Война солдата-зенитчика: от студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941–1942 - Юрий Владимиров

Пока мы завтракали, готовились к отъезду и снялись с места, танки с мотопехотой уже подъехали к передовой линии фронта, открыли огонь по позициям немцев и, не прекращая его, навалились на них. Они двигались, увлекая за собой и прикрывая одновременно своими корпусами как собственных мотопехотинцев, соскочивших с брони на землю, так и бойцов и командиров основной пехоты, ранее сидевшей в окопах. Немцы, обстреливая пехотинцев из автоматов, пулеметов и минометов, а танки – из противотанковых орудий, были вынуждены, бросив свои окопы, перебегать из них назад на следующие позиции, и так продолжалось много раз. Мы, находившиеся далеко сзади, разумеется, всего этого не видели, но хорошо себе представляли по вечерним рассказам товарищей – непосредственных участников тех боев.

Во время нашего движения шедший впереди нас бой все более и более разворачивался, и шум от него непрерывно усиливался. Сначала мы добрались до линии, где расположились и вели огонь далеко на запад артиллерийские орудия, установленные на отрытых неглубоко в земле позициях, а затем – и до мест, где работали минометчики, также ведшие стрельбу. Грохот стоял неимоверный. Добрались, наконец, и до позиций пехотинцев, которые недавно там были, а потом покинули их, уйдя вперед, на немцев. При нашем приближении к этим позициям минометчики прекратили свою работу и начали сниматься с них, чтобы последовать за нами и в дальнейшем обогнать нас.

К сожалению, опять пришлось увидеть несколько наших павших бойцов и около десятка раненых, которых вели в тыл их товарищи. Ужасно было проезжать мимо истекавших кровью тяжелораненых, громко или тихо стонавших от боли и просивших помощи.

Три-четыре вражеские мины разорвались и перед нашими автомашинами. Я в это время, как второй наводчик орудия, сидел на нем на своем месте. Вскоре батарея остановилась перед небольшим смешанным лесом, к которому раньше нас пришла шедшая за танками пехота, сразу вступившая там с неприятелем в специфический для леса бой. В результате и здесь немцы покинули подготовленные ими у опушки леса окопы и, отстреливаясь короткими автоматными очередями, ушли в глубь леса. Наши бойцы их преследовали только редкими одиночными выстрелами из винтовок. При этом английские танки 199-й отдельной танковой бригады не могли пехотинцам помочь, так как были маломощны и не могли ломать толстые деревья. Так что пехоте одной пришлось выгонять неприятеля из леса, что ей удалось сделать без больших потерь.

Батарея остановилась недалеко от этого леса. Перед ним мы также нашли как убитых, так и раненых военнослужащих. Среди убитых ни одного немца не было.

Командир батареи Сахаров приказал установить обе пушки и пулемет на боевые позиции в овраге, находящемся от леса на расстоянии примерно 200 метров. Он ожидал, что вот-вот вражеские самолеты опять начнут налет.

Не успели мы выполнить приказ командира, как самолеты немедленно появились, но спокойно пролетели дальше над нами на восток, так как, вероятно, разыскивали на земле более серьезные цели, чем мы. Танки и автомашины, замаскированные накануне в лесу, они, видимо, не заметили. При возвращении этих самолетов назад мы обстреливать их не стали.

Лишь к вечеру появилась полевая кухня, предоставившая нам, как это уже не раз бывало, и обед и ужин одновременно. После того как трапеза была завершена, я, Вася Трещатов, Виктор Левин и еще ряд товарищей отправились в освобожденный от немцев лес, чтобы там найти чистую воду, помыть ею котелки после еды и сделать мелкие постирушки.

Предварительно пришлось возле лесной опушки пересечь ряды брошенных немцами окопов, внутри и снаружи которых уже бродили несколько любопытствовавших танкистов и пехотинцев. Воду мы быстро нашли, сделали с нею то, что хотели, и на обратном пути тоже подошли к тем окопам. И здесь мы, как и другие лица, обратили внимание прежде всего на обрывки добротных и красивых упаковочных материалов и остатки заключенных в них продуктов, которыми питались немецкие солдаты и офицеры. Это были, к большому удивлению всех, в основном мясные и рыбные консервы (включая великолепные шпроты из Португалии в овальной металлической банке высотой около трех сантиметров), различные колбасы, окорока и сосиски, сливочное масло, белый хлеб, шоколад, печенье, торты, пирожные, джемы и варенье, кофе, какао и прочие деликатесы, о которых мы у себя, постоянно голодные, и мечтать не могли. Один из присутствовавших, пожилой военный, тогда заявил, что у немцев, долго готовившихся к войне, белый хлеб может быть даже выпечки 1928 года и что он мог храниться в нормальном состоянии плотно упакованным вплоть до наших дней.

Обнаружили мы еще и остатки сигарет (кстати, я раньше их в своей жизни вообще не видел), пузырьки из-под одеколонов, оригинальные, но уже опустошенные владельцами бутылки рома, коньяка, сухих вин и других напитков, а также разбитую большую стеклянную кружку для пива. Все увиденное потрясло многих.

Кроме того, увидели, как лежат вокруг в виде отдельных страниц, а также целыми различные немецкие газеты и богато иллюстрированные журналы с четкими черно-белыми фотографиями и графическими рисунками. Из этих рисунков наиболее поразительными были карикатуры. На них очень непохоже и уродливо были изображены И. В. Сталин с огромными усами, У. Черчилль с сигарой во рту, Ф. Рузвельт в инвалидном кресле, американские капиталисты, красноармейцы в буденовках, «жиды-комиссары» с длинными острыми носами и другие. Все страницы изданий были напечатаны на хорошей плотной бумаге, которая, к великому сожалению многих курящих бойцов, оказалась непригодной для свертывания из нее цигарок с махоркой.

Я стал брать в руки, листать и рассматривать подобранные в окопах и возле них отдельные страницы и целые немецкие газеты и журналы и, вытащив из нагрудного кармана гимнастерки свой маленький немецко-русский словарь, начал с его помощью сразу же на месте читать для себя и для окружавших меня лиц по-русски то, что было написано в заголовках и под иллюстрациями этих изданий. Некоторые из любопытствовавших подносили мне дополнительно отдельные страницы и обрывки газет и журналов и просили лично для себя перевести на русский язык заинтересовавшие их тексты.

К моему большому удивлению, среди таких лиц оказался и… пожилой комиссар мотострелкового батальона нашей танковой бригады, носивший две «шпалы» на петлицах своей гимнастерки и который в марте в поселке Решетиха напутствовал личный состав зенитной батареи. Рядом с ним находился лейтенант-танкист, командовавший танковым взводом. Они тоже оба просили об услуге. Я с удовольствием удовлетворял их просьбы, а также просьбы некоторых других присутствовавших лиц. Однако к собравшейся толпе стало присоединяться все больше и больше людей. Поэтому батальонный комиссар приказал всем немедленно разойтись, и толпа постепенно рассеялась. При этом он меня по-доброму предупредил, чтобы я больше «не занимался чтением вражеской литературы» и не привлекал к нему товарищей, а иначе – могут возникнуть «большие неприятности». Сказал также, чтобы я молчал обо всем происшедшем.