Свет не без добрых людей - Иван Шевцов

На другой день после этого неутешительного разговора Нюра послала статью "Лицом к земле" в областную газету. Рядом со своей фамилией она поставила фамилию своего соавтора - Михаила Гурова.

После ареста Михаила дни для Веры пошли тяжелые и томительные. Вечером она много работала в клубе; то репетиции самодеятельности, то вечера вопросов и ответов, лекции, беседы. Через день шли кинофильмы, раз в неделю, в субботу, устраивались вечера отдыха. И все же тоска и грусть нередко настигали ее в свободное от работы время, заставали врасплох и безжалостно терзали душу. Она теперь чаще думала о Михаиле и о своем будущем, которое казалось неясным, расплывчатым. Самым главным в этом будущем был Михаил. Но где он? Не сломает ли его это несчастье, не изувечит ли? Три года… Неужели все три года он будет лишен свободы? Три года жизни, молодой и самой плодотворной, похищены, нелепо убиты.

Иногда она пробовала подвести итог. Что она приобрела за эти шесть месяцев? Увидела иной, ранее неведомый для нее мир, в котором жили, трудились, страдали, любили очень разные, но в общем-то удивительные и добрые люди, со своими достоинствами и слабостями. Она лучше научилась понимать человека, познала и сердцем на всю жизнь полюбила красоту природы. Мысль о кинозвезде к ней больше не приходила. Воспоминания об Институте кинематографии почему-то всегда воскрешали у нее облик Евгения Борисовича Озерова, оставляя в душе неприятный осадок. В то же время ее все чаще и чаще тревожили думы об учебе. Они были противоречивыми. Зачем учится Нюра Комарова и почему не учится ее подруга Лида Незабудка? Доярка с дипломом и без диплома, не все ли равно? Вера мысленно выводила Нюру и Лиду за пределы коровника, сравнивала их и видела - нет, не все равно. Кругозор Лиды кончался там, где кончались совхозные земли. А Нюра смотрела на землю с высоты спутников.

Странные сложились у Веры с Нюрой отношения: внешняя любезность, предупредительность, искреннее уважение - и только. Близости и дружбы не получилось. Между ними установилось нечто внутренне-подсознательное, совершенно незаметная для посторонних - не отчужденность и враждебность, а скорее сдержанность, настороженность и недоверие, выжидание будущей схватки, которой никак не миновать.

…Зима пришла только в конце января, настоящая, русская, со снегом, морозом и метелями. Она принесла много новых красок и картин, о которых жители города едва ли подозревают. В солнечный не очень морозный день Вера встала на лыжи и, легко скользя по скрипящему твердому снегу, побежала за околицу села. Шла вдоль накатанной санной дороги и любовалась красками снега, теми самыми, которые раньше видела в изображении художников и которым не верила: преувеличивают, мол, приукрашивают. Теперь удостоверилась, будто открытие для себя сделала. Снега цвели множеством цветов, тонких и разных: от синего в углублениях теневой стороны колеи до розового вдали на косогорах, от ослепительно-палевого в солнечной стороне колеи до голубого с блестками на близкой и ровной поверхности. Цвели снега, цвело и небо, безоблачное, спокойное, цвели столбы перламутро-розового дыма, спущенные с неба на крыши домов. Цвело морозное, звонкое сельское утро. Розовыми всполохами горел лес, весь легкий, наряженный в мягкое, белое, пушистое.

Далековато от отделения совхоза до Центральной усадьбы, поэтому там была создана самостоятельная комсомольская группа. На первое комсомольское собрание туда поехала Вера, а в помощь ей от партийной организации Надежда Павловна направила молодого коммуниста Федора Незабудку. Федя был доволен и горд этим первым своим партийным поручением. Он уже предвкушал удовольствие, как сядет в легкие сани рядом с Верой, как прокатит ее с ветерком по хорошей санной дороге. Да что уж говорить, кому не приятно прокатиться в санках в мягкий зимний день с молодой красивой девушкой вдоль стройной шеренги берез в хрустальном инее. Или обратно звездной ночью, когда лошадь бежит домой веселой торопливой рысцой, ослабив вожжи, заботливо спрашивать: "Вам не холодно? Двигайтесь ближе, а то как бы мне вас не потерять". И обнять ее невзначай, почувствовать ее теплое, нежное дыхание.

Эх, мечты, мечты!.. Не успеешь подумать, как действительность уже спешит подставить тебе ножку. Федя уже было собрался запрягать лошадь, пошел к бригадиру за разрешением, а тот, как на грех, стоит с управляющим отделением и говорит:

- А зачем зря лошадь гонять? Вот с Григорием Васильевичем и поезжайте, он к себе едет. Обратно он вас подбросит.

Что ж, не будешь спорить: поехали втроем.

Собрание кончилось в десятом часу. Вера сказала, что останется здесь ночевать, а Федор решил пойти домой пешком. Его не уговаривали остаться.

На полдороге Незабудка вдруг встретил волка. Эта несколько необычная встреча произошла так: ничего не подозревавший и совсем не думавший о волках, которые в здешних местах не встречались уже много лет кряду, Федя вдруг услышал сзади себя не то странный шум, не то топот и не успел оглянуться, как мимо него вихрем промчался кто-то, толкнув его с такой силой в сторону обочины, что Незабудка еле удержался на ногах. Толчок был мягкий, но упругий и сильный, а тот, кто толкнул, скрылся в темноте впереди дороги. Ошарашенный внезапным ударом, Незабудка остановился и оглянулся назад: не гонится ли кто за собакой - он решил, что это проскочила мимо него чья-то здоровенная собака.

Нет, сзади никого не было. Федя посмотрел снова вперед и увидел на самой дороге, метрах в пятидесяти от себя, два зеленых фосфорических огонька. "Волк!.." Эта мысль электрическим током прошла по всему телу. На лбу выступил холодный пот. Федя был безоружен. С детства он знал, что волки боятся огня, и машинально пошарил по карманам: ни электрического фонарика, ни спичек при нем не оказалось. Не было и маленького перочинного ножа.

Федя растерялся. Волк сидел на дороге и поджидал его. Возвращаться назад было бессмысленно: хищник может наброситься сзади, нагнать его в любую минуту. Хоть бы полено какое-нибудь было под руками. Ну ничего решительно. Кричать? Но, кроме зверя, кто тебя услышит, а волк определенно поймет этот крик, как признак страха и слабости. Нет, кричать не годится. Положение создавалось безвыходное.

Надо взять себя в руки, не растеряться, только не растеряться. Федя чувствует, как под полушубком сжимаются, точно переливаются в металл, его мускулы, как все тело становится упругим, готовым к смертельной схватке. Он делает еще робкие шаги вперед. Нестерпимо звонко хрустит под ногами снег. Федя думает: если б словчиться и схватить волка за хвост или за заднюю лапу, он, кажется, с неистовой силой закружил бы его вокруг себя и затем со всего маху ударил бы о морозную, твердую дорогу, да так, чтобы сразу и дух из него вон. Если бы, да кабы! А пока Федя идет вперед, волчьи глаза горят все ярче, хищник совершенно нагло сидит на дороге и даже не думает уходить.

Федя снимает рукавицы, кладет в карман полушубка, чтобы рукам было свободней. А память лихорадочно ищет все когда-либо слышанное и читанное о встречах человека с волком. Ничего обнадеживающего не приходит на ум.

"Кра-кра-кра", - отсчитывает ночь Федины шаги. И все ближе, ближе. Вот уже хорошо видны очертания лобастого хищника. Сидит спокойно, уверенно, как монумент, на самой середине дороги. "Кра-кра-кра-кра". Еще пять шагов.

"Ну что тебе от меня надо?" - Феде хочется закричать эту фразу, но он произносит ее негромко, ласково, почти умоляюще.

Волк поднимается, делает непонятное, не совсем определенное движение, слегка поводя мордой в сторону, и нехотя сходит на обочину дороги, провожая сторожким взглядом человека, проходящего от него в каких-нибудь шести-семи шагах. Пропустив Федю, волк снова садится на дорогу и смотрит вслед человеку, который удаляется торопливо и с оглядкой. Вдруг хищник, точно что-то решив, резко срывается с места и опять проносится мимо Федора, снова толкая его в снег. На этот раз толчок был еще сильней, но Федя удержался.

"Только б не упасть, не поддаться", - стучит в разгоряченном мозгу. А лобастый опять сидит впереди на середине дороги, метрах в пятидесяти. Зеленоватые огоньки волчьих глаз по-прежнему загадочны и опасны. Но первая вспышка ужаса уже миновала, Федя идет уверенней, говорит громче, смелее, даже пытается придать своему голосу веселые нотки:

- Волчок, а волчок. Брось эти штучки. Давай расстанемся подобру. Ты иди своей дорогой, а я - своей. Ты понимаешь? Понимаешь русский язык? А то я рассердиться могу. И могу… убить. - Последние слова звучат угрожающе, скрипят Федины зубы, сжимаются кулаки. Не замедляя шага, Федя решительно запускает руку в карман полушубка, точно там лежит по крайней мере дюжина гранат. - Вот я тебя…

Волк не то чтобы уж очень боязливо, скорее великодушно подается в сторону.

- Да что ты задумал, окаянный! - сквозь стучащие зубы процедил Федя, когда волк его снова толкнул и сел впереди на дороге. - Издеваешься, хочешь измором взять. На нервах моих играешь? Ну погоди же!