Без борьбы нет победы - Манфред фон Браухич

Всемирный фестиваль молодежи и студентов? Я понятия не имел, что это такое. Кроме того, мне казалось неуместным вдруг ни с того ни с сего начать так называемое сотрудничество с "ними". Все же я решил дослушать его до конца. Ведь все-таки обратились они именно ко мне, а не к кому попало, а это что-нибудь да значило. Однако я молчал. Мой визави показал жестом, что уловил мой скепсис.

"К нам съедется молодежь всего мира, чтобы играть, танцевать, соревноваться в спорте, — продолжал он. — Около ста стран пришлют свои делегации в Берлин, это уже известно. Молодые люди всех цветов кожи, всяческих религиозных верований будут знакомиться, беседовать, плясать, петь, будут учиться уважать друг друга. Разве это плохая идея? Разве она не служит делу мира?"

"Значит, вы не собираетесь конкурировать с Олимпийскими играми?" — недоверчиво спросил я.

"В сущности, этот наш социалистический праздник венчает собой самую идею Олимпийских игр, ибо он устанавливает контакты между отдельными народами не только на спортивной площадке, где ведется честная и корректная борьба. Ведь дружба народов, к которой мы стремимся, касается не одних только мускулов. Обмен духовными ценностями значительно углубляет взаимное уважение между юношами и девушками, помогает сближению молодежи".

Все это было вполне понятно и убедительно.

"Но, пожалуйста, ответьте мне на два вопроса, — сказал я после небольшой паузы. — Во-первых: почему вы обратились именно ко мне? И во-вторых: какое мне дело до всего этого?"

Я служил в огнеметном подразделении добровольческого корпуса, служил в рейхсвере, был одной из звезд всемирно известной "конюшни" фирмы "Мерседес", играл главную роль в кинофильме "Борьба", устраивал мотоциклетные гонки, писал книги и пьесы для радио. Но я никак не мог понять, что мне делать в этом комитете. Выступать с докладами? Перед кем? Может быть, заказывать билеты для поездки в Берлин?.. Не без недоверия я ждал ответа моего собеседника.

"Мысль обратиться к вам возникла в нашем университете. Многие студенты видели вас в Оберхофе, там же слушали высказывания во время "общегерманского разговора". И думается, у вас хватит мужества бороться и здесь, в Западной Германии, за самое дорогое, что есть на земле, — за мир. Теперь по поводу вашего второго вопроса. Не согласитесь ли вы обратиться с открытым письмом к молодежи или, скажем, популяризировать идею Всемирного фестиваля на небольших собраниях?"

Я попросил дать мне время на размышление, а сам подумал: "Чего это вдруг я стану писать какие-то открытые письма, я, Манфред фон Браухич? Я преспокойно сижу себе на берегу Штарнбергского озера и в конце каждого месяца получаю дивиденды по своим акциям. В кармане у меня лежит договор с издателем Ровольтом, который обещал мне выплатить немалую сумму в день сдачи рукописи. Так с какой же это радости я выступлю с открытым письмом, которое, несомненно, вызовет много совершенно ненужных мне толков?"

Господин Калер ни на чем не настаивал. Гизела принесла нам кофе, и мы мирно беседовали о его планах после окончания университета, и я с плохо скрытым изумлением слушал о перспективах, открывающихся в Германской Демократической Республике перед этим сыном простого мастера-электрика. Я сказал ему:

"Видите ли, у вас никого не смущает происхождение человека, всем дают возможность учиться. А здесь все иначе, то есть так, как было всегда. Привилегии некоторых сословий остались в силе, и это проявляется даже в студенческих корпорациях. У вас, в Восточной Германии, иные порядки. Именно это, хотя, впрочем, и многое другое, очень понравилось мне во время моего пребывания в Оберхофе. На меня также произвела сильное впечатление ваша постоянная готовность к взаимопониманию. Мне и самому кажется, что всем людям на земле хочется говорить друг с другом, и я всей душой за то, чтобы наша молодежь своими глазами увидела, что происходит у вас. Это должен знать каждый. И в общем, я готов посодействовать этому. Правда, у нас такие вещи не очень популярны. Но в конце концов я живу в демократическом государстве, где и плохое и хорошее встречается на каждом шагу. Самое лучшее для Германии — это, по-моему, взаимопонимание. Я стою за него и хотел бы что-то сделать в этом смысле".

Отказать Рольфу Калеру я не мог, это было бы просто трусостью. А мне никогда и ничто не было так отвратительно, как трусость и трусы. Какие только беды я не навлек на себя, уйдя из рейхсвера! Моя семья едва не предала меня анафеме... Или взять мою профессию. Сколько сотен молодых мужчин, кроме меня, страстно желали стать хорошими, а затем и знаменитыми автогонщиками! Это мало кому удалось. А вот у меня хватило мужества и упорства, и я добился чего хотел. Так мог ли я отречься от мужества, этого столь дорогого мне человеческого качества, лишь потому, что распрощался с рулем гоночного автомобиля! В нацистские времена все были тише воды, ниже травы. Вот почему так беспрепятственно распространилось страшное зло. Помня об этом, я отбросил все сомнения и решил написать открытое письмо.

Так как на фестиваль приглашались и студенты, то я впервые в жизни обратился к западногерманской студенческой молодежи, которую вновь пытались толкнуть на путь старых корпоративных бесчинств35. Я писал:

"На будущих представителей немецкой науки возложен высокий долг — способствовать утверждению длительного мира и нерушимой дружбы между народами. Истинная научная работа, призванная содействовать счастью человечества, может развиваться только в условиях мира. Только благодаря сохранению мира немецкая наука сможет вступить в эпоху нового расцвета".

Кто еще мог бы подписать это письмо? Я стал собирать подписи. Заехав в Лампертхайм, я посетил знаменитого Вильгельма Герца, мирового чемпиона по мотоциклетному спорту. Он подписал. Я разыскал боксера Эдгара Базеля, которому прочили большое будущее. И он поставил свою подпись. Через год этот спортсмен завоевал в Хельсинки серебряную медаль. В Раштадте мой документ подписал Гейнц Фюттерер.

Затем я направился в Фридрихсгафен, где явился к доктору Гуго Экенеру36. Двадцать одним годом раньше я был в числе участников полета дирижабля "Граф Цеппелин" над Германией. Дирижаблем командовал д-р Экенер. Помнил ли он меня? Оказалось, не забыл. Когда я заговорил с ним о цели моего прихода, Экенер меня приятно удивил. Он уже слышал о Всемирном фестивале в Берлине и считал его блестящей возможностью сближения молодежи различных народов. Он не только подписал мое письмо, но и немедленно выразил готовность быть почетным председателем Западногерманского подготовительного комитета. "Наш долг перед молодым поколением — сделать что-то для его будущего, ибо мы завещали ему не так уж много", — сказал на прощание этот седовласый пионер воздухоплавания на дирижаблях.