Бриллиант - Сара Фокс

Когда тем вечером я легла спать, Тилсбери еще не возвратился. После беспокойной ночи я встала рано, помогая Нэнси кормить и одевать Адама, затем отнесла моего сына вниз, чтобы узнать, вернулся ли его отец и видел ли он мое письмо. План должен был скоро сработать или провалиться.

Он уже сидел в столовой, бодро поприветствовав меня и сказав, как рад, что я чаще стала выходить из своей комнаты и провожу больше времени с ребенком.

Тем утром, когда Уильям тихо прислуживал за столом, мы, должно быть, являли сцену благополучной семейной жизни.

Как будто перед важной репликой, Тилсбери прочистил горло и сказал:

— Я видел твое письмо, оставленное в гостиной. Я думаю его тон, возможно, немного восторженный относительно того, как хорошо о тебе беспокоятся здесь.

Мое сердце начало биться, хотя я пыталась сохранить спокойствие, изображая безразличие и опасаясь, что допустила ошибку, и он, возможно, уже догадался о моем плане.

— Ах да, мое письмо. Я почти забыла об этом! Я действительно спрашивала Уильяма, не могли бы мы отправить его вчера, но он не чувствовал себя вправе допустить такую вольность, пока вы не разрешите.

Дворецкий стоял рядом у двери, как будто не слыша моих слов.

— Возможно, — продолжила я, — если мне разрешат выйти на прогулку сегодня, я могла бы отправить его. Я хочу передать пару слов моим друзьям. Кухарка была столь расстроена на похоронах, и когда мы немного побеседовали после, ну, в общем, мне больно думать, что я, возможно, никогда не увижу ее снова… если мы действительно должны покинуть Англию.

Его глаза подозрительно сузились, и я прикусила язык, когда он пробормотал:

— Алиса, ты понимаешь, что я не могу позволить тебе выносить Адама из этого дома?

— Нет необходимости быть настолько осторожным, — возразила я. — Но конечно, если это причина для того, чтобы я вернулась как можно скорее…

Ребенок на моих руках довольно булькал, схватившись ручкой за мой палец, и казалось, был очарован изумрудами на нем. Темные глаза Адама озарились, когда он уставился на блестящие мамины камни. Взяв его другую ручку, я поцеловала каждый крошечный пальчик, один за другим, разыгрывая любовь, материнскую преданность, и взглянула на него, добавляя:

— Будет приятно немного подышать свежим воздухом и снова увидеть городскую жизнь. Такое большое количество времени в закрытом помещении очень давит и угнетает.

Говорила ли я слишком много? Закралось ли у него подозрение? Занятый чтением своей корреспонденции, он долго не удостаивал меня ответом. Томительная тишина комнаты нарушалась только звоном ножа, которым он намазывал маслом тост, а затем резким активным звоном его ложки в чашке. Но потом он наконец взглянул и ответил:

— Очень хорошо! Мы пойдем к почтовому ящику вместе, вскоре после завтрака. Я только должен закончить несколько дел в своем кабинете.

Отнеся Адама наверх к Нэнси, я побежала в свою комнату и взяла шляпу. Остановившись и затаив дыхание позади закрытой двери, я с усилием прислонилась спиной к ней, так что мои лопатки заболели от нажима. Я покопалась в кармане, проверяя в сотый раз, что печать и письмо все еще благополучно лежат внутри. Нервничая, что этот план может сорваться в самый последний момент, я попятилась к гостиной, с облегчением обнаружив, что она пуста, и услышала низкие мужские голоса, доносившиеся из кабинета Тилсбери. Зная, как этот опасно, я поспешно достала свой секретный листок, положив его позади того, что был оставлен на столе, и затем сильно трясущимися руками свернула оба листа вместе, запечатав в один конверт и быстро указав внизу адрес. В конце, но не в последнюю очередь, я прижала печать, все время опасаясь, что это окажется неудачно, что Тилсбери на самом деле разгадал мой план и только играл моими чувствами, как кот с мышью, готовясь разрушить все мои надежды одной внезапной и смертельной атакой.

Но немного позже он взял мою руку, сопровождая вниз по ступенькам, и вывел в душный пасмурный, грязный и унылый день. Несмотря на недавнее горе и боль, я чувствовала себя странно радостной и возбужденной, и казалось, все, что я должна была сделать теперь, это следовать за ним, наблюдать, как он опускает руку, бросая все свои письма в ящик, а затем повторить его действия, отправив свое письмо вслед. И это удалось, письмо действительно было отправлено! Благополучно отданное на эффективное попечение королевской почты — и в течение всего нескольких минут после выхода из дома!

Мы вернулись домой не сразу. Мы гуляли почти два часа, хотя и не заходили в город. Сначала мы прошли мимо высоких стен бараков, и я знала, что если мы продолжили бы тот путь, то скоро прибыли бы в Глочестер, и испугалась, что он мог привести меня туда. Вся сцена моего последнего пребывания там стремительно и непроизвольно пронеслась в моем сознании. Мог ли он там вколоть мне наркотик, изнасиловать или убить меня? Он мог бы тайно заманить меня туда и бросить голодать, в то время как сам бы уехал в Америку, забрав моего сына с собой. Но этот сильный страх оказался необоснованным, и скоро мы вышли на короткий узкий переулок с воротами в конце, выходившими на Лонг-уок, и, несмотря на теплый сладкий воздух, в тот день мы прошли почти три мили, удалившись достаточно далеко от замка. Мы приблизились к Сноу-хилл, где высоко на большом валуне стояла огромная металлическая статуя с надписью «Медная лошадь», высокая угрожающая преграда, отмечавшая окончание дороги.

Некоторое время мы сидели у ее основания, отдыхая, затем Тилсбери начал кружить вокруг скал, его волосы и одежда развевались, взъерошенные сильным порывистым бризом. Встав передо мной еще раз, он повернулся, чтобы пристально поглядеть вдаль. Среди шумного порывистого и гневного ветра послышался его смех:

— Я люблю приезжать сюда. Я буду скучать по этому месту. В ясный день отсюда можно увидеть почти весь Лондон. С этой самой точки, говорят, Генрих Восьмой смотрел на горизонт, ожидая, когда зажгутся гигантские маяки, сообщая ему, что Энн Болейн казнена.

С трудом сглотнув, надеясь, что мой голос не выдал ни страха, ни неловкости, которые я чувствовала, я ответила:

— Возможно, тогда вы намереваетесь убить меня. Интересно, сколько жен, законных или нет, вы хотели бы увидеть мертвыми?

— О, разве он не любил жену, которая подарила ему сына?.. — его улыбка выглядела загадочной. — И она умерла весьма естественно, после родов, хотя говорят, что он никогда не скорбел из-за этой потери. Но Алиса, моя дорогая, ты намного более здорова и значительно нужнее, чем она.

Когда мы возвращались, между нами повисла тяжелая тишина, словно неестественный и задумчивый компаньон. Когда мы сошли с гравия и направились по выжженной желтой траве, под нашими ногами зашуршали высохшие листья, рано опавшие из-за жарких дней. И чем ближе мы приближались к замку, тем более ясно я видела высоко поднятое королевское знамя, трепетавшее от душного влажного бриза. Оно объявляло, что Виктория «дома», а моя мама никогда больше не возвратится домой.