Перебирая старые блокноты - Леонард Гендлин

Раздались громовые аплодисменты. Актеры привыкли исполнять на эстраде обезличенные стихотворения и длиннющие поэмы, в которых не было ни мысли, ни чувств — только схоластичность и песнопения Ленину, Сталину, большевистской партии, рабочему классу, отважным пограничникам, колхозникам. Пожалуй, одному В. И. Качалову, премьеру Московского Художественного театра, любимцу Сталина и завсегдатаю Кремля, разрешалось читать на закрытых и полузакрытых вечерах произведения Есенина, Блока, Пастернака.

Весь вечер Василий Иванович опекал Веронику Тушнову. А через несколько месяцев на своем творческом вечере в Доме работников искусств он, с присущей ему щедростью, познакомит артистическую общественность Москвы с лирическими стихотворениями уже признанного поэта.

Упорным трудом талантливая поэтесса завоевывала популярность и для многих стала выразителем Дум, Чаяний и Надежд на лучшие времена. Тушнову тепло принимали в университетах России, студенческих общежитиях, в школах, на заводах и фабриках.

Тушнова очень любила свою мать. В 1945 году она делает первые наброски Поэмы о Матери, она писала ее до самой смерти — и не успела закончить. В Поэме есть такие строки:

Ну вот, я и этим с тобой поделилась,и в этой тревоге ты мне помогла,из полузабытого детства явилась,по целой эпохе меня провела.Уходят года быстротечной водою,а память хранит дорогое на дне.

Неоконченная Поэма впервые была опубликована в сентябрьской книжке журнала «Новый мир» за 1983 год.

В том, кровеносном 1952 году, В. М. Тушнова вынуждена была опубликовать поэму «Дорога на Клухор», от которой потом отреклась и отказывалась включать в последующие стихотворные сборники. Потерпев неудачу, она навсегда вернулась к любовной лирике.

Главари писательского союза А. Сурков, Н. Тихонов, К. Симонов пригласили Веронику Михайловну на «отеческую беседу». Битых два часа они говорили о задачах современной советской поэзии. Седовласый, с бабьим лицом и трясущимися, словно холодец, подбородками Тихонов, сказал:

«Поймите нас правильно, лирические стихи пытается нацарапать каждый начинающий поэт. Но сегодня партии и советскому правительству необходима другая, более важная тема. За счет писательского союза мы готовы командировать вас на одну из гигантских строек. Гарантируем самую широкую публикацию в газетах, журналах, на радио».

Сурков, пробуравив ее злыми крысиными глазами, по-нижнегородски окая, добавил:

«Если заказанная поэма творчески получится, станет многогранной, в ней красной нитью отразится эпохальность, представим вас к ордену, возможно и к лауреатству».

Симонов, слегка грассируя, жестко проговорил:

«Отказываться не рекомендуем. Советуем обдумать и принять наше предложение. Такая путевка не всем дается. Вы прошли через горнило войны, мы вам доверяем. Постарайтесь поймать свое счастье».

Случайно мы вместе отдыхали три недели в подмосковном городке Звенигороде. Гуляя по лесу, Вероника Михайловна читала нам свои стихи. Потом она рассказала:

— Вышла я из писательского союза измученная, опустошенная. Мне ничего не хотелось делать. Хоть на какое-то время надо было забыться и что-то предпринять. Без предупреждения поехала в Ленинград к Ахматовой. Боялась, что не застану. Мне сказали, что Анна Андреевна нездорова, и все-таки, несмотря на недомогание, она меня приняла, согрела обыкновенной душевной теплотой. Я сидела около нее на софе и, как девчонка, ревела. Целую неделю провела я в ахматовском доме. Сколько дала мне эта встреча! Сколько познала нового и неизведанного.

«Я их знаю давно, — проговорила Ахматова. — Они все могут. С ними шутки плохи, сама не понимаю, как уцелела. Не моргнув глазом, эта железная гвардия любого сломает, любого превратит в пыль».

Сказала:

— Тогда брошу писать, вернусь к медицине, ведь что-то в памяти осталось!

«Поздно, деточка! Не поверят, что по собственной воле решила навсегда уйти из литературы, — грустно проговорила Анна Андреевна».

Сквозь слезы я крикнула:

— Так что же мне делать?

Улыбнувшись, мудрая королева наша царственно произнесла: «Для них твори, а для себя, как многие из нас, пиши в стол…»

Задумавшись, Вероника Михайловна глухо сказала:

— На великую стройку не поехала, эпохальной поэмы не сотворила, лауреатства и ордена не получила. Повышенный гонорар остался в сейфе писательского союза. — Она перевела дух. — Сначала отправилась в Сухуми, там села на пароход и пять месяцев прожила в Ялте. Когда было совсем невмоготу, шла «на свидание» к Чехову. В его домике чувствовала себя легко. Став раскованной, поняла, что отныне буду писать то, что меня волнует.

Вернувшись из Ялты, Вероника Тушнова пишет одно из лучших своих стихотворений:

Нельзя за любовь — любое,нельзя, чтобы то, что всем.За любовь платят любовьюили не платят совсем.Принимают и не смущаются,просто благодарят.Или (и так случается)!Спасибо не говорят.Горькое… вековечное…Не буду судьбу корить.Жалею тех, кому нечегоили некому подарить.

Тушнова подумывала о пьесе. Она собиралась написать лирическую драму для молодого театра «Современник», но не связывала себя договором и не просила аванса.

— Если получится, — сказала она, — увижу, что задумка интересная, оригинальная, тогда сама приду и положу пьесу на стол.

7.

Шумно и весело отмечался Новый, 1956 год в квартире К. Г. Паустовского. Среди гостей — его друзья Вероника Тушнова и поэт Александр Яшин.

Тамада вечера Рувим Фраерман, автор лирической повести «Дикая собака Динго или повесть о первой любви» предоставляет слово Веронике Михайловне Тушновой. Голос ее звучит негромко, даже глуховато. Свои стихи она читает проникновенно, душу пронзает каждая строка.

Высокий, худощавый Яшин внимательно слушает поэта. Его умные, чуть раскосые глаза северянина, выражают немой восторг. Тушнова и раньше встречала этого серьезного, на вид хмурого, малоразговорчивого человека. Вероника Михайловна понимала, что Александр Яшин, как писатель, несмотря на солидный возраст — сорок три года, не достиг еще своего писательского потолка. Он набирал высоту и только еще входил в полную силу. Она, как и многие думающие читатели России, была потрясена его рассказом «Рычаги».

— Теперь наступила моя очередь, — проговорил, вставая Яшин. — Если не возражаете, я прочту стихотворение, написанное в первый послевоенный год. Паустовский благодарно кивнул. Глаза у поэта зажглись лихорадочным блеском. Он начал читать: