День Диссонанса - Алан Фостер

Он заиграл и запел.

Это сразу возымело желаемое действие. Едва начал рассеиваться дым, Джон-Том услышал стоны хорька, а вскоре увидел, как тот пятится, шатаясь и держась за голову.

Но Цанкреста был не из тех, кто легко сдается. Собравшись с силами, он метнул в Джон-Тома пылающий взгляд и продекламировал:

Все, конец тебе, юнец,Не спасет меч-кладенец,Ломай, круши, дави, герпетологический борец!

Пальцы чародея удлинились, обернулись могучими удавами и, корчась и извиваясь, потянулись к Джон-Тому. Юноша не мог с уверенностью сказать, в чем тут причина – в страхе за Глупость или за себя, а может, в неистовой ярости, – но музыка звучала в самой его душе, и он, не пропуская ни ноты, перешел на скользящую мелодию «Джефферсон Эаплейн». Змеи сморщились, съежились и превратились в пальцы хорька. Но Цанкреста не стушевался и вновь протянул к Джон-Тому лапы.

Ксилема, целлюлоза, древесина сдавленная!Зародыш твердейшего дерева, срок твой настал!Хлорофиллическая трансформация, яви себя!Дай мне оружие длинное, ровное, остроеИ крепкое, словно камень!

Деревянный рожон, возникший из воздуха и метнувшийся в грудь Джон-Тома, был толщиной с небольшое дерево. Из его заостренного конца вырвалось несколько ветвей. Он разрастался на лету, выпуская корни и листья. Джон-Том едва успел переключиться на «Пироманию» «Деф Лепард».

Огромное растущее копье взорвалось, превратилось в огненный шар. Силой взрыва Цанкресту опрокинуло навзничь. Джон-Тому это дало время выяснить, как идут дела у его друзей. Они остались невредимы, хотя на полу в проходе крови было немало. Вся она проистекала из одного источника, утыканного зелеными и синими перьями. В сторонке лежал клювастый череп, еще дальше – нога, на полупустом стеллаже – пара крыльев. Морда и когти Розарык тоже были в крови в отличие от обоих клинков, так и не покинувших ножен. Тигрица прекрасно обошлась без них, расчленив Корробока столь же ловко и аккуратно, как Джон-Том делил на части жареных цыплят.

Мадж прошел вперед и вскинул лук, чтобы всадить стрелу в Цанкресту. Подняв лапу, волшебник небрежно пробормотал одно-единственное слово, и стрела обратилась в труху еще до того, как раскрошилась о бедро хорька. А тем временем Джон-Том с тревогой думал о Глупости. Если Дром не успеет настичь ее прежде, чем…

Заметив, что самый опасный противник отвлекся, Цанкреста взмахнул над головой лапой и зычно произнес заклинание. Между ним и чаропевцем образовалась черная тучка. Зловеще раскатился гром.

Джон-Том едва успел выкрикнуть нужные слова из песни Прокола Харума и заслониться дуарой от молнии, выскочившей из тучи. Дуара поглотила разряд, однако удар был столь силен, что Джон-Том с трудом устоял на ногах.

Впервые в глазах Цанкресты мелькнул страх. Страх, но не отчаяние. Еще не отчаяние. Хорек злобно взирал на недруга, не пытаясь запахнуть на себе гнилые лохмотья.

– Значит, это не случайно, – пробормотал он. – Не в одной удаче дело. Я этого опасался, но не принимал слишком близко к сердцу. Выходит, напрасно. Думаешь, ты победил, да? Думаешь, сломил меня? – Он поглядел вверх, на лестницу, где стояла Снут с настоящим лекарством в лапах. Цанкреста так бдительно следил за Джон-Томом, что не заметил, как хозяйка магазина подменила лекарство дымовой шашкой. – Все вы думаете, что я раздавлен. Так вот, знайте: вы жестоко ошибаетесь! Меня, Цанкресту, вам не одолеть, ибо я учел все, вплоть до последней мелочи, какой бы мизерной и невероятной она ни казалась. Я даже допустил, что этот желторотый чаропевец может обладать ничтожной толикой таланта.

– Ну, так давай, сделай меня! – Джон-Том казался себе десятифутовым великаном. В нем бурлила энергия, из него рвалась музыка. Пальцы его звенели, дуара казалась третьей рукой. Он вознесся на высоту звезд, что поют перед тысячами слушателей в огромных концертных залах и на аренах. Он только что не левитировал. – Давай, Цанкреста, – подзуживал он волшебника. – Покажи, на что ты способен. Выплесни всю свою мерзость. На любой твой трюк у меня найдется песенка, и когда ты выдохнешься… – В его голове уже звучал мотивчик, которым он собирался закончить поединок. – …когда ты выдохнешься, Яльвар-Цанкреста, я спою тебе отходную.

Хорек пожевал губами и грустно покачал головой.

– Бедный, простенький эмигрант поневоле! Неужели ты всерьез веришь, что я так жалок? Да я знаю сотню мощнейших заклинаний, я помню тысячу страшнейших проклятий. Но ты прав. Я понимаю, против твоей музыки они бессильны.

Что-то не так, подумал Джон-Том. Цанкреста должен молить о пощаде, а он по-прежнему хладнокровен.

– Да, твоя музыка могущественна, чаропевец. Но ты – слаб. Вот тут. – Хорек постучал себя по голове. – А я, да будет тебе известно, заранее приготовился ко всему. – Он посмотрел направо. – Черрок, ты мне нужен.

Из ниши на полупустом стеллаже появилась новая фигура. Джон-Том принял защитную стойку: пальцы на дуаре, в голове – обойма контрпесен.

Однако новый персонаж не вызвал у него никакого страха. Хотя бы потому, что был совершенно невзрачен. Рост пересмешника едва достигал трех футов – еще меньше, чем у Корробока. Носил он очень неброский черный килт с желто-бежевым узором, ладно пригнанную к фигуре желтую жилетку без рисунка и желтое кепи.

Цанкреста царственным жестом указал на Джон-Тома.

– Вот тот, о ком я говорил. Сделай то, за что тебе заплачено.

Пересмешник тщательно отряхнулся, упер в бедра гибкие кончики крыльев, свесил голову и покосился на Джон-Тома.

– Я слыхал от Цанкресты, будто ты – лучший.

– Лучший – в чем?

Пересмешник потянулся крылом за плечо. Розарык и Мадж напряглись, но птица достала не стрелу и не дротик, а плоскую деревянную коробку с тремя рядами струн на верхней планке.

– Сайхид, – прошептала Розарык.

Черрок угнездил под крылом удивительный инструмент, а на другом крыле согнул жесткие перья.

– Сейчас узнаем, кто из нас лучший.

– Чтоб меня прищучили за мамашу мэра, – прохрипел ошарашенный Мадж. – Этот чертов ублюдок тоже чаропевец!

Глава 16

– Это, – с гордостью ответил пересмешник, – я самый и есть.

– Послушай, дружище, – произнес Джон-Том, как только дуара успокаивающе прижалась к его ребрам, – я с тобою незнаком и не вижу причины для драки. Если ты не глухой, то наверняка разобрался, в чем тут дело, кто из нас хороший, а кто – на стороне зла.

– Зла-шизла, – хмыкнул пересмешник. – Я простой деревенский чаропевец. Не мое это ремесло – рассуждать о нравственности. Я, знай себе, играю музыку, а всем остальным пускай занимаются солиситоры и судьи. – Перья рывком опустились к рядам струн. – Приступим, человече.