Интеграция и идентичность: Россия как «новый Запад» - Дмитрий Тренин

Наконец, практическое взаимодействие России и НАТО является инструментом обеспечения взаимных интересов безопасности в конкретных ситуациях новых угроз и вызовов. Полем такого взаимодействия уже стал Афганистан. И российские представители ведут речь о «постепенном создании однородного в плане безопасности пространства», в рамках которого на основе договоренностей, подобных соглашению о статусе сил, обеспечиваются «примерно одинаковые модальности функционирования вооруженных сил, сил чрезвычайного реагирования»25. В далекой перспективе практическое сотрудничество может быть распространено на более широкий регион Большого Ближнего Востока.

В то же время у российско-натовского сотрудничества есть и очевидные пределы. Вопрос о членстве России в НАТО в обозримой перспективе не стоит, а периодические расширения состава членов альянса приводят к росту скептицизма в отношении НАТО, особенно в российской военной среде26. Приоритетность НАТО в политике не только США, но и ведущих европейских стран существенно снижена. Склонность США к односторонним действиям и стремление Франции и ряда других государств создать собственно европейскую военную структуру снижают степень поддержки НАТО. Отсутствует консенсус в отношении новых целей и задач НАТО. В то же время ряд новых членов НАТО (Польша, страны Балтии) относится к России скептически и даже подозрительно, а в России отсутствует готовность к сотрудничеству с НАТО для урегулирования конфликтов в странах Южного Кавказа и Центральной Азии.

В среднесрочной (до 2010 г.) перспективе тестом для российско-натовских отношений, вероятно, станет вопрос о членстве Украины, Грузии, Азербайджана в НАТО. С одной стороны, очевидно, что такой шаг может привести к существенному охлаждению отношений, с другой – если российское руководство сможет посмотреть дальше привычных стереотипов – украинское членство в альянсе может рассматриваться как гарантия того, что НАТО уже никогда не станет антироссийской организацией. Такое новое видение требует политики открытости в отношении Украины, всестороннего сотрудничества с ней, в том числе в военно-технической области.

Политическое взаимодействие с Европейским союзом и его членами

ПОЛИТИЧЕСКОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ РОССИИ с Евросоюзом осуществляется по двум колеям – национально-страновой и «союзной». Отношения России с членами ЕС стали весьма близкими. Рассматривая Россию в качестве одной из ведущих стран Европы, российские руководители наладили тесные связи с лидерами Евросоюза – правительствами Германии, Франции, Великобритании, Италии. Этот канал считается также важнейшим для воздействия на позицию наднациональных органов Европейского союза.

Механизмы российско-германских отношений имеют разветвленный характер. На их вершине располагается сфера «личной дипломатии» президента и канцлера. Эти отношения по значимости для внешней политики России уступают лишь каналу Кремль – Белый дом. В отличие от российско-американских отношений, однако, российско-германские обладают более широкой институциональной базой. Существует практика совместных заседаний ключевых министров двух правительств. Более тесный характер носят связи между парламентариями двух стран. Есть несколько крупных общественных форумов, наиболее престижным из которых является Петербургский диалог. Роль мотора германо-российских отношений играет крупный бизнес. Связка «Газпром» – германские партнеры («Рургаз», БАСФ и др.) имеет системообразующее значение для всей совокупности двусторонних отношений. Внутри Германии крупный бизнес, разрабатывающий стратегию развития на длительную перспективу, помогает правительству и канцлеру вырабатывать политическую стратегию, в том числе в сфере отношений с Россией.

«Особые» отношения с Францией продолжают в новых условиях традицию, установившуюся при президенте де Голле. Выдающуюся роль в этих связях играет геополитика. Если во время «холодной войны» отношения с Францией давали возможность Москве демонстрировать свою принадлежность к Европе, то со второй половины 1990-х годов блокирование с Парижем – прежде всего по иракскому вопросу – стало инструментом «мягкого оппонирования» всемирной гегемонии США. Речь идет не только о ситуативном совпадении интересов двух стран в Ираке. Между французской концепцией многополярности в международных отношениях XXI в. и российскими взглядами на многополюсный мир много общего. Франция стремится к созданию в Европе независимого от США центра силы, Россия пытается создать такой центр в Евразии.

Ведущим элементом российско-французских отношений являются контакты на уровне президентов. Более, чем любые другие двусторонние связи в современной Европе, они напоминают отношения прежних монархов. Особую роль играют регулярные контакты на уровне министров обороны и командования вооруженных сил. Развивается – пока еще на довольно скромном уровне – сотрудничество в военно-технической области.

Начиная с конца 1990-х годов формируется неформальное сотрудничество России, Германии и Франции. Когда в 1998 г. их лидеры впервые встретились в трехстороннем формате, комбинация Париж – Берлин – Москва рассматривалась главным образом как инструмент вовлечения России в проект «Большой Европы». Считалось, что в компании с Германией и Францией Россия будет чувствовать себя достаточно комфортно для того, чтобы осуществлять внутренние реформы и продолжать адаптацию к изменившимся внешним условиям, сохраняя при этом общую ориентацию на Европу и Запад в целом. Иракский кризис 2003 г. усилил появившиеся еще в конце 1990-х годов подозрения об антиамериканской направленности «оси» трех европейских столиц.

В обозримой перспективе блок, направленный против США, вряд ли возможен. Прежде всего потому, что он «взорвет» Европейский союз, часть членов которого как на западе (Британия), так и на востоке (Польша), выступают за сохранение и укрепление нынешней международной роли США и поддерживают внешнюю политику Вашингтона. Для России тесные отношения с Германией и Францией важны не для призрачного геополитического соперничества с США, а в первую очередь для продвижения российских интересов в отношениях между Россией и ЕС в целом.

После расширения Европейского союза в 2004 г. его отношение к России претерпело существенные изменения. Новые члены ЕС из числа стран Центральной и Восточной Европы относятся к России гораздо более скептически и настороженно, чем западноевропейцы. Многие в этих странах вслед за бывшим президентом Чехии Вацлавом Гавелом считают Россию «евроазиатской», а не европейской страной, отказывая ей в перспективе интеграции в международное общество. Историческая память здесь такова, что даже демократическая Россия не является, с их точки зрения, достаточной гарантией безопасности. Это лишь «лучшее из зол»27. Со своей стороны, Россия болезненно реагирует на посредничество Польши в разрешении политического кризиса на Украине (2004 г.)28, а также на требования стран Балтии признать факт оккупации Латвии, Литвы и Эстонии Советским Союзом.

Повышение уровня европейской интеграции заставляет Москву все больше общаться с руководством Комиссии европейских сообществ и брюссельскими «еврократами». Дважды в год проводятся саммиты между президентом Россией и руководством Еврокомиссии. Это общение дается сторонам гораздо тяжелее, чем традиционные межгосударственные отношения29. Еще большие трудности существуют в гармонизации интересов России и Европейского союза.

Создание четырех общих пространств – экономического; внутренней безопасности; внешней безопасности; образования и культуры, – провозглашенное как совместная цель на саммите ЕС – Россия в 2003 г., остается политическим лозунгом. Стороны расходятся в принципиальных вопросах.

В начале 2000-х годов европейцы выдвинули идею Широкой Европы (в рамках Совета Европы). Это – настоящая, географически и исторически «полная» Европа.

В этих рамках Евросоюз будет стремиться к «европеизации» соседей по Европе как специфической форме модернизации стран с авторитарным прошлым. Европеизация рассматривается как процесс глубокой экономической, политической и общественной трансформации. Идеология европеизации – демократическая, либеральная (с социал-демократическим оттенком), негегемонистская, многонациональная, мультикультурная, инклюзивная и интегративная. При этом предусматривается задействовать три группы механизмов: конкретные обязательства государств в процессе присоединения к ЕС; объективные изменения в соседних странах как результат интеграции с Европой; субъективные изменения, ведущие к восприятию европейских норм. Широкая Европа – именно матрица, а не втулка (Брюссель) со спицами, связывающим ее с периферийными странами30. Брюссель не предлагает России ни вступления в Союз, ни совместного лидерства в Широкой Европе. Если Россия не хочет «европеизироваться» таким образом, это ее дело; Брюссель не намерен стимулировать ее поведение.