Между страхом и восхищением: «Российский комплекс» в сознании немцев, 1900-1945 - Герд Кёнен

Основная деятельность Шойбнер-Рихтера состояла в организации общества «Ауфбау» и издании газеты «Виртшафтлихе Ауфбаукорреспонденц», которая выступала за тесное германо-российское сотрудничество во время и после освобождения от «еврейско-интернациональных сил» и от «международного марксизма». Весьма важным моментом в программе издания была борьба против Версальского договора, Лиги наций и Франции. Все это сочеталось с христиански окрашенной присягой на верность Европе. Действительно, для Шойбнер-Рихтера борьба против господствовавшего в России безбожного большевизма стояла на первом месте — вот почему он также работал непосредственно в рамках «белогвардейской» эмиграции, прежде всего в ходе организации в Бад-Райхенхалле летом 1921 г. съезда российских монархистов, на котором был создан «Верховный совет» как местоблюститель будущей обновленной монархии. В этом смысле Шойбнер-Рихтер в самом деле олицетворял «реваншистский и антиреволюционный элементы внутри НСДАП»{734}.

Несколько иначе обстояло дело с Альфредом Розенбергом, несмотря на биографическую и личную близость обоих деятелей. Сам Розенберг, будучи студентом в Москве, стал свидетелем революции 1917 г. и вовсе не осуждал ее, скорее наоборот. Еще в 1920 г. он писал в своей первой большой работе «Еврейский след в смене эпох»: нет сомнения, что, «когда весть о свержении царя пронеслась от Балтийского моря до Тихого океана, вся Россия [ощутила себя] словно вырванной из кошмарного сна»{735}. Но и здесь, и в его последующих книгах — «Аморализм в Талмуде» (1920), «Преступления масонов» (1921), «Сионизм — враг государства» (1922) и «Протоколы сионских мудрецов и еврейская мировая политика» (1923) — события в России играли роль не более чем камешка в мозаичном панно, рисующем беспрерывную, длящуюся столетия и тысячелетия, разрушительную деятельность евреев.

Можно только удивляться, что российской революции в ранних сочинениях Розенберга отводилась второстепенная роль, хотя она явно относилась к его переживаниям, связанным с политической инициацией. В апокалиптическом историческом полотне о «еврейском следе в смене эпох» «российско-еврейская революция» попала в заголовок лишь одной короткой четырнадцатой главы из двадцати. В конце книги довольно эзотерично говорится о том, что на «место древнееврейских историй… надо наконец-то поднять сокровища индогерманского мышления», а древнеиндийские мифы о сотворении мира, зороастрийские учения о «борьбе света и тьмы» и древнегреческие и германские правовые сборники поместить на место «Библии евреев»{736}. Короче, ни христианство, ни монархия не обеспечивают, согласно Розенбергу (в отличие от Шойбнер-Рихтера), никакой защиты от еврейского и масонского разложения, а скорее являются полем его внедрения. Вот почему речь может идти не о реставрации монархии, но об установлении фёлькишсоциалистической вождистской диктатуры, вдохновляющейся арийской мифологией.

Тем более необходимо, однако, сорвать маску с ложного, а точнее «еврейского», социализма (читай: марксизма) и противопоставить ему подлинный, «национальный» социализм. В написанном Розенбергом введении к программе НСДАП (1922) уже с самого начала утверждалось, что марксизм есть просто «колоссальное мировое надувательство». Потому что, когда он «в конце концов восторжествовал в Москве в ноябре 1917 г., а в Берлине в ноябре 1918 г.», то в действительности это совершалась «антикапиталистическая мировая революции, возглавляемая мировым капиталом»{737}.

Большевики и «евреи-биржевики»

На этом аргументе был также основан краткий очерк Розенберга «Еврейский большевизм», предпосланный в ноябре 1921 г. широко распространенному подстрекательскому изданию «Могильщики России» — эффектному коллажу из антисемитских карикатур и издевательских стишков. Умело и с искренней ненавистью нарисованные портреты большевистских лидеров и вождей Коминтерна сделал Отто фон Курзель, который был членом-основателем мюнхенского «Русского монархического объединения» и (подобно Розенбергу) вплоть до 1923 г. сохранял российское гражданство. Стишки к ним поставлял фёлькишский немец из Богемии, неудавшийся поэт Дитрих Эккарт, в 1919–1920 гг. издававший в Мюнхене собственный журнал «Ауф гут дойч», первый ментор и покровитель начинающего литератора Розенберга, а также пропагандиста Гитлера{738}.

Здесь, как и в сочиненном Розенбергом позднее памфлете «Чума в России» (май 1922), большевизм как таковой впервые оказался в центре его публицистики. Современным фоном служили международные кампании помощи голодающим в России и заключение договора в Рапалло на периферии генуэзской конференции по мировой экономике. Теперь Розенберг определял большевизм как «еврейский эксперимент по разложению народа, уничтожению нравственности, истреблению народа, с целью поставить их [арийские народы. — Г. К.], физически обессилив, в полную зависимость от еврейского биржевого капитала, загнать их в трест»{739}.

Большевики, таким образом, в действительности только «посланники евреев-биржевиков из всех стран», точно так же как «еврейскими деньгами оплачивалась машина разложения». Парвус-Гельфанд, подлинный «отец большевизма», сумел в подвергнутом демократическому разложению Министерстве иностранных дел в Берлине добиться того, что «Ленина с несколькими сотнями евреев пропустили из Швейцарии в Петроград через Германию», тогда как «Якоб Шифф, мировой банкир», с помощью известных еврейских сотрудников президента Вильсона (Брандейс, Барух и др.) позаботился о том, чтобы среди «двух сотен других братьев из нью-йоркского гетто… в Россию отправились Троцкий и Зиновьев»{740}. Целью этой согласованной акции было установление «финансовой диктатуры над обессиленным, разграбленным, полуголодным народом: план, который разрабатывался в тайных еврейских ложах Лондона, Нью-Йорка, Берлина, приводился в действие и осуществлялся советскими евреями с помощью китайцев и подонков всех народов!»{741}

С логикой такого изложения сочеталось изображение русского народа как жертвы (пусть и не совсем невинной) некой чуждой силы: «Кто знает Россию и имел возможность наблюдать все фазы революции, тот хотя и согласится, что анархические побудительньк мотивы русского народа, возможно, и привели к выходу процесса ih берегов, но признает, что нигде сегодня не было бы создано такой системы методического уничтожения всех укорененных в стране сильных людей, такого сатанинского инструмента истребления, если бы анархию не оседлал тот элемент, который, оставаясь все тем же на протяжении тысячелетий, всегда был воплощением неукротимой, ненасытной алчности, жестокости и бессовестности: еврей»{742}.

В книге Розенберга «Чума в России» целые абзацы напоминают чуть ли не реквием по «национальной русской интеллигенции», которая позволила «медленно удушать себя, истреблять», по «русской культуре», которая полностью уничтожена, по рабочим, которые «в “своем” государстве больше порабощены, чем в какой-либо другой стране», и по русским крестьянам, которые в величайшей сельскохозяйственной державе мира оказались в положении «отчаявшегося, гибнущего от голода народа». Но «более всего потрясает судьба совершенно заброшенных и беспомощных детей», которые вынуждены бродяжничать, голодая, заниматься проституцией и стали «мучениками, жертвами всевозможных преступлений». Но, как надеется Розенберг, «несмотря ни на что — и в русском народе не умерло чувство справедливости». «Погром русского народа… будет отмщен»{743}. Даже «русские, эти самые слабовольные и самые терпеливые из всех народов», исполнились между тем ненавистью к евреям. «Если нынешнее правительство падет, то в России не останется ни одного живого еврея… кого не убьют, того изгонят»{744}.

Международная «помощь голодающим» в России, считал Розенберг, есть всего лишь последняя попытка западных еврейских кругов для спасения своих большевистских соплеменников использовать доброжелательных граждан и рабочих-социалистов, их готовность прийти на помощь. При этом конференция по экономическим вопросам в Генуе уже осуществила окончательную сдачу трестированной российской промышленности «международным финансовым воротилам», которые, как известно, на 90% состоят из евреев, тогда как еврейский министр иностранных дел Ратенау в Рапалло протянул руку помощи палачам русского народа, которым угрожало свержение, так что впредь на Германии будет «лежать позорное пятно за ограбление России». Подобно Версальскому договору, договор в Рапалло «есть не что иное, как навязывание немецкому народу бесконечной барщины на финансовых воротил Запада и на поддержку прогнившей и ветхой еврейской республики на Востоке»{745}.