Восемь дней Мюллера - Вадим Проскурин

А с женой Мюллеру не повезло. В юности, говорят, госпожа Лайма была красавицей и умницей, но сейчас в трудно поверить. Жирная, страшная, вечно поддатая, всем недовольна, ужас! Другой бы на месте Мюллера давно уже прогнал взашей такую мымру, а он как блаженный, ничего не ценит, кроме научного призвания, пропадает в больнице днями и ночами, и нет никакого дела до сварливой брани. Сам Ион не потерпел бы такую жену ни дня, сходил бы на конюшню, взял бы вожжи, да и научил бы благоверную уму-разуму. Да и не возникли бы такие проблемы у Иона, женщины ведь от чего звереют? От невнимания. А если каждый день уделять жене чуть-чуть внимания, за жопу, например, ущипнуть после завтрака, тогда все будет хорошо.

Другой проблемой Мюллера была рассеянность. Сам он не считал ее проблемой, он следил за временем только пока был молод, а как возмужал и заматерел, вообще перестал на часы смотреть, дескать, не мое это дело. Как увлечется чем-нибудь, бывает, пропускает до десяти лекций кряду, а студенты только рады. Бродят по университету, играют в всякие дурацкие игры, а однажды попойку закатили прямо в учебное время, попались ректору, тот возмутился, дескать, где профессор? А профессор сидит в больничном подвале и режет очередного мертвяка, а про занятия забыл начисто. Ректор тогда нажаловался в императорскую канцелярию по делам просвещения, а оттуда пришла указивка с печатью, что, дескать, на главврача больницы Всех Святых отныне возлагается обязанность следить, чтобы Мюллер не пропускал лекции. Будто главврачу больше делать нечего! Однако приходится следить, там же все-таки печать императорской канцелярии…

Вот и сейчас до лекции осталось чуть больше часа, а Мюллерова пролетка как стояла у подъезда, так и стоит, и хозяина нигде не видно. Небось опять в кабинете засел, бумагу пачкает. Хорошо, что дом ему поставили прямо напротив университета, не надо далеко ходить.

— Джесси! — позвал Ион. — Джесси, а ну иди сюда, живо! Выпорю!

Нет, не дозовешься. Рабы нынче пошли не как раньше… Ну ничего, разок можно и ногами дотопать.

В кабинете Мюллера не нашлось, на кухне тоже, и рабы понятия не имеют, где хозяин, все как один. Неужели опять в подвале кого-то режет? И точно, режет. Женщину, немолодую и жирную, лицо скальпом закрыто, брюхо вскрыто, внутренности кучкой в тазике, грудная клетка тоже вскрыта, сердце на столе, нездоровое, кстати, сердце, не красное, а серое какое-то. Помнится, Ион с Мюллером однажды бухали, Мюллера пробило поделиться знахарской премудростью, стал рассказывать про сердечные приступы и рассказал много интересного. Оказывается, сердечный приступ чаще всего случается не просто так, типа, остановилось сердце ни с того, ни с сего, и помер человек, обычно не так. Перед тем, как сердце остановится, кровяные прожилки в сердечном мясе забиваются всякой дрянью, мышца становится не красная и упругая, а серая и дряблая, потом проходит сколько-то времени, и раз! Остановилось. Вот и с этой теткой, по всему видно, так вышло. Жалко тетку.

— Привет, Мюллер! — поздоровался Ион.

Мюллер вздрогнул. Он когда погружается в работу, от всего окружающего отрешается, ничего не замечает, кроме разделанного тела, а когда зовут — пугается. Однажды Ион попробовал не окликать Мюллера голосом, а неожиданно хлопнуть по плечу, но вышло еще хуже — Мюллеру почудилось, что мертвец ожил и нападает, Мюллер как завизжал, как замахал скальпелем, Ион едва увернулся. Нет уж, пусть лучше Мюллер пугается. К тому же, это забавно.

Но сегодня Мюллер испугался слабо и как-то неуверенно. дернулся, зыркнул туда-сюда и пробормотал негромко и монотонно:

— А, это ты…

— У тебя через час лекция, — сообщил Ион.

Мюллер спокойно, но в грубых выражениях объяснил, что на лекцию не пойдет.

— Что, интересный случай? — спросил Ион.

— Да нет, не особо, — ответил Мюллер и пожал плечами. — Приступ как приступ. Еще печень увеличена от пьянства, вон, гляди, — он нагнулся, порылся в тазике, нашел нарезанную ломтями печень, выложил на стол один ломоть, затем другой. И продолжил тем же ровным голосом: — Жировое перерождение видишь?

— Угу, — неуверенно кивнул Ион.

Никакого жирового перерождения он не видел, но Мюллер лучше знает, он ведь гений.

— Начальная стадия, — сообщил Мюллер. — С такой печенью жить да жить. Как думаешь, лет пять с такой печенью можно прожить?

— Не знаю, — пожал плечами Ион. — Наверное, можно.

— А десять? — спросил Мюллер.

Ион задумался.

— Нет, — сказал он после долгой паузы. — Думаю, десять лет с такой печенью не прожить.

— Вот и я так думаю, — кивнул Мюллер.

Бросил печень обратно в тазик, взял в руки надрезанное сердце, покрутил, тоже бросил в тазик.

— Ну, все ясно, — сказал Мюллер. — Пора заканчивать.

Протянул руки к голове покойницы, взялся за скальп, стал натягивать обратно на пустоголовый череп. Стало видно лицо женщины, Ион глянул на него и ахнул:

— Да это же Лайма!

— Да, Лайма, — согласился Мюллер. — Ночью во сне померла. Прихожу утром, думаю, чего не встает, а она холодная.

— Лайма, — повторил Ион.

— Хорошая смерть, — сказал Мюллер. — Раз, и готово, и мучиться не надо, не как при гангрене или, скажем, при раке. Тоже хочу так помереть, без страданий. А ты, Ион?

— Чего? — автоматически переспросил Ион. — Ах да…

Он смотрел на лицо Лаймы, расплывшееся от переедания, но не уродливое, нет, из всей ее фигуры лицо сохранилось лучше всего, красные щеки, красный нос — ерунда, это ее почти не портит, и тонкие фиолетовые ниточки вдоль кровеносных жил… Она даже красивее стала, чем при жизни, что-то в ней появилось будто бы не от мира сего…

— Да, ты прав, я тоже заметил, — сказал Мюллер.

— Я вслух говорю или ты мысли читаешь? — спросил Ион.

— Вслух, — объяснил Мюллер.

Они помолчали. Затем Ион сказал:

— Не ходи сегодня на лекцию.

— Не пойду, — кивнул Мюллер.

— А я бы не смог свою жену так разрезать, — сказал Ион.

— Я тоже, — сказал Мюллер. Перехватил изумленный взгляд товарища и пояснил: — Здесь не Лайма лежит, это только плоть, сарк, как древние говорили. Лаймы больше нет.

— Все равно я не смог бы, — сказал Ион. — Страшно. Да и боги…

— Чего боги? — не понял Мюллер.

— Разгневаются, — сказал Ион. — Ну, могут разгневаться, это же все-таки… Не хочу пророчить…

— Да ну, забей, — отмахнулся Мюллер. — С богами у меня все схвачено. Птааг мне помогает, тем более как раз пять лет прошло…

— Чего? — переспросил Ион.

— Не бери в голову, ерунда, - сказал Мюллер. — Долго объяснять, да и не нужно. Это наше с Птаагом дело, только нас двоих касается. Птааг добрый, меня любит, все сделает, как надо.