долины, они взбирались на отроги высоких холмов и дотягивались до топких низин. За крепостной стеной лежал сплошной ковер виноградников, садов и хижин, где обитали те, кто предпочитал городской духоте и сутолоке глушь и болотную сырость. Впрочем, от сырости страдали и горожане, особенно Грихальва, — она их пронимала буквально до костей.

Раймон остановился возле стены из белого известняка, неторопливо скользнул по ней взглядом, отметил знакомые бреши — время и сырость разрушают не только кости, но и камень.

Вдоль гряды холмов и параллельно друг другу извивчлись каменные ограды, отделяя виноградник от виноградника, сад от сада, чтобы виноград и олива не угнетали друг друга, чтобы цитрусовые не забирались на чужую территорию.

Он поднялся на гребень низкого холма, любуясь роскошным золотисто-розовым закатом, так и умолявшим вернуться за мольбертом и палитрой.

В душе поднимались беспокойство и волнение. Клочок бумаги с торопливыми каракулями ничего не объяснил, лишь потребовал безотлагательно прийти на этот холм. Записка была не от иллюстратора — Раймон не увидел на ней оттиска Золотого Ключа. Но тот, кто ее послал, хорошо знал его.

Когда она пришла со стороны города, приподнимая юбки, чтобы не спотыкаться, Раймон опешил. Почему-то он ожидал мужчину, а появилась она, из угловатого, неловкого подростка выросшая в знойную красавицу; в ее облике объединились лучшие тза'абские и тайра-виртские черты. Раймон недоумевал, почему он раньше этого не заметил; только теперь он догадался, что в этой девушке привлекло Алехандро до'Верраду.

"Наверное, все дело в том, что она намного моложе меня”.

Впрочем, что такое молодость? Кратчайший миг, за которым следует преждевременная смерть, если ты Одаренный. Скорее всего, именно эта мысль когда-то испугала его, и он простился с чаяниями молодости и посвятил себя семье, компордотте, Вьехос Фратос, Сарио.

А может, дело в слепоте. В дурацкой слепоте.

Раймон улыбнулся. Душа ее прекрасна, он это понял уже давно. Отрадно видеть, что и тело под стать душе.

Она не улыбнулась в ответ. Взобралась на гребень холма, повернулась к нему и застыла в такой напряженной позе, что он забеспокоился, как бы не потеряла равновесие и не упала.

— Ты знаешь, что он сделал? Ты знаешь, кто он?

Радости как не бывало. Он открыл было рот, чтобы спросить:

"Ты о ком?” — но не спросил. Догадался.

"Пресвятая Матерь.., неужели все знают, что я сделал?” От ходьбы и ветра ее щеки раскраснелись.

— Можешь его остановить?

Его это ввергло в замешательство.

— Остановить? Зачем? Мы же столько лет трудились, чтобы это место досталось семье Грихальва.

Она тряхнула головой. Непрочный узел на затылке распустился, густые пряди рассыпались по плечам.

— Он уже не Грихальва. Он… — Она подумала и беспомощно развела руками. — Больше, чем Грихальва. Меньше, чем Грихальва. Он другой.

Раймон резко отвернулся от нее и устремил взор над террасами с виноградниками и фруктовыми садами к темному пятну болота.

Если верить Дэво, именно оттуда исходит пагуба — проклятие их рода, костная лихорадка, от которой распухают и невыносимо болят конечности в суставах. Хворь, превращающая мастеров в беспомощных калек.

«Не она ли убивает нас молодыми? Какой-нибудь яд в крови?»

— Что ты будешь делать? — спросила она. — Что ты можешь сделать?

«Или все дело в красках, которые мы добываем на болоте, а потом смешиваем с выделениями тел, чтобы писать пейнтраддо?»

— Нельзя это так оставлять, — сказала она. — -Ты должен что-нибудь сделать.

Он ответил, не поворачиваясь к ней:

— Я уже кое-что сделал. Я помог сотворить его.

— Ты? Нет! — Шурша юбками, она прошла по траве, чтобы встать перед ним. — Ты не меньше других заботишься о соблюдении компордотты… Ты хоть знаешь правду обо всем этом? О нем?

— О том, что он намного способнее остальных иллюстраторов? Эйха, знаю.

— Давно?

Он посмотрел ей в лицо, в гневные, но испуганные глаза.

— С самого начала.

— Меня не устраивает такой ответ. — По ее безупречно чистой коже разливался румянец. — Ты не мог этого знать с самого начала. Иначе Сарио ни за что бы не стал Вьехо Фрато, а если бы и стал, не отделался бы “наименьшей карой”. — Румянец сгущался. — Я помню Томаса. А ты помнишь Томаса? Как он умер?

Испуганный не меньше, чем она, Раймон схватил ее за руку.

— Сааведра, что еще ты знаешь? Что еще Сарио рассказал о нас?

— О вас? — Она покачала головой. — Иль сангво, он не нарушал клятв. У иллюстраторов нет от меня секретов, ведь мы все — Грихальва…

"Она слишком много знает”.

Он сильнее сжал ее руку.

— Я не об этом спрашивал. И жду совсем не такого ответа.

— Но и ты мне не ответил, — огрызнулась она. — Сангво Раймон, ты сказал, что помог его сотворить. Ты хоть понимаешь, что наделал?

— Выпустил его из-под своей власти, — сознался он. — А была ли она, эта власть? — В пальцах закололо, он резко разжал их, отпустил ее руку. — Наверное, в его душе скрыто много такого, о чем я даже не подозревал.

Приподнялись изящные брови.

— И ты об этом никому не рассказывал? Ему хотелось провалиться сквозь землю.

— Лучше спроси, о чем я рассказывал. С ее лица исчезли краски.

— Тогда он и впрямь выглядел подходящим кандидатом. О Пресвятая Матерь! Ты его поддержал! Эн верро, ты его сотворил, — Ветер раскачивал ее серьги. — Он сказал, что верит лишь одному человеку. Тому, кто верит в него.