СТРУНА ИСТОРИИ - ГУМИЛЕВ Николаевич

В это время восстали буколы, то есть пастухи, в дельте Нила, в Египте. И их поймать было невозможно, потому что они среди этих протоков были как дома и просто не признавали римлян, не платили налогов. И убивали всех, кого они видели, пришедших из городов и из Александрии. Война с ними была очень тяжелой.

И был такой случай, который о-очень показателен для эпохи обскурации. В Карфагене, столице провинции Африка — вот она (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. — Прим. Ред.) — был очень плохой начальник, взяточник, произвольщик, вообще, ужасный человек. Население не выдержало и восстало против него, и довольно активно сопротивлялись эти берберы в своих горах. На них для усмирения послали какого-то очень толкового римского офицера по имени Феодосии. Он их победил, вождя их чуть-чуть было не схватил, но тот успел кончить жить самоубийством. Порядок в стране он навел. А дальше последовало то, что полководца этого — по ложному доносу первого начальника — схватили и казнили. А этот мздоимец и лихоимец продолжал оставаться на своем посту — уничтожать провинцию и вызывать ненависть населения. Почему? Да потому, что у него были хорошие связи в Сенате и в Риме среди императорской обслуги. Он давал, делился получаемыми взятками и поэтому жил себе спокойно.

К концу III в. в Римской империи жить стало невозможно ни для сенаторов, ни для простого податного населения, ни для провинциалов, ни для рабов — ни для кого. Рабов уже нечем было кормить, потому что все хозяйства разваливались. Их стали сажать на землю и делать из них колонов.

Италия стала заселяться захваченными военнопленными, посаженными на землю, которые, естественно, были разноплеменными; как даки, они изучали латинский язык, чтобы объясняться со своими соседями и с начальством. Так начал складываться будущий итальянский этнос.

Убыль населения за одно только III столетие была очень большая. (На сколько — сказать не могу, потому что, естественно, статистику во время столь беспокойное никто не вел, и никакие исследования надежных данных в этом отношении не дают.) Но вот Испания потеряла половину населения, сколько Галлия — не знаю. Италия потеряла очень много, но подсчитать это невозможно, так как благодаря своему благодатному климату, исключительным природным условиям она начала заселяться иммигрантами. В Сирии было большое количество крестьян, которые своим довольно безрасчетным земледелием уже настолько испохабили природу страны, что наиболее энергичные из них уезжали в Северную Италию и там селились. А так как эти сирийцы были по большей части христиане, у них были моногамные браки и, следовательно, большие семьи, то они довольно быстро заселили долину реки По, которая раньше называлась Цезальпийская Галлия. От галлов и от римлян, которые ее завоевали, никакого следа не осталось. Там сложилась другая популяция, отличная от той, которая была вокруг Рима, близкая к сирийским семитам, хотя христианская по религии и латинизированная по языку. Вот как складывается этнос.

Вы сами понимаете, что страна, которая пережила столетие таких постоянных безобразий, таких трудностей и такого самоистребления, — она не может быть резистентной (устойчивой к внешним вторжениям. — Прим. ред.). И поэтому нечего удивляться, что сравнительно небольшие отряды готов, вандалов, свевов (собственно, одного из свевских племен — семнонов), франков и лангобардов и других германских и славянских племен пронизали всю страну насквозь.

Но теперь поставим вопрос: а может быть, это падение Римской империи было кризисом рабовладельческой формации?

Все было бы очень правильно, конечно, кризис рабовладельческой формации был, и, конечно, рабовладельческое хозяйство было совершенно не рентабельно в этих новых условиях, но ведь погибла только Западная половина, а Восточная-то уцелела:

— со всеми теми же законами;

— со всеми теми же социальными институтами;

— со всеми теми же порядками;

— с тем же кодексом римского права,

который был кодифицирован в Константинополе, а не в Риме, и даже долгое время (тысячу лет) носила название Восточная Римская империя — это то, что мы называем сейчас Византия.

То есть социальные моменты показывают нам одну сторону явления, но когда мы хотим познать всё явление целиком, то мы должны брать и другие моменты, в том числе и момент этногенеза.

На Западе, где были основные потомки римлян и основное римское население, мы видим полную деструкцию и замену этнического состава населяемых областей на совершенно новый этнический состав.

Если у кого-нибудь есть желание, достаньте третий том Моммзена[387] и прочтите две последние главы — о нравах Рима в I в. до н. э. (к сожалению, он только до этого времени и довел свою «Историю»). Там показано, что римляне — ни мужчины, ни женщины — уже тогда, в период начала инерционной фазы, в период «золотого века», в период всеобщего процветания, не хотели иметь детей. Противоестественные пороки были повседневным явлением. Женщины особенно не хотели иметь детей, чтобы не портить фигуру, мужчины — ну, потому что у них было много других занятий. Инстинкт отцовства ослабел.

А с чем он связан, инстинкт отцовства? Он связан с тем, что он должен быть постоянен для всех людей всегда, но — при нормальном взаимоотношении с пассионарностью. Если пассионарность очень сильно возрастает, то, естественно, можно пожертвовать и детьми своими, как делали римляне героического периода. Один из них выставил двух сыновей на мост, чтобы их убили, и тем вдохновить легион римлян, который должен был одержать победу. И они ее одержали. В другое время детей берегут от всяких опасностей, а здесь, при резком снижении пассионарности, люди ими просто не интересуются.

Что остается от периода обскурации! Остаются отдельные островки.

Вот таким реликтом были, например, предки наших румын. Реликтом были баски, которые уцелели и после римского периода в своих горах, где их просто не сочли достойными завоевания. Считалось, что эта Баскония подчиняется Риму, но никто не устанавливал там никаких специальных порядков.

После того как иллирийские легионы сказали свое слово, остались их менее пассионарные потомки — уцелели в Албании и довольно долго там жили, причем уже не производя никаких великих пертурбаций в окружающем мире. Когда в той же Албании или в Басконии появлялся какой-то пассионарный юноша, то ему дома делать было нечего. Он шел наниматься на службу: баск — к французскому или испанскому королю, албанец — в Республику Венеция или в Константинополь, туда, где сидел христианский или мусульманский монарх, — все равно. Он шел наниматься в войска, шел заниматься торговлей, организовывал разбойничью банду, — дома в своих горах ему делать было нечего. А те, кто оставались, они составляли реликтовые этносы, которые переходили в состояние гомеостаза.

Мы знаем на территории Ойкумены большое количество реликтовых этносов, — этносов, которые потеряли способность к саморазвитию, у которых процесс этногенеза закончился. Их очень много и в тропической Америке, в южной Индии, встречаются они в Африке, есть они в Индонезии, на Малакке. Они весьма неинтенсивны, они живут совершенно спокойно. Прирост населения они регламентируют для того, чтобы не превышать определенной численности, так как знают, что увеличение численности населения ведет к оскудению района. То есть они поддерживают баланс отношений своего племени с природой. То есть это то, о чем мечтают сейчас все цивилизованные государства мира.

У папуасов, например, существовал обычай, что каждый юноша, желающий родить ребенка, должен убить человека соседнего племени, принести его голову, но при этом узнать его имя, потому что количество имен строго лимитировано. И только тогда ему давали право завести ребенка. В противном случае — нельзя.

Индейцы в Северной Америке вели меж собой жесточайшие межплеменные войны, которые, с точки зрения европейцев, были бессмысленны: земли много, бизонов полно, почему же сиу убивают, например, черноногих, а те, в свою очередь, убивают дакотов, и так далее: шаены убивают команчей, команчи — шаенов? Зачем? А потому что индейцы сиу и вообще все индейцы Северной Америки великолепно знали, что дары природы не беспредельны, что они могут прокормить без ущерба для нормального, природного воспроизводства лишь определенное количество людей. Но так как в Америке не было таких ограничений, как в Новой Гвинее у папуасов, им этого не требовалось, потому что у них войны были постоянно и можно было принести или скальп человека из соседнего племени или убить серого медведя гризли — это считалось равноценным, после чего юноша мог стать отцом семейства. Благодаря этому индейцам удалось поддержать природу Америки вплоть до того момента, когда туда пришли белые, которые ее существенно исказили, хотя и размножились чрезвычайно.