Бриллиант - Сара Фокс

Рано встав, я села у окна и при раннем туманном свете наконец приготовилась прочитать письмо кухарки, но обнаружила, что оно написано рукой Чарльза Эллисона. Сначала я могла едва сдержать улыбку, с радостью подумав, что он все еще в Англии и что нашел такой умный и верный способ добраться до меня. Мое сердце бешено колотилось, пока я поспешно читала его слова, но, закончив, почувствовала только разочарование. Я была настолько ленива, настолько беспечна и глупа после всех ее намеков, что даже не подумала или не побеспокоилась прочитать это письмо раньше.

Моя дорогая Алиса,

я услышал грустные новости о твоей матери, и сожалею о случившемся, и, хотя ты не сможешь увидеть меня сегодня на ее похоронах, это не от недостатка уважения, а потому, что думаю, что мое присутствие может быть неприятно другим.

Но наши друзья, Моррисоны, обещали попробовать передать эти слова. Я все еще надеюсь увидеть тебя снова, хотя боюсь, что мы не можем полностью доверять Нэнси, которая, кажется, уважает своего хозяина больше своего брата. Подозреваю, что она, возможно, не передала мои предыдущие письма. Но я надеюсь, что это в конце концов дойдет до тебя и ты будешь ждать сегодня вечером в саду на Парк-стрит, с десяти до рассвета, скрываясь внизу у задних ворот сада. Хочу верить, что ты придумаешь какой-нибудь способ выбежать, пока другие спят, хотя, если это окажется слишком трудным, мы найдем другой способ встретиться на улице Бесли, где Моррисоны скрывают меня, из любви и беспокойства о тебе. Не бойся того, что у них были подозрения — они догадались, что ты ждешь ребенка — и что это было причиной для такого резкого исчезновения. Но они предлагают свою помощь со всей искренностью, и, если ты не хочешь принять ее, ты можешь остаться уверенной относительно их преданности и, конечно, их продолжающейся привязанности. Я надеюсь и молюсь, что ты не будешь болеть и что все закончиться хорошо. Я молюсь, чтобы судьба скоро смягчилась и позволила нам провести несколько минут вместе.

Поскольку, как и раньше, мое предложение остается в силе, мои чувства к тебе не изменились. Независимо от того, каким может быть твое решение, моя милая Алиса, ты должна знать, что так же, как моей любовью, ты всегда будешь обладать моей истинной, искренней дружбой.

Я начала читать снова, на сей раз намного медленнее, но, услышав плач ребенка и звуки шагов наверху, спрятала письмо назад в свою сумку.

Казалось едва возможным, что еще один шанс был снова потерян, и на сей раз по моей собственной вине. Я утешала себя мыслью, что, по крайней мере, обо мне не забыли… и теперь я знала, где можно найти Чарльза. Спрятав сумку в ящик, я поместила свою семейную фотографию на столик рядом с кроватью… и сразу заметила две вещи.

Во-первых, портрет, который я написала с мамы и который был в комнате Тилсбери, теперь стоял здесь, напротив зеркала. Странно, что я не заметила его прежде, но я не могла даже предположить, когда его принесли сюда. Во-вторых, что оказалось более сильным потрясением, — то, что папино изображение восстановилось, стало ясно, как день. В изумлении я терла на фотографии место, где раньше было только белое пятно. Но то, что вызвало у меня тревогу и заставило застонать от горя, было осознанием, что если человек являлся моим папой, то видение, которое я видела на Кларэмонт-роуд, не было Альбертом. Это оказался призрак Генри Уиллоуби. Мой родной отец стоял там передо мной, а я даже не узнала его! И его предупреждения предназначались для мамы, а не для Виктории. И когда он изо всех сил пытался указать на корону Парварти, пытаясь рассказать о ее тайнах, он предостерегал о бриллианте меня — и никого другого. Да, он немного напоминал Альберта, но я должна была узнать его… своего отца! Видеть его теперь на искусственном стилизованном изображении, столь юного и красивого, нетронутого болезнью, оказалось невыносимо. Возможно, ребенок, стоявший там, около него, все время знал, что смерть отца наступит так скоро. И возможно, именно поэтому у нее было такое покорное и печальное выражение лица.

Резкий стук в дверь вернул меня к реальности, Тилсбери вошел, прежде чем я успела ответить.

— Я вижу, что ты нашла портрет своей матери. Надеюсь, что ты не возражаешь, что я поставил его здесь.

— Я только что заметила…

— …Я посчитал, что будет правильно возвратить его — другой подарок-воспоминание. Она так гордилась им, настаивая, чтобы я хранил его, хотя я всегда расстраивался, видя, как этот нарисованный бриллиант похож на Кохинор… Как ты могла его так точно изобразить, даже не зная… — пройдя через комнату, он сказал: — Я видел, что ты решила забрать фотографию своего отца.

— Да, — ответила я, оглядываясь с неохотой. — И сейчас, как вы видите, я все еще одеваюсь.

— Не волнуйся, я не задержу тебя. Но думаю… как хороший муж, я должен пожелать тебе доброго утра и спросить, нужно ли тебе что-нибудь сегодня.

Я глубоко вздохнула:

— Вы не можете продолжать обманывать всегда. Что вы собираетесь делать дальше?

Его стальные глаза встретились с моими в зеркале.

— Я извиняюсь за способ, которым это было сделано, и в такое неудачное, трудное время. Но, конечно, ты понимаешь — я не мог допустить, что ты уйдешь, сбежишь на похоронах и, возможно, попытаешься забрать также и моего сына. Я знаю, что это было жестоко. Я презираю такие действия… но я все равно сделал это снова. Такие прискорбные меры были полностью оправданы. Я боялся, что ты проговоришься, подвергнув нас опасности, а я не хочу рисковать своей свободой и будущим, потеряв тебя и своего сына… и все остальное, что я планировал все эти годы.

Глядя вниз, избегая его пристального взгляда, я ответила:

— Но ваше желание состоит в том, чтобы обладать нами. Но все деньги и законы в мире не помогут купить доверие, любовь или прощение.

— Да, ты права, — кратко ответил он. — Но однажды я надеюсь этого достичь. Но время идет. Я должен ехать в Лондон, вернусь сегодня вечером или завтра. И, надеюсь, в течение недели все дела будут улажены и мы сможем уехать. Но ребенка нужно зарегистрировать. Ты уже подумала об имени?

Я с негодованием выкрикнула:

— Он ублюдок. Какое это имеет значение?

— У него должно быть имя, — проговорил он медленно и твердо. — Он теперь Тилсбери, так же, как и ты. Ты можешь выбрать для него имя, в противном случае я сделаю это сам…

— Тогда я выбираю Адам, — сказала я, надеясь задеть его, и быстро взглянула на мамин портрет. — В память о моей матери, Аде… чтобы мы никогда не забывали о том, что она сделала или что было сделано с ней.