Сиверсия - Наталья Троицкая

– Гамов! – выдохнул в трубку генерал.

– Тут такая колбаса! – донеслось тихой скороговоркой. – Мы опоздали. Добрынин и Мозговой убиты. На платформе три трупа. Убит еще один не известный нам мужчина.

– Что?!

Гамов качнулся, рванул галстук.

– Объект на платформе. С ним женщина и мужчина. Оба без оружия. По поведению – заложники. Мужчина похож на командира отряда спасателей, только выглядит много старше, чем на фото. На нем комбинезон «Центроспаса». На женщине его форменный бушлат. Ноги женщины обмотаны грязными тряпками. Голова забинтована. Женщина постоянно плачет, повторяет фразу: «Не убивайте нас!» – капитан Ивочкин перевел дух. – Фу-у-у… Черт!

– Чего сопишь, как в «учебке»?!

– Тут засопишь! Аллюром двести метров по почти вертикальной стальной лестнице. Внизу связи нет. Секунду, товарищ генерал!

В трубке невнятный, искаженный помехами голос, потом короткое: «Понял!»

– Ряхин снизу докладывает. В руке «объекта» пистолет. «Объект» идет к предполагаемым заложникам. Что делать?

«Елки с Майорки!» – генерал Гамов потер грудь там, где сердце.

– Объект идет к заложникам! Он вооружен! Жду ваших указаний! – капитан почти кричал в трубку.

– Огонь на поражение…

Ивочкин тут же подхватил и передал по рации:

– Стрелять на поражение, Ряхин! Объект уничтожить! Повторяю объект уничтожить!

– Поднимайтесь уже! – точно укоряя за нерасторопность, сказал Осадчий.

Он протянул Марине руку, но та попятилась назад, словно увидев перед собой змею. Лицо девушки было пепельно-серым, глаза болезненно блестели. Дрожащими пальцами она ухватилась за комбинезон Хабарова, спряталась за него и завизжала.

– Зажми ей рот! – приглушенно сказал Осадчий. – Из-за дуры все ляжем!

Шорох, едва уловимый, неясный, похожий на скрип речного песка. Всего на мгновение, не дольше. Он возник внезапно из-за ржавой металлической двери с черной надписью «Людской ходок» и так же внезапно исчез, шмыгнув, как крыса, в промозглую черноту ближнего угла платформы.

– Падаем! – скомандовал Осадчий.

В прыжке он сбил с ног Хабарова, склонившегося к Марине. Обеими руками рванул его и девушку назад и в перевороте через голову увлек за собой, вниз, на рельсы. Их тела еще падали, не коснувшись земли, когда по серой стальной стене тоннельного тюбинга раздались звонкие шлепки. Что-то маленькое, металлическое, отрикошетив от стены, дзинькнуло о рельс рядом с Хабаровым.

– Ты влип в очень хреновую историю, спасатель, – едва отдышавшись, прошептал Осадчий.

– Я догадался, – прохрипел Хабаров, морщась и потирая занывшую от падения спину.

– Самонадеянное суждение. Все много хуже! Поднимайся! – он толкнул Хабарова ногой в бок. – Бабу бери. Уходить надо!

Хабаров попытался поднять распростертое на рельсах тело Марины. От боли девушка вскрикнула и Хабаров поспешно зажал ей ладонью рот.

– Она, по-моему, руку сломала.

– Бери за куртку, я за ноги. И рысью. Рысью! – Осадчий сунул пистолет в нос Марине. – Только пикни! Я пристрелю тебя. Поняла?!

Девушка судорожно закивала.

Через узкий лаз вдвоем они затащили ее под платформу. Здесь было абсолютно темно и очень холодно.

– Тихо! – шепотом приказал Осадчий.

В ту же секунду на платформе, над ними раздались поспешные шаги. Осадчий достал пистолет, напряженно замер. Какое-то время он вслушивался в тишину, потом рукой придавил голову Хабарова ниже к земле, так, что тот щекой почувствовал шероховатый панцирь инея.

– Дай руку, – Осадчий дернул его за рукав.

Из нагрудного кармана он достал авторучку и на запястье Хабарова написал семь цифр.

– Это телефон, – он посветил фонариком, подправил цифру «7». – Если я через час за вами не вернусь, позвонишь по этому телефону, спросишь генерала Гамова. Скажешь ему: «Шухраба приветствует сын Анатолия». Повтори!

– Да понял я! – шепотом огрызнулся Хабаров. – Саквояжи ему передать, а потом в расход!

– Дурак ты, спасатель! – за одежду Осадчий рванул Хабарова на себя, тряхнул. – Скажешь Гамову, что я нарушил приказ. Дверь не заминирована. Не заминирована! Понял?!

– Какая дверь?

– В подвалы, откуда мы ушли и где остались твои спасатели вместе с рабочими завода и моими рабочими.

– А «секреточка»? «Чтоб испугаться не успели». Забыл?! – сказал Хабаров и резким ударом сбил руки Осадчего.

Осадчий поймал его руку. На запястье ниже первой надписи написал четыре цифры «7951».

– Это код замка. Я сейчас уйду. Ты с дамой останешься здесь. Я должен разобраться, кого за мной послали. И главное, я должен позвонить. Эта хреновина, – он вытащил из нагрудного кармана куртки телефон, – здесь не ловит. Без звонка они не начнут штурм. Они сочтут, что это опасно для заложников и спецподразделения. Время будет стоить жизни заложникам. Если же штурм начнут, обязательно дров наломают. Поэтому мне надо подняться на поверхность.

Он снял свою куртку, бросил ее Хабарову, потом, чуть помедлив, протянул пистолет.

– Здесь пять боевых. Ну, что ты смотришь на меня ошалелыми глазами, командир?! Что ты мне душу рвешь?! Ты же почти узнал меня. Надеюсь, ты не вгонишь пулю тому, что осталось от подполковника ФСБ Василия Анатольевича Найденова?

– Открывай, говорю! – орал инспектор ДПС Егор Серебряков охраннику, важно расхаживавшему возле красно-белого шлагбаума, преградившего въезд в больничный городок. – Открывай, не дожидайся, когда я из машины выйду!

– А ты на алкоголь меня проверь или прав лиши, – меланхолично отвечал охранник, не уступая занятого рубежа.

– Ты, тундра, что-нибудь про спецтранспорт слышал? Открывай или ждет тебя нагоняй!

– Кабы ты раненого вез, я б открыл. А так… Вылазь. Пешком топай. У меня приказ главврача!

– Понаехали! – в горячке огрызнулся Серебряков и погрозил охраннику кулаком. – Еще говорят, Москва не резиновая!

Он бросил машину возле будки охранника и побежал к дверям приемного покоя.

Больничный городок был расположен в лесопарковой зоне и представлял собой три восьмиэтажных здания из рыжего кирпича, стоявшие параллельно друг другу. Между зданиями и по периметру раскинулся больничный парк, спящий, абсолютно пустынный и заваленный снегом. Снег искрился зеленоватыми брызгами в свете редких фонарей, потому и заснеженные еловые лапы, и снежный ковер внутри этих белых электрических пятен казались продезинфицированными и стерильными.

От проходной до корпуса было примерно с километр. Добежав до угла здания, Егор Серебряков был вынужден перейти на шаг, потому что на бегу сухой морозный воздух рвал горло.

Обитые листами оцинкованного железа двери приемного покоя были заперты.

Серебряков помедлил, потом изо всех сил стал барабанить ногой в дверь. Ему казалось, что грохотом он вот-вот перебудит весь больничный городок, но медики приемного покоя на него не реагировали вообще.

Наконец за дверьми что-то скрипнуло, послышалось шарканье ног, и сонный, прерываемый приступами зевоты женский голос посоветовал:

– Ты головой, головой постучи!

– Доктор, с Новым годом! К вам часа два назад по скорой привезли девушку. Я хотел бы узнать, как она себя чувствует! – выпалил Серебряков.

– Пьяный, что ли?

– Да нет! Что вы!

– Так да или нет?

Серебряков обессиленно привалился спиной к дверям.

– Женщина, милая, впустите меня! У меня не праздный интерес. Мне по работе надо. Я старший лейтенант ДПС Егор Серебряков. Два часа назад в зоне патрулирования нашего наряда была авария. Пострадавшую девушку привезли к вам. Мне надо знать, кто она, как себя чувствует. Я же должен документы заполнить! Мне через час дежурство сдавать! Вы же, вместо того, чтобы помочь, меня под дверью маринуете.

– Документ есть? – очень серьезно поинтересовалась медик.

– У вас даже глазка нет! Откройте, я предъявлю.

– Разбежалась! Сойди с крыльца и отойди к елке. Я на тебя из окна посмотрю.

Серебряков молча обматерил бдительную тетку, но делать было нечего. Он обернулся, поискал елку.

– Дура! Удостоверение она мое рассмотреть собралась! – в сердцах выпалил Серебряков и, спрыгнув с крыльца, через стометровую площадку перед зданием побежал к украшенной разноцветными огоньками елке.

– Дед Мороз, заходи! – услышал он из форточки уже знакомый голос.

В полутемном коридоре было тепло и почему-то совсем не пахло больницей, а пахло по-домашнему салатом оливье, тушеной картошкой и свежими огурцами.

Из приоткрытой в коридор двери смотровой донесся хриплый мужской голос:

– Спартаковна, кого привезли?

– Это нас с психбольницей перепутали. Спи! – монотонно отрапортовала Спартаковна.

Свое тучное тело медсестра внесла в кабинет приема больных и водрузила на хрупкий скрипучий стул, который с жалобным стоном исчез под ее задом.

– Я слушаю вас, молодой человек, – в очередной раз зевнув, сказала она.

– Мне нужна информация о девушке, которую скорая доставила к вам два часа назад после ДТП.