Эскадра его высочества - Алексей Барон

В ожидании окончательного приговора все поименованные офицеры (за исключением Лере, который пока не изловлен) переведены на посыльное судно «Обрат Микулай» и отправлены в обитель Св. Аборавара для предварительного перевоспитания.

Проконшесс Гехт-Лижн.

Борт линейного корабля «Камбораджо»

– Их сиятельство не принимают, – пролепетала горничная.

– И меня? – удивился Гюстав.

– Их сиятельство нюхают соль…

– Ну-ну. Сейчас мы утешим их сиятельство.

Люси действительно держала у носа какой-то флакончик, и глаза у нее были заплаканные.

– Ну вот, – сказала она. – Добился? Рад? Сколько Раз тебе говорила?

– Что?

– Что язык твой – враг твой!

– Но не твой же.

Люси покраснела.

Он отвел взгляд и стал смотреть на ее постель. На пышные подушки, вспоминая, свидетелями каких сцен они были, эти подушки. Очень хотелось вновь уложить на них Люси. Даже не уложить, а швырнуть. Чтобы испуганно, совсем не по-графски ойкнула. Вот такую, какая она сейчас есть, – злую, заплаканную, непричесанную. В этом кокетливом пеньюарчике, сквозь который так победно и так маняще проступает молодое тело… Ах, эти выпуклости, впадины, плавные изгибы! Сколько в них власти над мужчиной. Особенно – над стареющим…

– Не подходи, – с угрозой сказала Люси и попятилась.

– Можешь не опасаться, – сказал он. – В отличие от ордена, я чту права человека.

Люси сбавила тон:

– Гю! Пойми меня правильно.

Гюстав усмехнулся.

– Разве я понимал тебя когда-нибудь неправильно?

Он пододвинул стул, сел на него верхом, положил руки на спинку, а подбородок – на руки. И приготовился услышать неизбежное.

– Ну?

Люси взорвалась.

– Что значит это казарменное «ну»?! Сколько раз просила… Я не лошадь!

– Похоже, что мы расстаемся, – помог он.

– Расстаемся, – повторила Люси. – Если бы только в этом было дело!

– А в чем еще?

– Усатый птенчик, сорокалетний детеныш! Ты хоть на секунду задумывался о том, что из тебя сделают бубудуски? Перед тем как организовать Ускоренное Упокоение по четвертому разряду где-нибудь на Абораварах?

– Конечно. В благословенной нашей империи об этом невозможно не думать.

– Не смей строить из себя героя! Гюстав пожал плечами.

– Да разве я строю?

– А разве нет? Что, ты покаешься, будешь просить аудиенции у эпикифора? Не смеши меня!

Гюстав усмехнулся.

– Не буду.

– Почему?

– И то, и другое и вправду смешно. Сострадарии не умеют сострадать.

– Но ведь прощают же иногда.

– За это они изымают душу.

Люси села на кровать и расплакалась.

– Душу? Чурбан, солдафон! Я же тебя люблю. Так вот угораздило дуру! Даже ребенка хотела завести… Мальчика. Чтобы на тебя был похож. А ты ради красного словца, ради дешевой популярности в эскадроне, ради сомнительного удовольствия щелкнуть по носу люминесценция, не самого гнусного, кстати, – так вот, ради этого ты готов пожертвовать и своей жизнью, и нашими чувствами. Дамы и господа! Обратья и обратьи! Полюбуйтесь, какой я бесстрашный…

– Нет, – сказал он.

– Что – нет?

– Не ради популярности. Популярность – всего лишь способ, инструмент.

– Тогда ради чего?

– Да плохо живется в Пресветлой Покаяне. Мало того что у нас абсолютная по идиотизму монархия, вдобавок страну грызет еще и эта злокачественная опухоль, орден. Вот я и хотел показать из-за чего у нас плохо живется.

– Из-за сострадариев, друг мой, из-за сострадариев. Кто же не знает?

– Да много кто. Прежде всего – они сами. В большинстве своем.

– И ты решил объяснять бубудускам, что нехорошо быть бубудусками?

– Ну, в доступной форме.

– Это невозможно.

– Не скажи. Фанатиков готовят в монастырях ордена. Там с юных лет вдалбливают совершенно дикие догмы. Но если в них верят наставники, верят и наставляемые. На детей ведь действуют не столько сами доводы, сколько внутренняя убежденность того, кто их приводит. А что, если пастырей заставить усомниться? Для этого и нужно выставлять весь их бред в смешном виде. То есть в истинном свете. К чему, кстати, сострадарии и призывают.

Люси горестно рассмеялась.

– Конечно, конечно! Потерявшие веру обратья-наставники начнут готовить некачественную смену. Из-за этого порочная цепь прервется и орден рассыплется как… как…

– Как ржавая цепь, – подсказал Гюстав. – Да, так оно и случится. В конечном счете.

– Только этот конечный счет ордену предъявят тогда, когда нас на свете уже давным-давно не будет! Ты знаешь, где-то я читала, что любая диктатура рано или поздно пожирает себя. Но вот беда: начинает она всегда со своих лучших, лакомых частей. Тех самых, которые в принципе могли бы ее спасти. Понимаешь?

– Очень хорошо сказано. Кто написал?

– Не помню. Но лучшая часть Покаяны – это такие дуралеи, как ты.

– Спасибо.

– Не за что! Все подпрыгиваете, напоказ себя выставляете. Дабы вас ненароком не забыли скушать, да?

– Успокойся, я вовсе не собираюсь попадать в нежные лапы бубудусков.

– А куда ты денешься?

– Есть куда. Поедешь со мной?

– Нет.

– Почему?

– Я слишком избалованна. Суровый быт сделает из меня невыносимую ведьму.

– Ну, быт я как-нибудь обеспечу.

– Сомневаюсь. Требования к жизни у нас очень разные, господин гвардеец.

– Бывший.

Графиня покачала очаровательно растрепанной головкой.

– Ты никогда не перестанешь быть гвардейцем. Устроитель быта… Впрочем, главное не в этом.

– А в чем?

– Гю, я очень нужна отцу.

– Это я понимаю. Но разве ты можешь чем-то ему помочь?

Личико Люси страдальчески исказилось.

– Не знаю. Зато знаю, что с тех пор, как он прогнал Арно, у него никого не осталось. Ни-ко-го. Это же страшно!

– А ему кто-то нужен?

– Не смей говорить так! Ты не понимаешь! Его никто не понимает. Все его видят таким, каким он хочет выглядеть. Сухим, холодным, равнодушным. А внутри он совсем другой. Беззащитный…

– Кто, маршал?

– Представь себе. Беззащитный и очень добрый.

– Добрый?

Гюстав промолчал.

– Не далее как сегодня, он говорил о тебе.

– Вот как? Не ожидал.

– И зря. Папа вскользь упомянул твое имя и сказал, что границу с Поммерном перейти невозможно, лучше даже и не пытаться. Там все перекрыли фронтиеры, бубудуски и кавалерийские разъезды, а местное население вконец запугано и приучено доносить не задумываясь, рефлекторно. Не лучше дело обстоит и на границе с Муромом. До Драконьих гор и Альбаниса очень далеко. Так что остается…

Гюстав встал со своего стула и подошел к открытому окну.

Поместье Люси находилось на вершине холма.