Без борьбы нет победы - Манфред фон Браухич

Вскоре после учреждения комитета — это было 22 ноября 1951 года — я устроил в Дюссельдорфе пресс-конференцию с целью ориентации общественности. На ней присутствовало сорок пять представителей различных газет, пожелавших ознакомиться с целями комитета.

Журналисты довольно лояльно слушали все мои заявления, но никак не могли взять в толк, как это потомок фон Браухичей отстаивает дело, затеянное "красными". После пресс-конференции несколько газетчиков отвели меня в угол зала и наперебой стали меня предостерегать и заклинать. Еще сегодня я слышу их слова: "Красные встретят вас у Бранденбургских ворот триумфально, с музыкой, гирляндами и расфранченными девушками. Они, конечно, будут в полном восторге от вашего политического недомыслия, но — запомните! — настанет день, и вы вместе с ними потонете в "красном болоте"! Не забывайте: вы были и остаетесь господином фон Браухичем! И поэтому в своих же интересах поскорее отойдите подальше от всего этого!"

Политические слепцы, они не могли оценить обстановку по-иному. А ведь все было совсем наоборот! Ведь именно в Западной Германии меня хотели связать по рукам и по ногам, чтобы "обезвредить". Яснее, чем когда-либо, я понял: обратись я к рыцарям ордена иоганнитов, членом которого являюсь пожизненно, с призывом начать крестовый поход, например, за возвращение в вотчину моих предков близ Лигница, меня бы шумно приветствовали, снабдили деньгами и даже не стали бы спрашивать, на что я их расходую. Меня бы вознесли уже хотя бы потому, что вот, мол, нашелся все-таки почетный рыцарь древнего ордена крестоносцев, воззвавший к "совести Запада"...

А так моим постоянным спутником был полицейский автомобиль. Едва я выходил из дому, чтобы направиться в гараж, как где-то рядом кто-то уже нажимал на стартер. Сколько раз я это слышал! Из близрасположенной больницы в Кемпфенгаузене два поселившихся там агента уголовной полиции подсматривали в бинокли, кто меня посещает. Группа других шпиков, замаскированных под больных, патрулировала вдоль моего забора. Наконец, третья группа развернула свой наблюдательный пункт за поленницей на участке моего соседа. Куда бы я ни ехал, полиция следовала за мной по пятам. Иногда я ради забавы здорово их дурачил. Это было нетрудно. Так, однажды, направляясь в Мюнхен, где в гостинице меня ожидал гамбургский издатель Ровольт, я действительно лихо обвел вокруг пальца свой "почетный эскорт". Очутившись в Форстенридском парке под Мюнхеном и идя на бешеной скорости, я свернул в сторону, совершил объезд в обратном направлении и вышел своим четырем преследователям в тыл. Следуя за ними на почтительном расстоянии, я с наслаждением наблюдал, как они тщетно силились обнаружить мою словно сквозь землю провалившуюся машину...

Мой обычно жизнерадостный издатель на сей раз был мрачен. Он сказал, что у него были чиновники Ведомства но охране конституции и предложили ему в его же интересах расторгнуть подписанный со мной договор. "Я начал кричать на них, — продолжал Ровольт. — Неужели мы опять докатились до того, что не имеем права поступать так, как хотим? Но эти типы не стали пускаться в споры, а только сказали, что хотят предупредить меня по-хорошему... Таков курс наших акций, дорогой друг, — заметил он в заключение. — Вы как будто немного сочувствуете коммунистам, и поэтому они хотят помешать выходу вашей книги".

Через несколько месяцев Ровольта тоже изобличили в "симпатиях к Востоку" и, строго соблюдая табель о рангах, нарекли "врагом государства номер два".

В сентябре 1952 года престиж нашего комитета значительно возрос. Западногерманский спортивный союз прервал всякие отношения с Германским спортивным комитетом и строго запретил всем западногерманским спортивным объединениям поддерживать межгерманские контакты в области спорта. Этот шаг лишний раз подчеркнул необходимость существования нашего комитета.

Разрыв официально объяснялся некой анкетой, якобы предъявляемой всем западноберлинским спортсменам, направляющимся на спортивные мероприятия в ГДР. Утверждалось, будто анкета содержала вопросы о политических взглядах данного спортсмена, месте его работы и размере заработка.

Но никто такой анкеты не видел, ее просто не существовало. Недоразумение могло бы выясниться за несколько часов, однако Западногерманский спортивный союз, не разобравшись, в чем дело, поспешно решил прервать все спортивные связи, основываясь только на ложных показаниях какого-то западноберлинского чиновника.

Телефон в моем доме трезвонил с утра до ночи. Незадолго до того в Хельсинки окончились Олимпийские игры, прошедшие без участия спортсменов ГДР. Непризнание Национального олимпийского комитета Германской Демократической Республики мотивировалось положением Устава Международного олимпийского комитета, согласно которому каждая страна может быть представлена только одним Олимпийским комитетом. Однако же соответствующий комитет Саарской области был признан, между прочим, при активной поддержке Западной Германии. В действительности недопущение спортсменов ГДР к участию в этой Олимпиаде имело чисто политический смысл и преследовало цель изоляции этой страны и в области спорта. Спортивные организации Германской Демократической Республики последовательно и настойчиво боролись за право на признание, и я считал своим долгом поддерживать их в этом.

Решение о прекращении межгерманских спортивных контактов действовало недолго. За считанные недели популярность нашего комитета стала настолько большой, что 12 декабря Вилли Даумэ пришлось поехать в Западный Берлин и письменно удостоверить, что решение о разрыве было принято "по ошибке". (В этой связи замечу в скобках следующую подробность: 16 августа 1961 года межгерманские спортивные контакты были прерваны вторично, но выпущенная по этому поводу "Белая книга" не содержала упоминания об этой "ошибке". Ее стыдливо заменили тремя точками...)

Когда спортивные организации Востока и Запада договорились впредь активизировать все спортивные контакты, мне захотелось вернуться к работе над моей книгой. Ровольту, в самом деле, пришлось расторгнуть наш договор. В частности, он вполне обоснованно предвидел, что в ФРГ сбыту моих мемуаров будут чиниться всевозможные препятствия. Но, к счастью для меня, берлинское издательство "Ферлаг дер национ" изъявило готовность напечатать мою работу. Ровольт отнесся к этому с полным пониманием.

Продолжать мои литературные занятия я мог только в спокойной обстановке. У меня же ее не было, ибо я затеял капитальную реконструкцию своего дома и строительные работы шли полным ходом. Поэтому я решил подыскать себе какой-нибудь спокойный пансион или отель недалеко от Штарнбергского озера. Случайно мне сообщили адрес католического дома отдыха, стоящего одиноко на западном берегу, близ Фельдафинга. То была большая, с хорошим вкусом выстроенная вилла, расположенная среди роскошного старого парка. Вдали мерцала водная гладь Штарнбергского озера, а перед красивой террасой среди ухоженных клумб и кустарника находился огромный плавательный бассейн. Лучшего я и желать не мог!