Конан "Классическая сага" - Роберт Говард

Оказавшись в коридоре, Конан вытер концом рукава взмокший лоб и в ярости проскрежетал зубами. По крайней мере, он надеялся, викарий поверил, что гипнотическое влияние подействовало.

Придя вечером в дом Амитис, Конан вновь застал там Рудабе. Лето было в разгаре, темнело поздно, и после ужина они вышли в сад.

— Смотри не наступи на нашу капусту, — сказала Рудабе.

Нахваставшись своими приключениями, Конан спросил:

— Что за погибель обещает напустить на нас Верховный Жрец?

— Не знаю, — ответила девушка. — Внутренний круг хранит свои тайны.

— Похоже, он грозит чумой. Я знаю, можно насылать мор при помощи волшебства.

Рудабе пожала плечами:

— Узнаем, когда придет время.

— Случается, чародею не совладать с собственным творением, — размышлял Конан. — Все мы можем оказаться в числе жертв.

— Ты всегда можешь бежать.

— А ты?

Девушка вновь пожала плечами:

— Что будет, то будет. Йезуд мой родной город, я не странник, которому все равно, где жить.

— Но чума может опустошить весь город, и у тебя не останется ни родни, ни знакомых.

— Что ж, — пробормотала девушка, — такова, значит, моя судьба.

— Ох уж эти восточные суеверия! Почему бы тебе не бежать вместе со мной?

Девушка спокойно взглянула на него:

— Я все гадала, когда ты до этого дойдешь. Так вот, Ниал, знай, что я никогда не буду игрушкой в руках мужчины. Когда кончится срок моего служения, я выйду замуж за какого-нибудь пригожего паренька, буду вести хозяйство в его доме и растить детей.

Конан скорчил кислую мину:

— Такая же скука и в моей родной деревне. Я бы показал тебе настоящую жизнь.

— Не сомневаюсь, но быть подругой неприкаянного искателя приключений — не в моем вкусе.

— Откуда тебе знать, девочка, если ты никогда не странствовала.

— Если жизнь хозяйки дома покажется мне невыносимо скучной, я всегда смогу бежать с храбрецом вроде тебя. Но если я уйду сейчас с тобой, я никогда уже не смогу вернуться в Йезуд: жрецы скормят меня Зацу.

Конан воздел к небу руки:

— Митра да сохранит меня от умных женщин, которые планируют свою жизнь, как командир предстоящее сражение! Да ведь вся прелесть жизни состоит в том, что ты никогда не знаешь, что ждет тебя завтра и будешь ли ты вообще жив. И все же ты мне нравишься куда больше всех прочих женщин, хоть и остаешься холодна как лед.

— Ты мне тоже нравишься, Ниал, но не настолько, чтобы потерять голову. Конечно, если бы ты переменил образ жизни — осел на месте, как говорится, — но нет, я не должна давать опрометчивых обещаний. Пожалуйста, проводи меня обратно в храм.

Пожелав Рудабе доброй ночи, Конан вернулся к себе в кузницу. Не зная, куда девать себя от скуки, он спустился в Кшесрон, где в гостинице застал Парвеза за изучением карты Заморы.

— Мне кажется, наше предприятие, — заявил Конан, — должно осуществить извне, а не изнутри. Покои храма усиленно охраняются. — Он рассказал о своей попытке обследовать храмовые коридоры и о последующем допросе у Харпагуса. — И потому, — заключил он, — мне понадобится длинная прочная веревка, примерно в сорок — пятьдесят локтей. Ты не подскажешь, где такую достать?

— Нет, я не знаю, — ответил дипломат, — но возможно, наш хозяин ответит. Эй, Бартейк!

Бартейк сообщил им, что веревку можно купить в деревне Картой, расположенной в долине в двух лигах от Кшесрона.

— Хорошо, — сказал Конан. — Во сколько может нам обойтись пятьдесят локтей веревки?

Когда Бартейк, прикинув в уме, назвал им сумму, Конан протянул к Парвезу руку:

— Деньги на веревку, господин.

— Трудный же ты человек, — вздохнул дипломат, роясь в своем кошельке. — Но погоди.

Кисло взглянув на Конана, Парвез поднялся из-за стола и ушел.

Оставшись один, Конан оглядел залу. Вошел капитан Катигерн, и Конан приветствовал его кивком. Оба они заказали вина — дешевого, местного, потому что Конан не видел причины разоряться на киросское, если уж не с кем было сегодня разделять это изысканное удовольствие. И он, и Катигерн не потратили слишком много.

Хотя Конан пил больше, чем обычно, вино Бартейка не вызывало опьянения. Через час и он, и бритуниец были все еще трезвы, и Конану было скучно как никогда.

Дочь хозяина подошла, чтобы лишний раз показаться на глаза мужчинам. Конан зевнул и сказал:

— Довольно, капитан. Я, наверное, пойду спать.

— В одиночестве? — лукаво спросила Мандана. Поймав его взгляд, она чуть подалась вперед.

Конан глядел на нее безо всякого интереса.

— В кузнице тяжело работать, — проворчал он. — Ковать мечи — все равно что сражаться. Работа отнимает у меня все силы.

— Ха! — фыркнула Мандана. — Такому силачу, как ты, надо еще и ночью потрудиться, чтобы устать. Ты бегаешь за танцовщицей из храма. Думаешь, я не узнала ее, несмотря на то что она была спеленута, как мумия! По крайней мере, я не скачу перед народом голая, нацепив на себя только нитку бусин.

На другом конце стола раздался кашель: Катигерн безуспешно старался сдержать свое веселье. Сердито взглянув на капитана и на дочку Бартейка, Конан сдержанно попрощался и ушел.

Разыскав на ощупь в темноте свой матрас, Конан улегся, но сон не шел к нему. Он мог думать только о Рудабе, ее образ преследовал его. Хоть он и твердил себе, что о девушке надо забыть, что с нею он утратил бы независимость и свободу, которые были для Конана дороже всего, — лицо Рудабе стояло у него перед глазами.

С нею, размышлял Конан, он перестанет быть борцом. Она опутает его клейкою паутиной домашней рутины, из которой невозможно будет с честью выбраться. Или паук и в самом деле символ Йезуда? Он будет привязан к одному и тому же месту жительства и к одной и той же отупляющей работе всю свою жизнь, пока не станет седым беззубым стариком, живущим на жидкой похлебке. А скольких городов он не увидит, скольких приключений не изведает!

Но хотя Конана и ужасала мысль, что остаток жизни он проведет как кузнец в Йезуде, иное, более сильное побуждение донимало его гораздо сильней: ему хотелось снова видеть Рудабе, любоваться ее милым лицом, слушать нежный голос, созерцать горделивую походку танцовщицы, держать девушку за руку. Это было не просто вожделение, хотя и оно присутствовало.

Не было это также и простым желанием обладать женщиной. Он мог бы проводить ночи с этой глупой девкой Манданой, внеся только назначенный отцом выкуп. Но он хотел именно ту женщину, а не какую-нибудь другую.

Эта потребность, эта зависимость была для Конана новой, и оттого ему было не слишком уютно. Вновь и вновь пытался он разорвать невидимые путы, пока еще не поздно. Но всякий раз, едва только он собирался выбросить Рудабе из головы, он понимал, что это невозможно, как невозможно ограбить калеку нищего.

И однако он уже согласился на предложение Парвеза освободить Джамилю, а за это получить доступ в храм, откуда он надеялся похитить глаза Заца. Но если он украдет их, ему придется бежать как можно дальше от Йезуда. Ладно, если Рудабе поедет с ним, — а если девушка не решится? Отказаться ли ему от замысла, чтобы вести оседлую жизнь в Йезуде? И если он поступит так, переживут ли они затеваемый Феридуном переворот? Глупо трудиться над замыслом и затем рисковать, освобождая Джамилю, если потом ему не удастся использовать Ключ Гацрика.

Мысли его крутились и крутились, как молоко в маслобойке, не складываясь в какой-либо вывод. Наконец Конан понял, что не уснет, и поднялся с постели.

За полночь капитан Катигерн обходил своих бритунийских стражей. Идя вдоль стены Йезуда, он заметил, что на дороге в Шадизар что-то шевелится. Он разглядел человека, минующего Кшесрон и бегущего наверх по каменной тропе.

Катигерн, обернувшись к лейтенанту, возглавлявшему стражников, поинтересовался:

— Кто это там? Посыльный от короля?

— Нет, — ответил лейтенант. — Если не ошибаюсь, это наш кузнец Ниал. Час тому назад он вышел из города, сказав, что нуждается в хорошей пробежке.

Конан, пытаясь отдышаться, ждал, пока ему откроют, дверцу в воротах. Все еще тяжело дыша, он нырнул в дыру, бегло поприветствовал бритунийцев и исчез.

— Не сошел ли кузнец с ума? — предположил лейтенант. — Я не видел, чтобы так проворно убегали от врагов.

— Да, можно сказать, он безумен, — хохотнул Катигерн. — Любовь заставляет человека проделывать штуки почудней, чем ночные пробежки!

Глава 9

ПОРОШОК ЗАБВЕНИЯ

Ухаживая за Рудабе, если это так можно назвать, Конан делал приготовления на случай внезапного побега, несмотря на то что пока еще не видел повода для бегства. Он, у которого было в обычае принимать мгновенные решения и тут же следовать им, испытывал теперь опасные колебания.