СТРУНА ИСТОРИИ - ГУМИЛЕВ Николаевич

И они начали, подобно крестоносцам, священную войну за мусульманскую веру — джихад, и пригласили всех желающих принять в ней участие. Со всего мусульманского Востока стеклись пассионарные товарищи, которые готовы были сражаться за святую веру ислама до тех пор, пока у них сабля не затупится, и до тех пор, пока они не получат достаточное количество богатства и жен, потому что на Востоке жены тоже считаются, так сказать, большим достижением.

Им выдавались на захваченных ими землях очень маленькие участки для сельского хозяйства, назывались они тимары. Это такая усадьба, где семья обрабатывает садик сама, но тимариот обязан был приходить вооруженным на собственном коне, с собственным оружием и служить в конном войске. Тимариотами становились и черкесы, и курды, и какие-то еще не разложившиеся арабы, и в большом количестве сельджуки, туркмены, иногда даже европейские ренегаты, татары из Крыма — кто угодно. Каждый, кто произносил исповедание ислама, становился турком, а если он хотел служить в армии, то становился тимариотом, то есть он воевал и не платил налоги, потому что налог он платил своей кровью.

Но, вы понимаете, это был уже XIV век, когда потомки Эртогрула — Осман и особенно Урхан, перенесли свои военные действия в Европу. В это время одной конницей было не обойтись. Нужна была пехота. И тогда они создали новое войско (новый — «янг», а войско — «чарйг») — то, что у нас называется янычары. Войдя в Европу, на Балканский полуостров, турки стали брать у завоеванных болгар, македонян, сербов и греков дань мальчиками в возрасте от 7 до 14 лет. Мальчиков обращали в ислам, очень хорошо кормили, обучали: богословию, так сказать, закону Божьему — закону Аллаха; потом — военному делу и делали из них пехоту. Жили они в казармах, имели котлы, из которых ели совместную кашу, очень вкусную кашу им делали, сытную. Часть их служила в артиллерии, часть — в пехоте. Это была самая лучшая пехота, не уступавшая лучшей в то время в Европе швейцарской пехоте.

Атаки рыцарской европейской конницы на рядах янычаров захлебывались, так же как персидские кызылбаши[390] не могли прорвать строй янычар. Боевое товарищество у них было изумительно крепкое, несмотря на то что это были ребята не только из самых разных областей, но даже из разных этносов. Сербы, болгары, греки, македоняне, албанцы, валахи, то есть румыны, — все могли попасть в янычары, надо было быть христианином, обращенным в ислам. Потом-то они уже стали жениться, семьи заводили, но ночевали у себя в казармах (только с отпускными ходили к женам) и ели из общего котла и представляли надежнейшую и вернейшую силу султана.

Но и без флота нельзя. Раз уж они вышли на Средиземное море, то нужен был флот. На флот набрали авантюристов по всему Средиземному морю. Это были и итальянцы, и греки, и берберы, приезжали, понимаете ли, и датчане, норвежцы, которые нанимались в турецкий флот, а поскольку у них не было ni foi, ni loi (то есть ни веры, ни закона, ни совести — ничего), то они охотно переходили в мусульманскую религию. Они вообще не имели никакой веры, и христиане были, так сказать, механические.

И они образовали корсарский, пиратский флот на Средиземном море, который свирепствовал так, что Испания дрожала, Франция еле-еле держалась, берега Италии постоянно подвергались нападениям, и плавание по Средиземному морю было делом очень сложным. До ХIХ в. существовали эти корсарские города — пираты, базировавшиеся на Тунис, Алжир, Оран и другие порты, вот здесь (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. — Прим. ред.), ну и, конечно, на порты Востока.

Наиболее знамениты были два полководца. Один носил название Барбаросса — «рыжая борода», Хайреддин его звали, а по происхождению он был грек с острова Наксос. А другой назывался Еульдж Али, происхождение его темное, кажется, из берберов, он был знаменитейший полководец. Его переименовали из Еульдж, то есть «мародер», в Клыч Алич то есть — «меч». Но вообще-то он был самый натуральный мародер, хотя и исключительно талантливый адмирал. Испанский, венецианский, имперский флот, папский флот терпели поражения от этих головорезов.

Вот так создался османский этнос, с турецким языком в основе, из совершенно разноплеменных субстратов. Объединяющим здесь была военная судьба, государственная судьба и политическое подданство при внешнем признаке — обязательной вере в ислам. Но проверять этих людей, конечно, никто не мог. Они говорили, что они — мусульмане, но вино — пили, водку пили, вообще говоря, особенно за ними никто и не следил. Во время своих удачных походов они набирали огромное количество невольниц, которых делали своими женами, а их дети от этих разных невольниц пополняли армию.

Таким образом, Турецкое государство из маленького княжества вокруг Бурсы превратилось в европейскую державу. Вот они турецкие владения (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. — Прим. ред.): Марокко нет, превратилось в совершенно новую державу, называемую Турцией или на их языке Высокая Порта. Сами себя они называли не турки, а муслим (мусульмане). А турками считалось туркменское население внутренней части Малой Азии, где были два или даже три мусульманских государства, завоеванных этими османами довольно поздно — в XV в., уже после того как они захватили Константинополь.

Причем, надо сказать, что настоящие турки сопротивлялись этому завоеванию со страшной силой. И когда их подчинили, то их тоже заставили служить в войске, но в качестве неполноправных, легковооруженных вспомогательных воинов — акинджи, которые употреблялись, так сказать, для посылок, для грабежа, для рейдов каких-то, для производства работ, транспортировки или земляных работ, когда нужно было. То есть их эксплуатировали и их не уважали.

Эти турки, которых мы называем османами (а они себя — муслим), — это был совершенно особый этнос. Он прошел все фазы этногенеза, о которых мы говорили, за исключением фазы обскурации. Он дошел до инерционной фазы. Вот тогда,

— когда внутренняя пассионарность этих потомков первоначальных богатырей и ренегатов была растрачена;

— когда это все было разбавлено огромным количеством европейских авантюристов, поступавших на службу к турецким султанам и тоже менявших свою религию, которой у них, вообще говоря, и не было, — становившихся турками;

— когда османское хозяйство разваливалось от неудачных войн с Россией. (Это была единственная страна, которая побивала турок. Австрийцев и итальянцев турки били, как хотели, а наши захватили Крым и побережье Черного моря.)

Войны, которые стоили дорого, были неудачными. Оттоманская империя постепенно стала разлагаться. Разлагаться она стала не только от войн, но и от безобразного ведения хозяйства. Поскольку с крестьян выжимали все соки, то крестьяне вели хозяйство хищнически, и в этом «Благодатном полумесяце», который в древности кормил огромное количество народов, появлялось все больше и больше бросовых земель. А крестьяне бежали в города, тоже входили в эти самые бандитские шайки на море и на суше, потому что это им было выгоднее, чем сидеть дома, копаться в земле и подвергаться постоянным оскорблениям и ограблениям со стороны чиновников, — чужих для них и непонятно откуда взявшихся, которые хотя и назывались турками, но происходили то из поляков, то из немцев, то из итальянцев, то из французов — из кого попало, кто только захотел себе обвить чалмой голову. Кончилось это страшной катастрофой в XIX в., когда турки вдруг сообразили, что им чего-то не хватает. — Денег! Откуда их взять? Оказывается, есть очень легкий способ — взять в долг. И они стали брать в долг раз, два, три на покрытие чрезвычайных расходов. А чрезвычайных расходов у них было огромное количество после побед Румянцева,[391] Суворова,[392] Кутузова,[393] а также Дибича,[394] который дошел до Адрианополя, — вообще, масса расходов была. Кончилось это дело тем, что долг-то они оплатить не могут. И тогда французское правительство пошло навстречу своей французской буржуазии и сказало: «Ну, и ладно мы сами для вас взыщем этот долг» (Им было выгодно, чтобы деньги переливались во Францию), ввело флот в Эгейское море и потребовало: таможни на всех портах, разработки соли и других полезных ископаемых, как концессии, в общем, право сбора налогов, где угодно, пока они не вернут долг.