Список Шиндлера - Томас Кенилли

Когда все детали дела были обговорены, Амон изъявил желание перекинуться в карты. Он предпочитал французский вариант блек джека. Игра была непростым испытанием для младших офицеров, которым приходилось поддаваться, стараясь делать это не очень заметно. Одним низкопоклонством тут было не обойтись, требовалось значительное мастерство.

Но в этот вечер Оскар не был заинтересован в проигрыше. Ему и так предстояло выложить Амону огромную сумму.

Комендант начал со скромной ставки в сто злотых, ибо врачи советовали ему проявлять умеренность и в этом увлечении. Тем не менее он принялся повышать ставки, и, когда начальная поднялась до пятисот злотых, Оскар выложил комбинацию из туза и валета, из чего следовало, что Амону придется выплатить ему двойную ставку.

Амон был раздосадован, но сдержал себя. Он позвал Хелен Хирш, чтобы та принесла кофе. Она вошла – словно карикатура на вышколенную прислугу джентльмена: в аккуратном черном платьице, но правый глаз опух и заплыл. Она была столь маленькой и хрупкой, что Амону Гету даже пришлось отказаться от удовольствия постоянно избивать ее. Теперь ей доставалось реже.

Девушка уже была знакома с Шиндлером, но не поднимала на него глаз. Прошло около года с того дня, когда он пообещал вытащить ее отсюда. Посещая виллу коменданта, Оскар всегда старался заглянуть в кухню и осведомиться, как она себя чувствует. Его внимание трогало ее, но ничего в ее жизни не меняло. Например, несколько недель назад, когда она подала на стол недостаточно горячий суп – ее хозяин был особенно придирчив относительно температуры еды, мушиных точек в коридоре и блох у собак, – комендант вызвал Ивана с Петром и приказал им поставить ее у березы и расстрелять. Он наблюдал из высокого окна, как она шла под дулом маузера Петра и, сдерживая слезы, молила молодого украинского парня: «Петя, кого ты собираешься убивать? Я же Хелен. Та Хелен, которая кормила тебя пирожными. Ведь ты же не можешь погубить меня, верно?» И Петр, у которого тоже стоял комок в горле, отвечал ей сквозь стиснутые зубы: «Я знаю, Хелен. Я сам не хочу. Но если я не послушаюсь, он убьет меня».

Она прислонилась головой к шершавому стволу березы…

Амон потом часто спрашивал себя: почему он дал ее убить? И приходил к выводу: его остановила ее покорность, ее желание умереть.

Нет, этого он не мог ей позволить!

Ее била крупная предсмертная дрожь, даже ноги подергивались…

И тут она услышала окрик Амона из окна:

– Тащи эту сучку обратно! Еще успеем пристрелить, времени хватит. Может, еще удастся чему-то научить ее.

В перерывах между дикими вспышками, говорившими о его душевном нездоровье, случались редкие моменты, когда он пытался играть роль великодушного хозяина. Как-то утром он сказал Хелен: «Ты в самом деле отличная прислуга. Если после войны тебе понадобится рекомендация, я с удовольствием дам ее тебе».

Но она знала, что это всего лишь болтовня, бред наяву.

Она плохо слышала на одно ухо, потому что он ударом кулака порвал ей барабанную перепонку. Она не сомневалась, что рано или поздно станет жертвой его вспышки ярости.

При той жизни, что она вела, улыбка одного из гостей была лишь минутным утешением. Сегодня вечером она принесла и поставила рядом с герром комендантом большой кофейник – он по-прежнему пил кофе, обильно засыпая в него сахар, – и сразу покинула гостиную.

Через час, когда Амон Гет был уже должен Оскару Шиндлеру три тысячи семьсот злотых и мрачно сетовал на свое невезение, Оскар предложил ему другой вариант ставки. Когда он переберется в Чехословакию, сказал он, в Моравии ему понадобится горничная. Таких толковых и вымуштрованных, как Хелен Хирш, там не раздобыть – все сплошь сельские девки.

– Иду на двойную ставку, – предложил Оскар Амону, – все или ничего. Если ты выиграешь, я выплачиваю тебе семь тысяч четыреста злотых. Если ты с ходу бьешь меня – сумма повышается до четырнадцати тысяч восьмисот. Но если выигрываю я, ты включаешь Хелен Хирш в мой список.

Амон Гет попросил время на обдумывание его предложения.

– Да брось ты, – сказал Оскар, – ей так и так отправляться в Аушвиц.

Гет заколебался: деньги Шиндлер поставил большие!

Но он так привязался к этой девчонке. Хелен ему стала необходима, он не может вот так запросто расстаться с ней! Когда он размышлял, какой же конец ее постигнет, то всегда испытывал желание прикончить ее собственными руками в приступе страсти. Если он поставит ее на кон и проиграет, то лишится удовольствия лично придушить ее…

Когда история Плачува только начиналась, Шиндлер несколько раз просил, чтобы Хелен перевели на «Эмалию». Но Амон неизменно отказывал ему. Всего год назад казалось, что Плачув будет существовать десятилетиями и что комендант и его горничная постареют бок о бок… если только какая-нибудь ошибка со стороны Хелен не положит конец этой странной связи. В то время никому не могло прийти в голову, что их отношениям может прийти конец, потому что русские еще были далеко.

Что же до Шиндлера, он сделал это предложение легко, не задумываясь. Ему не пришло в голову, что, торгуясь с Амоном, они напоминают бога и сатану, играющих в карты на человеческие жизни. Он не задавался вопросом: есть ли у него право ставить на карту судьбу девушки? Если он проиграет, его шансы каким-то иным образом вытащить ее сойдут практически на нет.

Но в этом году шансы были достаточно смутными у всех.

Даже у самого герра директора Шиндлера.

Поднявшись, Оскар стал расхаживать по комнате в поисках клочка бумаги, на котором можно набросать официальную расписку. Он составил текст, который Амону предстояло подписать в случае проигрыша: «Настоящим подтверждаю, что имя заключенной Хелены Хирш будет внесено в любой список квалифицированных рабочих, перемещаемых вместе с предприятием ДЭФ герра Оскара Шиндлера».

Амон сдавал, и Оскар получил на руки «восьмерку» и «пятерку». Оскар попросил прикуп – и получил «пятерку» и туза.

Ему везло.

Затем Амон сдал карты себе – и ему пришли «четверка» и король.

– Силы небесные! – выкрикнул он. В таких случах он ругался по-джентльменски, он считал себя слишком утонченным, чтобы за карточным столом позволять себе грубые ругательства. – Я пролетел.

Он издал короткий смешок, но, кажется, не был особенно раздосадован.

– Первая моя сдача, – объяснил он, – состояла из «тройки» и «пятерки». С «четверкой» я был бы еще вполне при делах, но тут мне в руки свалился еще этот чертов король…

Он подписал обязательство.

Оскар собрал фишки, которые выиграл у Амона в этот вечер, и вернул ему проигрыш. «Пусть пока моя горничная побудет на твоем попечении, – сказал он, – пока не придет время расставаться».

Сидя у себя на кухне, Хелен Хирш и не подозревала, что карты спасли ее.

Может, потому что Шиндлер рассказал Штерну об этом, слухи о планах герра директора «спасти всех» дошли до административного корпуса и распространились даже по цехам.

Речь шла о списке Шиндлера.

И попасть в него должны были все.

Глава 31

Когда в ходе воспоминаний о Шиндлере разговор доходил до этого места, выжившие друзья герра директора начинали смущенно щуриться, качать головами и брались едва ли не математически вычислять мотивы его поступков. Однако никто так и не пришел к какому-либо приемлемому выводу. Одним из наиболее распространенных мотивов, с которым были согласны все «евреи Шиндлера», был: «Понятия не имею, почему он это делал».

Все сходились на том, что Оскар Шиндлер был азартным человеком, что он был чувствительным человеком; что он любил в жизни ясность и испытывал стремление творить добро; что по темпераменту он был анархистом, который любил издеваться над системой; что он обладал смелостью решительно противостоять человеческой дикости, пресекать ее.

Но никто из них не мог объяснить то отчаянное упорство и собачью цепкость, с которыми осенью 1944 года он приступил к организации последнего убежища для узников «Эмалии».

И не только для них.

В первых числах сентября Шиндлер нанес визит Мадритчу в Подгоже, у которого на тот момент на фабрике форменного обмундирования работало больше трех тысяч заключенных. Ныне предприятие подлежало закрытию и расформированию. Мадритчу предстояло избавиться от своих швейных машин, а его рабочим – исчезнуть. Если мы возьмемся за дело на пару, сказал Оскар Мадритчу, нам удастся вытащить более четырех тысяч человек. И моих, и ваших. Мы спасем их, увезя куда-нибудь в Моравию.

Выжившие работники Мадритча всегда относились к нему со справедливым уважением. За те порции хлеба и цыплят, которые они тайком проносили на фабрику, он платил из собственного кармана, подвергаясь постоянному риску. В их глазах, пожалуй, он был надежен даже более, чем Шиндлер. Мадритч был не столь вызывающе ярок, не столь одержим страстями. Ему не пришлось пережить аресты. Придерживаясь гуманных принципов, он все же был достаточно осторожен. Не обладай Мадритч такой проницательностью и энергией, он завершил бы свои дни в Аушвице.