Цемах Атлас (ешива). Том первый - Хаим Граде

— Человек должен знать, для чего он живет на свете. — Мейлахка разгладил свои пейсы по щекам. — Вы рассказываете мне, что перелезли через высокий каменный забор. Но что вы сделали для того, чтобы поднять выше свою духовность?

— Мы с мальчишками со двора перелезли и через железный забор, окружающий церковь на Рудницкой улице. Иноверец из церкви гнался за нами с палкой и не смог поймать. — Йоселе показал на выпущенные наружу кисти видения Мейлахки и снова дернул носом. — Почему ты носишь такие длинные кисти видения, как старые евреи с седыми бородами? Ведь мальчишки на улице будут над тобой смеяться.

Мейлахка отвернулся от Йоселе с презрением:

— Вы еще совсем мальчишка, а не разумный человек, — и отправился искать разумного человека, достойного стать сыном Торы. На углу Шауляйской и Мясницкой навстречу ему вышел Хайкл. За четверть часа до этого Хайкл проходил мимо фруктовой лавки Зельды. Она пальцем указала на него своим дочерям:

— Вот он идет, этот милый человек, который помог затащить туда мальчишку табачника и свести с ума нашего Мейлахку!

Зельда и ее девицы снова поклялись, что их мальчик больше не поедет к этим сумасшедшим мусарникам.

— Вы сделали что-то ради общественных интересов? — спросил Мейлахка своего старшего земляка и рассказал ему с обидой, что он пока еще ничего не сделал, чтобы помочь многим удостоиться выполнения заповедей. Хайкл разозлился:

— Что за дикие вещи ты устраиваешь? Твоя мама и сестры проклинали меня, говоря, что я тебя свел с ума. Они говорят, что ты больше не поедешь в ешиву.

— Разве удивительно, что они так говорят? — проговорил себе под нос Мейлахка, выражая таким образом глубокое презрение к собственной семье. — Кто их спрашивает? На следующий день после Пейсаха я возвращаюсь, с Божьей помощью, назад. А вы когда едете?

Хайкл не ответил. Он не планировал искать новых учеников для ешивы. Он знал, что должен привезти в Валкеники на дачу своего больного отца. Однако не мог придумать, где и у какого обывателя найти комнату с ночлегом и питанием за те гроши, которые может заплатить его мать.

Глава 3

Фрейда Воробей жила на те деньги, которые ей каждый месяц присылала из Америки старшая дочь. Однако «американка», как ее называли, не могла рассчитать, насколько широко она может позволить себе жить. В Валкениках говорили, что она транжира. Она любила сладости, дорогие фрукты. Когда летом в жару, в дождь или зимой в снег видели бегущую по улице длинную тощую Фрейду в белом платке на голове и в черных чулках, люди смеялись, что она бежит в пекарню с плачем выпрашивать имберлех, штрудель, пирожки и другие лакомства. Она никогда не могла рассчитаться до конца, и лавочники все реже давали ей в долг. А если и находился добросердечный лавочник, по поводу него ворчали, что когда «американка» получает свои десять-пятнадцать долларов и приходит расплатиться, то он забирает у нее все.

Нохемка, ее сынок, расхаживал одетый в тряпье и грязный, как будто кормился на торфяниках. А вообще-то он был тихим мальчиком и любил крутиться в синагоге. Он помогал синагогальному служке подмести пол, натаскать воду в кадушку, расставить стендеры. За работой он любил напевать. Хайкл-виленчанин слышал, как сладко поет мальчик, будто в его голосе оживали деревянные резные птицы из холодной синагоги. Хайкл спросил его, почему он слоняется без дела и никогда не открывает святой книги. Нохемка ответил, что он даже не молится по молитвеннику.

Хайкл начал его учить еврейской грамоте. Это было еще зимой. Они забирались каждый вечер в уголок в синагоге и занимались при свете прилепленной к стендеру свечки. Обыватели глазели на них с изумлением. Им никогда прежде не приходило в голову подумать, знает ли сынок Фрейды Воробей грамоту. Ешиботники смотрели и улыбались. Вместо того чтобы разговаривать с товарищами и заниматься, Хайкл стал меламедом для начинающих. Но виленчанин не забыл, с каким пренебрежением относились к нему обыватели из молельни реб Шоелки и как они не верили, что он может стать сыном Торы. Поэтому он занимался с бедным мальчишкой, на которого никто бы даже и не взглянул.

Однажды Хайкл вынул из кармана ножичек и подстриг Нохемке грязные ногти. Ученик дико хохотал и вопил от щекотки, потому что никогда прежде ему не подстригали ногтей. На следующий день рядом со стендером Хайкла стояла Фрейда Воробей и говорила с ним с большим почтением: за то, что аскет обучает ее сына, она должна мыть его и воду пить. Зачем аскету мучиться в странноприимном доме? Пусть он переедет к ней. Будет спать на чистой и мягкой постели.

Хайклу уже давно надоело валяться на лежанке в странноприимном доме. Он зашел к матери Нохемки взглянуть, сможет ли он у нее жить. Дом был просторный, с занавесью на двери, ведущей во вторую комнату. Но штукатурка отваливалась со стен, а между бревен был виден высохший мох. В комнате стояли две узкие кровати, простого дерева хромой стол и разваливающийся старый комод. В кухоньке на холодной плите сиротливо стояли пустые горшки. На полках шкафчика чистые кастрюльки сверкали нищетой. У окна сидела девушка с острым лицом и угольно-черными глазами. По ее чертам было сразу заметно, что она дочь хозяйки. Хайкл удивился, что мать постоянно видно в переулках местечка, в то время как дочери он прежде не встречал. Фрейда снова принялась уговаривать его, чтобы он к ней переехал.

— А где я буду спать? — спросил он, заглянув во вторую комнатку, чтобы увидеть, как там. Девушка сразу же вошла вслед за ним.

— Здесь моя комната, переезжайте к нам, — быстро прошептала она, как будто едва смогла дождаться мгновения, чтобы сказать ему это.

Ее горячий шепот зажег воображение Хайкла. Комнатка выглядела как приготовленная для молодой парочки: большая деревянная постель с высокой грудой постельного белья и окошко, выходившее на засыпанный глубоким снегом дворик. Девушка ждала его ответа, гордая и злая, с глазами, горящими от тоски. Чтобы не надо было сразу же отвечать, будет ли он переезжать, ешиботник сказал просто так:

— Ваш братишка скоро достигнет возраста бар мицвы, но все еще не обучен грамоте.

— Если вы будете жить у нас, вы станете с ним заниматься. Хотите у нас жить? — спросила она, затаив дыхание.

Хайкл проворчал, что подумает, и сразу же вышел из дома. Он боялся испытания этой девицей, сжигавшей его своим взглядом. Однако хозяйка, уверенная, что юный аскет переедет к ней, рассказала об этом знакомым, и новость дошла до портного реб Исроэла. Тот завел с виленчанином долгий разговор. Обучать еврейской грамоте бедного ребенка — это, конечно, очень доброе дело, но жить у Воробьев не подобает сыну Торы. Мужа Фрейды, он работает на картонной фабрике за лесом, зовут Бенця-болван, другие называют его Бенця-выкрест. Правда, он не крестился. Он живет с одной крестьянкой из соседней деревни без брака. Отдает ей свои заработки, ест у нее, спит у нее и пьянствует вместе с деревенскими мужиками. Обыватели пробовали говорить с ним, чтобы он вернулся домой и вел себя как еврей. Он отвечает, что не хочет вкалывать на жену, которая пренебрегает его трудом и дает ему кусок черствого хлеба без сала. У крестьянки, говорит он, он ест свинину, сваренную с капустой. Она чинит ему подштанники, и он спит на теплой печи. Этот невежественный человек вообще не любит евреев. Однажды он помог каменщику Исроэлу-Лейзеру увести корову из стойла у одного из обывателей. Евреи узнали, где находится украденная корова, но Исроэл-Лейзер выкрутился. Всю вину он взвалил на Бенцю-болвана, и тот едва не попал в тюрьму. Так вот от злости на каменщика он еще больше отдалился от евреев, от жены и детей. Он живет у этой дочери необрезанных и рассказывает крестьянам, что все евреи — воры.

— Бедняга, — вздохнул реб Исроэл и как бы против воли улыбнулся в свою серебристую бороду. С одной стороны, ему было жаль еврея с павшей душой. С другой стороны, ему все-таки хотелось рассмеяться: этот урод Бенця-болван еще и других попрекает!

Только тогда Хайкл понял, почему никто в местечке не смотрит на сына Фрейды Воробей и почему ее дочь всегда сидит дома. Она стыдится показаться на улице из-за поведения отца. Хотя о переезде к этой семье Хайкл больше не думал, он хотел продолжать заниматься с мальчиком. Однако Нохемка перестал заходить в синагогу и избегал молодого отшельника на улице. Однажды отшельник схватил его за руку, чтобы тот не мог убежать, и спросил, почему он не приходит учиться. Нохемка отвернулся и ответил, что сестра не пускает его. Хайкл рассмеялся про себя, ему стало приятно оттого, что он не переехал к Воробьям. Девица точно думала, что он станет ее женихом.

Зимой, когда все это происходило, он не представлял себе, что после Пейсаха будет молить Бога, чтобы Воробьи захотели принять его и его отца. После его возвращения из Вильны в Валкеники он целыми днями искал квартиру на летние месяцы. Однако у владельцев домов и квартир, расположенных у леса, были из года в год одни и те же дачники. И в самом местечке тоже никто не хотел иметь дело с тяжелобольным бедным евреем, ищущим жилье с полным пансионом как можно дешевле. Поэтому Хайкл пошел к матери Нохемки с дрожью в сердце, опасаясь, что и она откажет ему. Ему стало еще печальнее, когда он увидал, что хозяйки нет, а ее дочь сидит у окна, как и месяцы назад.