Въ лѣто семь тысячъ сто четырнадцатое… - Александр Владимирович Воронков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На месте не построенного пока что Лютика приказал возвести укрепления: сперва деревянный острог, из разобранных на брёвна плотов, а после — расширенный вариант, со рвом, земляным валом и каменными стенами с редутами. Благо, камень там буквально под рукой, в паре вёрст. Конечно, археологи будущего проклянут меня за нанесения ущерба руинам эллинского города — но тут не до жиру: крепость нужно выстроить хотя бы вчерне до осенних ливней. Пока русское войско станет строить будущую базу на Сурожском море, добровольцы и казаки на своих «дубах» начнут в этом самом море промышлять каперством, портя кровь османам от Азова до Керчи и Темрюка.
Разумеется, турки и татары вряд ли станут терпеть такое к себе отношение и постараются отомстить за обиду. Ну что же, как говорят, флаг в руки а древко — в дупу. При появлении под Азовом действительно крупных отрядов ногайских татар, блокирующая город русская конница должна отступить к строящейся крепости, где соединиться с основным войском. Которое стройку и станет прикрывать. Конечно, русская артиллерия разношёрстна, но при установке на валах и с пехотным прикрытием ногаям Лютик в открытом бою не взять. То же и на море: из-за мелководья по-настоящему крупные корабли на дистанцию прицельного выстрела османы подвести не сумеют, казачьи же плоскодонки при встрече с превосходящими силами врага всегда способны заскочить в устье Мёртвого донца — и достать их сможет только крупный десант. Высадка его ввиду крепости — изощрённый способ отправить янычар, или кто там окажется на свидание к райским гуриям. Конечно, не исключён вариант десантирования в другом месте, с последующим пешим переходом. Но вряд ли враги смогут перевезти по морю много кавалерии, а пехота у них хоть и хороша, но, как уже сказано, против бьющей с валов артиллерии — «не играет».
Так что нашим там придётся только зиму и весну продержаться, а там и войско Фёдора Шереметева должны будут подойти, заложив крепость на месте не построенного пока Ростова-на-Дону. Совместно от крымчаков должны отмахаться, а там, надеюсь, удастся заключить мир со Стамбулом. Ну а не удастся — так Азов в любом случае придётся брать — в отличие от царя Петра — сразу блокируя его с моря и суши. Таким образом Россия и союзнические обязательства перед «западными партнёрами» выполнит, и на Нижнем Дону закрепится, с одной стороны получая выход в Сурожское море — а торговать с Крымом, Кавказом и собственно Турцией рано или поздно всё равно придётся, так как войны имеют свойство заканчиваться, а торговля существует постоянно, — а с другой стороны — усиливая контроль над донскими казаками.
Конечно, хорошо было бы выйти на западном направлении на Миус и Северский, или, как его пока что в России называют, «Северный» Донец, да и Перекопский перешеек «запереть» бы не помешало, но это уже планы не завтрашнего дня: тут бы в устья Дона и Мёртвого Донца зацепиться, чтобы не сковырнули.
Предстоящий поход я повелел считать «без мест», чтобы доблестные военачальники не перегрызлись между собой. Во главе же войска поставил князя Ивана Михайловича Барятинского: мужчину неглупого и исполнительного и, что немаловажно, не замаранного в недавнем заговоре. Во время царской свадьбы он состоял в числе поезжан, следовательно, мой предшественник имел основания доверять ему. Не сказать, что этот выбор пришёлся по душе большинству присутствующих — но для предстоящей операции нужна не столько древность рода, сколько точное исполнение планов.
«Вы думаете, нам, царям, легко? Ничего подобного!». Артист Юрий Яковлев из советской кинокомедии был совершенно прав. «Военный совет в Ельце» утомил меня до крайности, а обязательное присутствие на церковных службах вытянуло последние силы, поэтому в сон без сновидений я провалился, как только оказался на постели, даже не успев укрыться одеялом. И, как показалось, тотчас же проснулся с ощущением чего-то крайне знакомого, и в то же время — необычного. Знакомого мне-прежнему… Но чего именно? Вспомнил, как, казалось бы, совсем недавно — а ведь сколько разного успело с тех пор произойти! — после попадания в мою луганскую квартиру украинского снаряда оказался своим сознанием в организме человека совершенно другой эпохи и первое, что почувствовал — запах горящего дерева. И первая мысль была о пожаре. Впрочем, оказалось, что это горела в специальных подставках-светцах лучина — обычный в семнадцатом веке «осветительный прибор». Сейчас лучина так же издавала свой особенный запах, который смешивался с иным, издаваемым сгораемым в лампаде в красном углу оливковым, или, как здесь и сейчас говорят, «деревянным» маслом. Моё обоняние давно свыклось с такими ароматами, как и зрение, приспособившееся к почти постоянному полумраку внутри помещений. Климат на Руси холодный, здания, как правило, все, от простой избы до царских теремов — бревенчатые, с небольшими, чтобы не мёрзнуть зимою, оконцами. А до электрического освещения — да что там! Даже до керосиновых ламп! — народ пока что не додумался. Так что и для зрения ничего необычного. А вот слух… Ведь что-то прозвучало такое… Нездешнее. Вслушался. Действительно, откуда-то издалека доносятся какие-то ритмичные отголоски. Подошёл к двери, приоткрыл — за ней встрепенулись четверо стрельцов-телохранителей бывшего десятника, за один день ставшего стольником, Евстафия Зернина. Без пищалей — внутри терема с ними не развернутся, потому длинноствольное оружие сдано в караулку, размещающуюся рядом с сенями — зато при саблях, и за кушаками у каждого — по паре кремнёвых пистолей, третий, со взведённым курком, во время дежурства каждый держит в руках. Понятно, парням так непривычно, но такова моя,
