Город женщин - Элизабет Гилберт

Она не станет с тобой церемониться, сразу предупреждаю. Но у нее есть право высказать все, что она о тебе думает. И ты заслуживаешь хорошей взбучки. Так что иди и извинись перед ней, если она позволит. Признайся во всем и получи по заслугам. Чем скорее тебя размажут по земле, Вивви, тем скорее ты сможешь начать отстраивать свою жизнь заново. Уж поверь мне, я это проходила. Послушай старого профессионала.

Я топталась у задней стены зрительного зала и смотрела спектакль из тени, где мне было самое место.

Если тем вечером зрители пришли понаблюдать, как Эдна Паркер Уотсон корчится от стыда, их ждало разочарование. Ибо стыда в ней не было и в помине. За ней следили сотни глаз, о ней шептались, над ней хихикали, а она, подобно бабочке, пришпиленная к сцене раскаленным белым лучом прожектора, играла свою роль – играла блестяще, как всегда. Ни один мускул не дрогнул у нее на лице, вопреки ожиданиям кровожадной толпы. Миссис Алебастр, как в любой другой вечер, была весела, обаятельна и расслаблена. Казалось, никогда еще Эдна не держалась так естественно и грациозно. Ее уверенность не пострадала ни на йоту, а на лице отражалась лишь радость от того, что она звезда этой легкой, приятной пьесы.

Остальные члены труппы, напротив, заметно нервничали, по крайней мере поначалу. Они путались в ногах и забывали слова, но спокойствие Эдны в конце концов оказалось заразительным. Как сила притяжения, она в тот вечер подчинила всех своей воле. Вот только откуда она сама черпала силы и спокойствие, я сказать не могу.

Что до Энтони, тот держался особенно нахально и дерзко – думаю, мне не показалось. Счастливчик Бобби в его исполнении чуть не превратился в Задиру Бобби, но Эдна и его приструнила.

Моя милая Глэдис, занявшая место Селии, в ее костюме, выглядела идеально и станцевала свой номер без единой запинки. Ей не хватало тягучей, почти карикатурной чувственности Селии, которая и делала ее исполнение таким взрывным, но Глэдис хорошо справилась с ролью, а большего от нее и не требовалось.

Артур играл ужасно, впрочем, как и всегда. Правда, в тот вечер он и выглядел ужасно. Под глазами у него появились болезненные серые круги, весь спектакль он вытирал вспотевшую шею и таращился на Эдну с глупым видом служебной собачки. Он даже не пытался скрыть свое расстройство. Единственное утешение, что роль Артура урезали до абсолютного минимума и он провел на сцене всего пару минут, не успев за это время все испортить.

Но Эдна все же изменила кое-что в своей роли в тот вечер, и изменение было значительным. Обычно она пела свою заключительную балладу, обратив лицо и взгляд вверх, под своды театра. Но в этот раз, повинуясь минутному порыву, подошла к самому краю сцены и пела, глядя в зрительный зал, выбирая отдельных людей из толпы и обращаясь к каждому из них. Она говорила с публикой напрямую, глядя зрителям в глаза и поддерживая визуальный контакт. Она изливала им душу. Никогда еще ее голос не был столь проникновенным; никогда прежде в нем не сквозила такая дерзость: «Может, мне повезет, я не знаю исход. Не влюбиться ли мне?»

Этой песней она бросала вызов всем присутствующим в зале. Она словно спрашивала каждого из них, одного за другим: «Разве вам никогда не причиняли боль? И никто не разбивал вам сердце? Неужели вы ни разу не рисковали ради любви?»

К финалу номера Эдна довела всех до слез – а сама с сухими глазами спокойно принимала их аплодисменты.

За всю свою жизнь я не встречала женщины сильнее.

Я постучала в ее гримерку онемевшей рукой.

– Заходи, – велела она.

Голову мне словно набили ватой. Уши заложило. Во рту поселился привкус кислятины и сигарет. От недосыпа и рыданий в глаза будто песка насыпали. Я сутки не ела и не могла представить, что когда-нибудь захочу есть. На мне было то же платье, в котором я ходила вчера в «Аист». Со вчерашней ночи я даже не причесывалась: мне не хватало духу взглянуть на себя в зеркало. Ноги словно существовали отдельно от всего тела; я не понимала, откуда у них берутся силы делать шаги. И на мгновение, что я стояла на пороге, даже эти силы исчезли. Потом я заставила себя войти, как человек заставляет себя переступить через край обрыва и броситься в океан.

Эдна стояла у туалетного столика, напротив зеркала, в нимбе света от ярких ламп. Она сложила руки на груди и выглядела спокойной. Она меня ждала. На ней все еще был костюм миссис Алебастр – фантастической красоты вечернее платье, что я сшила для нее много месяцев назад. Мерцающий голубой шелк, усыпанный стразами.

Я понуро стояла перед ней. Будучи на две головы выше Эдны, в тот момент я казалась себе мышью, снующей у нее под ногами.

– Почему бы тебе не высказаться первой, – произнесла она.

Я не готовила речь. Но Эдна не предлагала, а приказывала. Я открыла рот, и оттуда посыпались сбивчивые, бессвязные, жалкие оправдания. Целый водопад оправданий вперемешку с потоком униженных извинений. За ними последовали мольбы о прощении. Наивные обещания все исправить. Трусость и отрицание («Это было всего один раз, Эдна!»). К стыду своему, среди всего этого лепета я повторила фразу Артура Уотсона: «Она любит молоденьких».

Я путалась в глупых словах, а Эдна спокойно наблюдала, как я затягиваю петлю на собственной шее. Она не прерывала меня и никак не реагировала. Наконец я остановилась, извергнув последнюю порцию словесного мусора. И застыла в молчании под ее немигающим взглядом.

Когда Эдна заговорила, ее голос был зловеще тих и мягок.

– Одного ты о себе не понимаешь, Вивиан, – ты совершенно неинтересный человек. Ты красива, да, но лишь благодаря молодости. Впрочем, твоя красота скоро увянет. И ты никогда не станешь интересной. Я говорю тебе об этом, Вивиан, потому что мне кажется, ты заблуждаешься на свой счет и считаешь себя важной, а свою жизнь – значительной. Но ты никто, и жизнь твоя значения не имеет. Когда-то мне показалось, что у тебя есть шанс стать интересной, но я ошибалась. Вот твоя тетя Пег – она интересный человек. Оливия – интересный человек. Я – интересный человек. Но ты – нет, ты совсем не интересна. Понимаешь?

Я кивнула.

– Ты, Вивиан, – не личность, а типаж. Точнее, типичная женщина. Удручающе типичная. Думаешь, я раньше таких, как ты, не встречала? Они вечно путаются у меня под ногами,