Новый Мир ( № 6 2013) - Новый Мир Новый Мир

«Пустырь» — в некотором смысле описание такой модели вакуума. Начавшись концом и кончившись началом, роман населен персонажами, наполнен описаниями, событиями, разговорами, но все они не более чем нулевые колебания вакуума. o:p/

Фигурка начнет двигаться. Станет бессловесным бродягой, обретет нечеткие, но все-таки вполне реальные очертания. И постепенно возникнет действие, разворачивающееся не в пространстве-времени, а в поле слов, в потоке речи. Прерывающей себя, противоречащей себе. Петляющей, срывающейся. o:p/

В эссе «Ничто, или Последовательность» (предисловие к вымышленной книге Соланж Маррио) Станислав Лем пишет: писатель паразитирует на опыте читателя. «Любовь, дерево, парк, вздохи, боль в ухе — читатель понимает это, потому что испытывал сам. С помощью книги можно в голове читателя попереставлять всю мебель, при условии, что хоть какая-то мебель до начала чтения в ней находилась. Ни на чем не паразитирует тот, кто производит реальные действия: техник, доктор, строитель, портной, судомойка. Что по сравнению с ними производит писатель? Видимость. Разве это серьезное занятие? Антироману хотелось взять за образец математику: она ведь тоже не создает ничего реального! Верно, но математика не лжет, поскольку делает только то, что должна. <…> Писатель, поскольку его не понуждает такая необходимость — поскольку он так свободен, — всего лишь заключает с читателем свои тайные соглашения; он уговаривает читателя предположить... поверить... принять за чистую монету... но все это игра, а не та чудесная несвобода, в которой произрастает математика. Полная свобода оборачивается полным параличом литературы» <![if !supportFootnotes]>[1]<![endif]> . o:p/

Лем описывает роман Соланж Маррио как последовательный отказ от любых обращений к читательскому опыту, как пример полной редукции любого проявления действительности (ведь только читательский опыт в любой книге является действительностью, остальное — слова), как только читатель начинает подозревать, что сейчас ему что-то сообщат, он будет разочарован: ему не сообщат ничего, а то действие, событие, лицо, о котором он заподозрил, — только фикция, и речь не о том. О чем же? В конце концов, о «затмении речи», о ее невозможности, о ее отрицании, которое она сама же порождает. О нулевых колебаниях вакуума. Примерно о том же и роман «Пустырь». o:p/

Роман Соланж Маррио начинается словами: «Поезд не пришел. Он не приехал». Лем говорит: здесь сообщено даже слишком много, но Соланж последовательно устранит из романа всякое воспоминание и о возможной, хотя и несостоявшейся встрече, и о реальном, хотя и неописанном человеке. o:p/

Как я уже говорил, Рясов начинает словами: «И снег будет падать. Холодный и хрустящий. Хруста не будет слышно». Снег только обещает падать, что происходит сейчас — неясно. Хруста не слышно. Откуда известно, что снег хрустящий? Собственно, так и продолжается роман, утверждая и тут же отрицая на всех уровнях организации текста все, что успел утвердить, — от отдельного предложения до героя, от героя до всего сюжетного движения. Сказав А, не забудь сказать не-А. Читатель как бы цепляется за текст всем своим опытом, но напрасно: этот опыт будет опровергнут. Здесь он не работает. Но такой метод в «Пустыре» полностью оправдан главным объектом описания. Пустырь всегда примыкает в городу или к деревне, он невозможен, например, в лесу. Пустырь — это незастроенное или брошенное по каким-то неясным причинам место. Пустырь — это прямое отрицание обжитого, заселенного пространства. Пустырь — это пространство плохой пустоты, к тому же в России — это всегда свалка, всегда горы мусора и хлама, намеков на действительные вещи, которые когда-то существовали, которые могли бы существовать, но их уже нет и не будет. o:p/

o:p   /o:p

В романе есть сюжет. Некто — бродяга — приходит в деревню Волглое. Там люди не живут — они доживают. Там всегда идет дождь, пока не выпадает снег. Там не бывает солнца. Бродяга не говорит. Он погружен внутрь себя. В деревне его встречает местный священник — Лукьян Федотыч. И решает бродягу приютить. Мотивы священника не вполне ясны и ему самому. Это не милосердие. Это попытка таким странным образом показать обитателям Волглого пример милосердия. Оно им надо? На окраине деревни живет кузнец Нестор. У него погибли — утонули в местной речке — жена и дочь. Он замкнулся в себе. К нему тянется учительница Анастасия. В деревне живет юродивый Игоша, который, пользуясь полной безнаказанностью, травит священника. Живет в деревне старуха-знахарка Марфица. У нее какие-то свои дела со священником. Они друг другу сочувствуют и как-то управляют прочим населением Волглого. Бродяга, попадая в Волглое, оказывается неожиданным возмущением (флуктуацией) этого заросшего гнилью и тиной пространства. К бродяге тянутся люди, поскольку прозревают в нем некую подлинную, непустырную пустоту. Бродяга ничего не говорит, но люди приходят к нему и что-то рассказывают. Им это необходимо. o:p/

Дмитрий Галковский писал в «Бесконечном тупике»: «В Идиоте… есть какая-то вечная тайна. Желание не понять его, а быть понятым им» <![if !supportFootnotes]>[2]<![endif]> . Все, кто приближается к князю, — гибнут. Это и есть история бродяги. o:p/

Священник нарекает бродягу Елисеем. Поименованное кажется понятнее. Но это не поможет. Лукьян пытается использовать Елисея, чтобы укрепить свой авторитет среди обитателей Волглого, и приводит его на службу. Юродивый Игоша решает, что это — оскорбление подлинной пустоты, которую несет в себе Елисей. Игоша является на службу и бьется в припадке, напоминающем падучую. После того как Марфица совершает над ним обряд экзорцизма, юродивый вешается прямо в церкви, чем лишает Лукьяна возможности служить — церковь проклята на сорок лет как дом самоубийцы, она осквернена. Лукьян сходит с ума. Нестор — умирает. Анастасия — умирает. В общем, все умерли. И бродяга уходит… И застывает босой в снегу на краю пустыря. o:p/

Герои лопаются как пузыри на поверхности речи. С тихим хлопком. Они аннигилируют. Процесс выравнивания и разглаживания действительности продолжается. Пустота наступает. o:p/

o:p   /o:p

«Пустырь» — это довольно прозрачная метафора России. Но в «Пустыре», как и в романе, описанном Лемом, почти ничего не сказано. Рясов практически не обращается к конкретному опыту читателя. Он не переставляет мебель, потому что мебели нет. o:p/

Герои ничего не делают. Они почти исключительно говорят. Иногда друг с другом (реже), иногда с собой (чаще). Еще чаще они чувствуют — касаются, слышат, видят. И не только то, что бьет снаружи, но и то, что плещется, царапается, колеблется внутри. o:p/

Роман Рясова глубоко уходит корнями в русскую литературу. И именно литература является той первичной реальностью, к которой обращается писатель. И здесь можно довольно уверенно указать два главных источника — это Достоевский (уже помянутый «Идиот», но не только) и Гоголь. o:p/

Отсылки даны прямо в тексте — учительница сравнивает Лукьяна с Великим инквизитором. Волглое — указывает на Мокрое, куда бросается кутить Митя Карамазов и где случаются с ним плохие дела. И развернутый, буквально пронизывающий мотив льющейся воды. Нестор, страдающий от болезни, чувствует, как «ему на голову все так же лилась эта вода… бесконечным холодным потоком, похожим на утробные воды мироздания». И в последней фразе 10-й главы Рясов повторяет: «Холодная вода мерно и ровно лилась на его голову». Это «Записки сумасшедшего»: «Нет, я больше не имею сил терпеть. Боже! что они делают со мною! Они льют мне на голову холодную воду! Они не внемлют, не видят, не слушают меня. Что я сделал им? За что они мучат меня? Чего хотят они от меня, бедного? Что могу дать я им? Я ничего не имею. Я не в силах, я не могу вынести всех мук их, голова горит моя, и все кружится предо мною. Спасите меня! возьмите меня! дайте мне тройку быстрых, как вихорь, коней! Садись, мой ямщик, звени, мой колокольчик, взвейтеся, кони, и несите меня с этого света! Далее, далее, чтобы не видно было ничего, ничего» <![if !supportFootnotes]>[3]<![endif]> . o:p/

Ничего и не видно. Волглое тонет в дожде. Бесконечном, нестерпимом дожде. И нет отсюда ни выхода, ни исхода. Даже попытавшись уйти, ты застрянешь и  будешь топтаться на месте, не в силах перейти через пустырь. o:p/

o:p   /o:p

Роман дает пример колебания пустоты, возникновения речи из небытия языка. Пример прямого воплощения слова как вещи, потому что никаких других вещей просто нет. Но только с одной целью: чтобы показать, что и речи тоже нет. o:p/

Читать эту книгу трудно. Все эти бесконечные всхлипы и слезы, не имеющие никакой опоры на предметность, на нарратив, который хоть и есть по видимости, но распадается при первом же пристальном взгляде. Бесконечные переговаривания, споры с собой, которые ведут и автор и герои, вода на листьях, вода в лужах, вода в покрытой ряской заболоченной речке, и дождь, и снег… И все это лепится из слов, утекающих сквозь пальцы, ускользающих от внимания, зыбких, нечетких, прыгающих. Но постепенно тонкая пленка слов растягивается, как мыльный пузырь, как переливающаяся граница пустоты, и из словесной плоти рождается бытие. o:p/