Красный тайфун (litres) - Владислав Савин

– Сон? – переспрашивает Анюта. – О чем ты? Или я нереальна – дай руку, обними меня, вот так. Или наш сын – и ты погоди, рожу тебе еще! Кто тебе покоя не дает, во снах является? Разве кто-то может перечеркнуть то, что мы уже сделали здесь? Мы уже изменили историю, так, что назад уже не повернуть! И будем менять дальше. Я не философ, но знаю, сердцем чувствую, то, что справедливо устроено, обязано существовать. А мы сумели сделать этот мир лучше. Тебе надо с Пономаренко поговорить, он как-то умеет все объяснить, по порядку расставить, с шуточками, но серьезно! А я – просто знаю, как должно быть, а как не должно!

И осталось недопитым шампанское, не съедены фрукты на столе. Только мы двое в этом мире, и никто и ничто не может нам помешать. А ты, рогатый, если есть – лесом иди!

Назавтра – снова дела. Пришел пораньше, застал в гостях Юрку с Лючией. Смоленцев похудел, после ранения поправляется, а римлянка рядом с ним похожа на кошку, съевшую горшок сметаны, только не мурлычет.

– А ведь исторический момент, – говорит Юрка, – война кончилась, та самая, о которой будущие поколения у нас говорить станут, «только бы не было войны». Будут, наверное, еще всякие мелкие войнушки, вне территории СССР, – но когда безопасный тыл есть, и там твое самое дорогое, это совсем иное дело!

Прекрасную итальянку свою за плечи обнял, а она слушает, улыбается и нисколько не сомневается, что все у нас будет хорошо! Несмотря на отдельные частные трудности, решаемые в рабочем порядке. Но мы победим, как же еще по-другому может быть? Счастливый человечек, не знает ничего про «перестройку» и проклятые девяностые!

А на следующий день приехал Пантелеймон Кондратьевич – «на огонек заглянул, ненадолго, простите, уж очень я человек занятой». Вот подгадал же – как раз я дома, в наркомате неожиданно «окно» образовалось. Сидим в кабинете втроем, чаи гоняем. А ведь неспроста он приехал – и говорит с прибауточками, а смотрит оценивающе. И ведь по положению он сейчас как бы не наравне с Берией будет, но Лаврентий Палыч, как я слышал, сейчас очень плотно занят делами техническими, вроде атомной программы. А Пономаренко отвечает за идеологию и пропаганду, для широкой публики, а также за «благочиние» как населения, так и высших партийных и государственных кругов, о чем лишь этим узким кругам известно. То есть ранг у него повыше, чем у любого наркома? И не он ли мне сегодня однодневный «отпуск» устроил для доверительной беседы, вне чужих ушей? Поскольку наша тайна, именуемая кодовым словом «Рассвет» настолько высока, что под нее даже особый уровень секретности сделали, «ОГВ», Особой Государственной Важности, еще выше, чем «сов. секретно».

– Японцам бы современную технику, страшный вышел бы противник, – сказал Пономаренко, – не повезло самураям чисто исторически, меньше чем за век попытаться пройти путь от феодалов с мечами до империалистов с авианосцами. Однако внимание к духовному началу их чрезвычайно сильная сторона. И опыт, который нельзя потерять. Ведь вы, товарищ Лазарев, согласны, что с материально-техническим фундаментом социализма в вашем времени в целом было приемлемо – человеческий фактор слабым местом оказался, про который решили, что само все образуется, раз материальное первично. А вот знаем теперь, что нельзя категорически процесс пускать на самотек!

– Идеи не хватило! – отвечаю я. – Народ понять не мог, раз учение Маркса истинно, то отчего по всей планете коммунизма не только нет, но и близко не видно. Ну и Хрущев очень сильно подгадил, обещав коммунизм через двадцать лет, к 1980 году. И вышло, что когда общий курс неясен и все в тумане – то делать вид, что куда-то идем, и по мелочи гайки закручивать, что очень всех доставало.

– Простите, кого доставало? – спросил Пономаренко. – Вы ведь, Михаил Петрович, тоже в августе девяносто первого на площадь выходили в Питере, «долой бюрократов, долой ГКЧП»? Нет, к вам никаких претензий – поставим вопрос иначе. Если уж речь зашла о сознательных внутренних врагах советского народа, то откуда они берутся в нашем социалистическом обществе? Если их по идеям классифицировать, чего они хотят? Трусливую сволочь как таковую, вроде того, кто у вас во Владивостоке свою подлодку взорвал, чтобы только в бой не идти, в расчет не берем – или пишем по разряду безыдейной мрази.

– Предатели! – сказала Анюта. – Как Пирожкова[43]. Те, кто к немцам на службу пошли. Или всякие там белогвардейцы, которые советскую власть не приняли.

Положим, Пирожкова не из «бывших», уже после 1917 года родилась, и не в эмиграции, а у нас? Хотя по существу – да, ничем она от своего братца, у Юденича воевавшего, не отличалась, в идейном смысле. Советскую власть ненавидела, успешно притворяясь советским человеком – и ведь если бы не война, так бы свое гнилое нутро не показала! Но вот что касаемо белогвардейцев, то тут сложнее. В той же Маньчжурии сколько бывших белоэмигрантов оказались на нашей стороне?

– Или просто решили примкнуть к победителю? – заявил Пономаренко. – Согласитесь, что сложно ждать искренней лояльности от членов «русской нацистской партии»? Или от прочих, кто воевали против нас в Гражданскую, у кого руки по локоть в нашей крови? Я понимаю, что для вас, Михаил Петрович, это давняя история, – но мы-то еще помним, как они нас в двадцатом зверски замучивали, и деревни сжигали не хуже эсэсовцев. Представьте, что вам бы в будущем предложили карателей из зондеркоманд амнистировать? Вот и у нас такое отношение к этим – понятно, что до окончания войны даже с этой швали хоть какая-то польза, но мы ничего не забыли и не простили, после разбираться и вешать будем всех виноватых! Ну если только «сын за отца не отвечает» – и то, вы поверите в лояльность тех, у кого родители будут казнены?

– А стоит ли так с теми, кто искренне раскаялся, и врагом советской ласти себя не считает? – спрашиваю я. – Простили же когда-то генерала Слащева? У нас и так сколько людей погибло – и если кто-то желает работать на благо СССР, зачем ему мешать?

– Зачем мешать? – прищурился Пономаренко. – На лесоповале и отработают. Не ваш ли замполит говорил, что слишком добры мы были после этой войны к фашистской сволочи: всяким там бандеровцам, «лесным», полицаям и бургомистрам? И что после десяти лет курорта на Колыме, который многие отбывали не с кайлом в руках, а в канцелярии на должностях «придурков» – возвращались они, тоже ничего не забыв и не простив? На товарища Сталина это большое впечатление произвело – теперь такой доброты не будет. Немцам служил, или в лесах бегал и в наших стрелял? Значит, высшая мера, если доказано, что на руках наша кровь – или двадцать пять лет, с пожизненным лишением избирательных прав и запретом занимать руководящие должности на госслужбе, а также любой работы в правоохранительных органах. Дети их – станут полноправными гражданами, если не будут замечены в чем-то предосудительном. Это все не мое личное мнение, а новый Кодекс 1944 года. Вы что-то хотите возразить?

– Тех, кто виновен в преступлениях, согласен, – говорю я, – да и то… Давай тогда в ГДР всех в лагеря, кто в их армии на Восточном фронте воевал? А также тех, кто на войну работал, ну а кто служил в РСХА, в полиции, в госаппарате, этих само собой. Отчего так не сделали? Здраво решили, что нам выгоднее, если те, кто капитулировал и «разоружился перед социализмом» будут на общее дело работать. А отчего у нас внутри страны должно быть иначе? Палачей и карателей к стенке, виновных в менее тяжких (но виновных!) конкретных преступлениях на двадцать пять лет. А как быть с теми, кого мы в Маньчжурии к работе привлекли – на заводах, в городском хозяйстве, на железной дороге? Или вообще в охранных отрядах, хунгузов ловить? И в этом качестве весьма полезны – местные условия знают лучше. А боевые качества, против плохо вооруженных и обученных разбойников, вполне достаточны.

– И ловят? – спросил Пономаренко. – Или при первой возможности – на сторону бандитов?

– Это у товарищей, кто в Маньчжурии воевал, спросите, – отвечаю, – я же слышал, что да, отдельные случаи были. Но гораздо чаще – что хунгузы этих охранцов в плен не берут, а убивают самым зверским способом. Те им отвечают полной взаимностью – пойманных нередко и до нашей комендатуры не доводят. Кстати, наши военнослужащие обычно к китайским разбойникам более милосердны – всегда сначала в СМЕРШ сдают, а уже там разбираются, кого к стенке. Решать, конечно, вам, – но я, будь моя воля, как раз такие «охранные отряды» и прочие учреждения, где бы наши советские работали и служили вместе с местными, всячески поощрял. Для того чтобы эти новоприобретенные граждане СССР привыкали к советскому образу жизни, а то даже без умысла, по собственной дури, просто потому, что «так привыкли», попадут под 58-ю статью. Знаю, поскольку мы сами, с «Воронежа», через такое прошли, но к нам особое внимание было, и надзор с самого верха, потому на доносы от слишком бдительных граждан внимания не обращали. А с русскими с КВЖД что делать?