Степан Разин - Степан Злобин

Долгорукий и сам понимал, что неожиданный размах крестьянских восстаний сделал невозможной борьбу против разинцев малыми силами, которые были высланы в прошлом месяце. Еще по пути от Мурома Долгорукий встретил в лесах немало дворян, которые вместе с семьями бежали в Касимов, Муром и в Москву. Беженцы в один голос твердили о наступившей кончине мира и о пришествии антихриста... Опытный в войне, воевода Долгорукий и сам хорошо понимал, что даже его сильных полков будет мало для борьбы и для усмирения края. Еще с пути, угадав обстановку, он отправил в Москву гонца, требуя нового подкрепления своего войска.

Долгорукий совсем не имел намерения погубить, опорочить и осрамить своего старого друга Урусова. Но надо было всех успокоить, добиться того, чтобы люди поверили, что не разинская сила, а только пустой, недостойный страх перед плохо вооруженными мужицкими скопищами разогнал воевод из их городов, что если бы воеводы были достаточно смелы, то давно уже задавили бы всякий мятеж. Потому Долгорукий и слушать не хотел оправданий Урусова, заранее зная, что все, что он скажет, будет вполне справедливо. Но признать правоту Урусова – это значило вслух признать силу Разина. А этого делать было нельзя.

– И в других городах от тебя пошло, – сурово сказал Долгорукий Урусову, – како ты, государев большой воевода, творишь, так и малые воеводишки по уездам... А ворище кричит: я, мол, всех воевод государевых побиваю! Барятинска в битве побил, а Урусов и сам убежал! – со злостью сказал Долгорукий. – Да где бишь еще у вас тут святой угодник, страстотерпец курмышский воевода? С чернью мятежною заедино вышел воров встречать хлебом-солью {Прим. стр. 308}, да так и остался бы с ними, лишь немилость от Стеньки почуял – и убежал... А куды убежал? В болото! Куды же еще? В Арзамас!.. В железы его заковать да послать за измену в Москву к государю! Во Фролову башню отдать палачу! – гремел Долгорукий на всю приказную избу.

– Послушай, боярин... – заикнулся Урусов.

– И нечего слушать, Петр Семеныч! Нечего слушать, князь! – оборвал Долгорукий. – Велел тебе государь к Москве ехать, и мой тебе добрый совет: не мешкав, туды поезжай...

– Как будут воры побиты, и пусть государь тогда меня казнит смертью за ослушание его святой воли, а покуда я не поеду. А курмышского воеводу я выдам тебе, посылай его к палачу. Я сам его в подполе в съезжей избе в колодах держу за его срамную измену...

– А как ты на воров изготовился?! – перебил раздраженнее прежнего Долгорукий. – Воеводы твои убеглые с утра до ночи, у протопопа в дому сойдясь, пьют вино да в шашки играют! Терюшинский воевода с пьяных глаз у лысковского воеводшу отбил!.. Арзамасских людей дотла разорили – кур, гусей, поросят поприрезали дивно сколько! Ропот вокруг... По всему Заокскому краю два воеводы лишь было добрых – в Верхнем да в Нижнем Ломове... Нижнеломовский за государеву честь свой живот положил: в малых людях напал на воров да их атамана нечистого саблей срубил... А его честную вдову пьяницы беглые с троими детьми в чуланчик загнали!..

«Поспела и тут, окаянная баба!» – с досадой подумал о воеводской вдове Урусов.

– Засеки да острожки наставили мы по пути от Алатыря к Арзамасу, боярин, – сказал он Долгорукому. – А в Арзамасе ныне дворяне сошли со всего Заочья. Я их коплю, да еще я с Мурома дорогу оберегаю, по которой ты с войском прошел... Да жду вестей, когда придет время на вора ударить. А время сие уж не за горами!..

С этого дня наступило в городе явное двоевластие.

Жители Арзамаса не знали, кому из воевод угождать. Некоторым больше нравился жестокостью нрава и гордостью «настоящий боярин» – Долгорукий. Другие были на стороне более мягкого и простого воеводы Урусова.

Нелады между воеводами отражались и на отношениях между их людьми: ратные люди, прибывшие с боярином, гнали со стен и от башен и городских ворот людей, подчинявшихся воеводе Урусову, а те отгоняли их, говоря, что сумеют без них постоять за город... На улицах, на торговой площади и возле церкви между людьми Урусова и Долгорукова возникали что ни час потасовки...

Через два дня после беседы с Долгоруким, первого октября, в праздник покрова богородицы, князь Петр Семенович даже в церковь пришел воровато крадучись и стал совсем в сторонке, не желая мешаться в толпу воеводской мелочи и в то же время не решаясь, как полагалось по чину, стать рядом с Долгоруким, от которого ждал какого-нибудь оскорбления... Он понимал, что Долгорукий затеет теперь принародный разговор возле церкви и станет при всех срамить его и требовать, чтобы он сдал свое воеводство... Но этого не случилось: прежде окончания церковной службы верный холоп вызвал Урусова из церкви...

Оказалось, что его ждет дворянин – посланец Барятинского с письмом о том, что князь Юрий Никитич выступил из Казани и движется на Симбирск со свежими силами. Барятинский выслал гонца почти от самой Казани, но в пути у того убили коня, и он тащился пешком, хоронясь от мятежных скопищ, потому ничего не мог сказать о том, где теперь войско Барятинского.

Барятинский еще ничего не знал, что теперь, по указу царя, подчинен Долгорукому, потому и сообщал о своем движении Урусову. Он собрался ударить на Разина от симбирской засечной черты и просил воеводу выйти со своим войском на соединение с ним возле Тогаева городка или Юшанска... Был уже покров день, а никто еще не вышел и даже не был готов к походу из-за того, что гонец опоздал...

Урусов решил выступать, ничего не говоря Долгорукому, вдвоем с Барятинским ударить на Разина, разбить воров и тем доказать свою правоту. Он тотчас вызвал своих ратных начальников, велел приготовить немедля походный запас сухарей и в два дня быть готовыми к походу, а тем временем выслать дозоры в симбирскую сторону, чтобы разведать дороги...

Как только весть о готовящемся походе достигла Долгорукого, так тотчас боярин приехал к Урусову сам.

– А как же ты, Петр Семеныч, один, без меня, в поход собрался? – прямо спросил Долгорукий, в упор глядя в лицо князя Петра своими немигающими круглыми глазами.

– Там мое войско идет на воров, должно вместе ударить и правду мою доказать, – заявил окольничий.

– Какое же там твое войско?

– Стольник Барятинский, коего я посылал в Симбирск. В первый раз его воры побили по малолюдству, а ныне он с новой силой подходит...

– А ладно ли, князь Петр Семеныч, что ты от меня таишься с вестями? – строго спросил Долгорукий. – От твоего промедления может снова стрястись, что Юрья Никитича вор расколотит! На ком тогда перед богом и государем ответ? Мои-то полки сильней твоих впятеры и к походу готовы... Кабы ты мне сказал о вестях, и я тотчас бы выслал навстречу стольнику Юрью Никитичу войско свое... А ты со мной в жмурки играться?!

– На готовое хочешь, боярин Юрий Олексич?! – с жаром воскликнул Урусов. – Мое войско вора побьет, а твое станет в трубы трубить?!

– Я мыслил, у нас с тобой государево войско, Петр Семеныч! – гневно воскликнул боярин. – Я не похитчик чужой ратной славы. Милостью государей от юности в битвах возрос!

Долгорукий поднялся и, не прощаясь, уехал.

Воеводская гордость не позволяла теперь ему поступать, как хотел он раньше: выслать в симбирскую сторону свое войско. Что там ни будь, а Урусов станет потом говорить, что он прискакал из Москвы на готовое, чтобы писать отписки царю о своих победах... Мысль о том, что такое поведение Урусова может привести к поражению царских войск, к пролитию лишней крови, теперь уже отошла на второе место. Самое главное было в том, чтобы доказать, что именно настоящая победа не может прийти ни от кого иного, кроме как от него, от Юрия Долгорукого, самого искусного и умного воеводы...

Наутро Урусову доложили, что войско готово к выходу, но все еще не возвратились дозоры, высланные им для разведки дорог. А когда вокруг мятежи и заставы, идти без разведки было бы неосторожно. Урусов решил подождать с выступлением до вечера или до следующего утра...

Вдруг к Урусову прискакал еще новый гонец от Барятинского с вестью, что разинское войско под Симбирском разбито.

Разин разбит! Если бы при получении этой вести был Долгорукий, Урусов ему забыл бы все обиды последних дней, обнял бы крепко и расцеловал от радости... Разин разбит его войском, а не приверженцами Долгорукого. Его подчиненный Барятинский нанес поражение врагу государя и церкви, бояр и всего дворянства, разбил нечестивца, к торжеству всей державы!..

И вот через час в арзамасских церквах загудели колокола. Они звонили в неурочное время, и весь народ в городе, удивленный необычайностью звона, высыпал из домов и поспешил на церковный звон, чтобы узнать, что случилось.

В собор, где служил протопоп, сходилась вся, теперь многочисленная, знать Арзамаса. На этот раз прежде других появился сам воевода Урусов, одетый со всем богатством и пышностью, а за ним – важная свита его ратных начальников. Соборная церковь быстро наполнялась народом. У всех на виду протопоп, выйдя из алтаря, подошел к отставленному воеводе, окольничему князю Урусову. Откинув седые волосы, он подставил князю Урусову ухо, и князь что-то ему прошептал. Тогда протопоп удалился в алтарь... Когда уж весь город собрался к молитве, в церкви послышался шепот и дворяне раздались, пропуская вперед Долгорукого.