Эдуард Стрельцов - Владимир Игоревич Галедин

уверены, что Стрельцов попадёт именно сюда. Три дороги было из Москвы. В Мордовию — но туда отправляли чаще политических. На Колыму и Чукотку — но это самый отпетый рецидив».

А вот Эдуард рапортует телеграммой: «Здравствуй, мама. Нахожусь в Вятлаге, на лесоповале, вышли пищевую посылку, здесь ничего нет. Адрес: Кировская обл., р-н Туркнья. Эдик».

Ничего нет. Есть нечего. Человек подавлен и потрясён. Теперь всё ясно: никто не выпустит и не поможет. Такое трудно перенести. Но он сумел. Уже в следующем письме другая интонация:

«Привет из Вятлага. Здравствуй, дорогая мамочка!!!

Мама, шлю тебе большой привет и желаю хорошего здоровья. Мама, извини, что так долго не писал. Всё это время находился в Кирове на пересылке и думал: куда меня везут. И вот я приехал в знаменитый Вятлаг. Здесь всё связано с лесом, в общем, лесоповал. Сейчас, то есть первое время, трудно работать. Грузим и колем дрова. И вот за этим занятием целый день».

Охранник Иван Александров сравнивает такую лагерную жизнь с пионерской. Ему виднее. В письме же дальше трудное признание: «Со школой я распрощался, здесь школа только начальная, до 4-х классов. Приходишь в барак, и кроме как спать нечего делать. Да и за день так устаёшь, что руки отваливаются. Но это, наверное, без привычки. А как привыкну — будет легче».

Да, со школой пока ничего не вышло. Заметьте, он хочет учиться. И уж точно не из-за поблажек в режиме — их не предусмотрено. Просто нужно закончить среднюю школу: талант талантом, а знания с аттестатом в придачу жизненно необходимы. При этом и впрямь «руки-ноги отваливаются».

Страшно представить, каково пришлось тем, кто избежал Вятского «пионерского лагеря»!

Здесь придётся сделать небольшое отступление. Сегодня многие самые элементарные вещи приходится объяснять, что называется, на пальцах — слишком силён нигилизм по отношению к советскому прошлому. Бытует мнение, что всякий известный советский человек, спортсмен особенно, попав хоть на войну, хоть в тюрьму, — точно не пропал бы. Его устроили бы по высшему разряду, потому как он избранный, в отличие от остальных.

Но кто такой для «зоны» Стрельцов? Большой футболист? Однако они, зэки, давно сидят, игры его не видели. (Увидят ещё, восхитятся — но потом). А никакого отношения к блатному миру заслуженный мастер спорта не имел. Напротив, он прибыл в Вятлаг с исключительно нехорошей статьёй. Бесспорно, заступничество Николая Загорского помогло Эдуарду остаться «мужиком» — то есть выполнять все требования администрации, работать не покладая рук, избежав при этом издевательств и унижений со стороны криминальных авторитетов. В данном статусе Стрельцов, если забежать вперёд, свой срок и переживёт. Что же до рассуждений о чуть не райских условиях, якобы созданных в колонии олимпийскому чемпиону, то исходили они, на мой взгляд, не от его поклонников, как считают некоторые авторы, а как раз от тех, кто буквально мечтал расправиться с замечательным футболистом. Ведь когда удалось и осудить, и посадить, — как удобно вбросить информацию, что ничего страшного не случилось: мол, подумаешь, он и там жирует, ещё мало дали!

При этом именно в самом начале срока Эдуарду Анатольевичу пришлось пережить самое страшное испытание, когда он — во многом благодаря стечению обстоятельств — остался в живых. Вновь обратимся к документам.

Выписка из истории болезни (как она приведена в книге Э. Г. Максимовского):

«Заключённый Стрельцов поступил в лазарет со множественными ушибами тела. Удары были нанесены в области пояснично-крестцового отдела, грудной клетки, головы и рук. Удары наносились твёрдыми предметами, предположительно обрезками железных труб и каблуками сапог. Тело было покрыто ссадинами и кровоподтёками. Отмечены множественные рваные раны на голове и руках».

Лечиться Стрельцов будет четыре месяца.

Не нужно быть врачом, чтобы понять: столь сильные побои неизбежно скажутся на здоровье. Каким-то образом повлияют они и на смерть Стрельцова в 53 года.

Итак, били его и вправду зверски: трубами, ногами, кулаками, били упавшего и беспомощного, били группой: впятером-вшестером, не меньше. Могли и убить. Но обошлось, если, конечно, так уместно выразиться.

Чем же объяснить запредельную жестокость? Ведь упомянутый Иван Александров сообщает вроде о том же периоде: «В первом лагпункте к Стрельцову поначалу отношение было доброжелательно-снисходительное. И со стороны администрации, и со стороны зэков. Практически никто не воспринимал всерьёз его приговор по дурной статье. Все знали, как такие статьи делаются. На лесоповал его не отправляли. Работал на разгрузке-погрузке. Конечно, занятие тоже не подарок, но по физическому напряжению с лесоповалом несравнимое. Не бедствовал. Из Москвы к нему приезжали. Часто получал посылки».

Надо признать: «пионерская» тема в смысле нагрузок у конвоира Александрова звучит постоянно. Всё-таки трудно дать оценку состоянию человека, находясь по другую сторону баррикад. К тому же и посылки к Стрельцову подвозят, а вот его конвоирам до такой роскоши далеко. Поэтому согласиться с охранником во всём не получится и при желании.

А жизнь заключённого, безусловно, трудна и требует некого навыка:

«Мама, когда продашь машину, я попрошу тебя, чтобы ты выслала сто рублей. Эти деньги высылать будешь вместе с посылкой. Запечатайте (множественное число используется в связи с пока ещё участием Галины Чупаленковой. — В. Г.) их вместе с сахаром. Коробку откройте, выложите половину сахара, положите сто рублей, опять сложите сахар и заклейте коробку, чтобы не было заметно. Они мне нужны. Только вышлешь, когда продашь машину. Твои валенки были малы, но я их растянул и подшил, теперь они стали по ноге».

Тут, опять же, и насчёт частых посылок прописано. Денежки-то, похоже, изымались в безымянный фонд помощи персоналу колонии. И смотрите, как «растёт» у нас на глазах Эдуард: неплохую комбинацию с сахаром продумал.

Так надо же как-то выживать! В процитированном письме он успокаивал и Софью Фроловну: «Мама, давай-ка быстрее продавай машину, расплатись с долгами и ставь себя на ноги. Хуже нам было в войну и после войны, и то пережили. А это как-нибудь переживём. Ведь я не один сижу не за дело, многие матери также остались одни. И если все будут говорить: не хочется жить, то что нам остаётся делать? У нас же хуже положение, и то мы не унываем».

Получается, несчастная мать писала сыну, что жить не хочет. А он из Вятлага её ободряет и утешает. Нет, будет немало писем и не с такой жизнеутверждающей интонацией, однако некоторые итоги по его адаптации в условиях неволи можно уже подвести.

Стрельцов рос в страшные военные-послевоенные годы. И прошло-то с того времени к 58-му всего ничего. И вкус жмыха, что приходилось кушать,