Доктор Бладмани, или Как мы стали жить после бомбы [litres] - Филип Дик

— Да бросьте вы, — ответил знакомый голос, — это я помогаю вам, доктор. И в глубине вашего бессознательного вы отлично об этом знаете. Вам ведь нужно чувствовать, что вы снова при деле, так ведь? Когда в последний раз вы испытывали это чувство? «Просто лягте и расслабьтесь, а я сделаю остальное». — Он хихикнул. — Вы понимаете, конечно, что я записываю всю чушь, которую мы с вами несем, на пленку. Я собираюсь каждую ночь прокручивать ее над Нью-Йорком — там любят всякие такие штучки.

— Пожалуйста, — сказал Стокстилл, — давайте продолжать.

— Там-та-ра-рам, — ликовал Дейнджерфильд. — Безусловно. Могу я подробно рассказать о девочке, в которую был влюблен в пятом классе? Вот когда действительно начались мои кровосмесительные фантазии. — Он помолчал секунду, затем сказал задумчиво: — Вы знаете, я не думал о Мире много лет. Лет двадцать.

— Вы водили ее на танцы или еще куда-нибудь?

— В пятом классе? — Дейнджерфильд захохотал. — Вы соображаете, что говорите? Конечно нет. Но я целовал ее…

Голос его сейчас казался не таким напряженным, более похожим на голос прежнего Дейнджерфильда.

— М-да, оказывается, я не забыл этого…

На мгновение статические разряды заглушили его.

— …и тогда, — рассказывал Дейнджерфильд, когда Стокстилл опять смог услышать его, — Арнольд Клейн стукнул меня по башке, а я врезал ему в ответ, и это было именно то, чего он заслуживал. Вы внимательно слушаете? Интересно, сколько сотен моих алчных слушателей услышали это; я вижу, как зажигаются лампочки на приборной панели — со мной пытаются связаться на многих частотах. Подождите, док, я должен ответить на несколько вызовов. Кто знает, может быть, некоторые из них — от других психоаналитиков, получше вас. — Он добавил, отключаясь: — И сдерут они с меня меньше…

Наступило молчание. Затем Дейнджерфильд включился снова.

— Они просто сказали мне, что я поступил совершенно правильно, треснув Арнольда Клейна по башке, — весело сообщил он. — Счет в мою пользу: четыре голоса против одного. Продолжать?

— Да, пожалуйста, — сказал Стокстилл, делая заметки.

— Ну, — сказал Дейнджерфильд, — а затем появилась Дженни Линдхарт. Это было уже в шестом классе…

Сателлит приблизился; голос Дейнджерфильда звучал сейчас громко и ясно. Или, может быть, дело было в высоком качестве оборудования Хоппи Харрингтона. Доктор Стокстилл откинулся на спинку стула, курил и слушал, а голос все усиливался, пока не начал отдаваться по комнате гулким эхом.

Сколько раз, думал доктор, Хоппи сидел здесь, принимая сателлит. Строя планы, готовясь к своему великому дню. И вот всему этому пришел конец. Забрал ли с собой фокомелус — Билл Келлер — высохшую маленькую оболочку? Или она все еще валяется где-то поблизости?

Стокстилл не стал оглядываться. Он полностью сосредоточился на голосе, который звучал сейчас так мощно. Он заставил себя не отвлекаться ни на что другое.

В чужой мягкой постели, в незнакомой комнате лежала, еще не совсем проснувшись, Бонни Келлер. Рассеянный желтый свет, без сомнения исходящий от утреннего солнца, заливал комнату, а над кроватью склонился, протягивая к ней руки, человек, которого она знала.

Это был Эндрю Джилл, и на мгновение она вообразила — позволила себе вообразить, — что перенеслась на семь лет назад, в самый день Катастрофы.

— Привет, — прошептала она, обняв его. — Перестань, — сказала она ему почти сразу, — ты меня раздавишь, и вообще ты небритый. Что за поведение?

Она оттолкнула его и села.

— Только не волнуйся, — сказал Джилл, откинув одеяло, взял ее на руки и понес через комнату к дверям.

— Куда это мы собираемся? — спросила она. — В Лос-Анджелес? И ты всю дорогу понесешь меня на руках?

— Мы собираемся кое-кого послушать, — ответил он, распахивая дверь плечом и пронося ее через маленький холл с низким потолком.

— Кого? — настаивала она. — Эй, я же раздета!

На ней было только нижнее белье, в котором она спала.

Она увидела гостиную и столпившихся около приемника Стюарта Макконти, чету Харди и нескольких мужчин, которые, видимо, работали у мистера Харди. На всех лицах читалась неприкрытая детская радость.

Из динамика доносился тот же голос, который они слышали ночью. Или не тот? Она слушала, сидя на коленях у Эндрю Джилла.

— …И тогда Дженни Линдхарт сказала мне, — гремел голос, — что я, по ее мнению, похож на большого пуделя. Думаю, именно так и выглядела стрижка, которую сотворила мне старшая сестра. Я действительно походил на большого пуделя. Ее слова нельзя считать оскорблением, скорее, наблюдением. Это показывало, что она кое-что знала обо мне. Но также и то, что отдельные изменения к лучшему не были замечены ею вовсе.

Дейнджерфильд помолчал, как бы ожидая ответа.

— С кем он говорит? — спросила Бонни, все еще одурманенная сном и еще не вполне проснувшись. И вдруг она поняла, что все это значит.

— Он жив, — прошептала она. — Хоппи ушел. Черт возьми! — сказала она громко. — Кто-нибудь расскажет мне наконец, что произошло?

Она соскользнула с колен Эндрю и стояла, дрожа от холодного утреннего воздуха.

Элла Харди начала рассказывать:

— Мы сами не знаем. Он, видимо, снова вышел ночью в эфир. Мы не выключали радио, поэтому и смогли услышать его, несмотря на то что это необычное время для передачи.

— Кажется, он говорит с доктором, — добавил мистер Харди. — Возможно, с психиатром, который его лечит.

— Господи! — сказала Бонни, вдвойне изумленная. — Это невозможно. Его подвергают психоанализу!..

Но она думала: где Хоппи? он уступил? Неужели напряжение, вызванное совершенными действиями, оказалось для него непосильным? Значит ли это, что и его силы ограниченны, как у любого другого живого существа?

Продолжая слушать, она быстро вернулась в свою комнату, чтобы одеться. Никто не заметил ее ухода, все были слишком поглощены передачей.

Только подумайте, сказала она себе, старый добрый психоаналитик смог ему помочь. Невероятно забавно. Застегивая блузку, она дрожала от холода и веселого возбуждения одновременно. Дейнджерфильд, лежащий на кушетке в сателлите, бормочущий о своем детстве… О боже, подумала она и поспешила назад в гостиную, чтобы ничего не упустить.

Эндрю перехватил ее в холле.

— Помехи, — сказал он. — Ничего не слышно.

— Почему? — Она испугалась, веселья как не бывало.

— Нам повезло, что мы вообще его поймали. Но я думаю, что с ним все в порядке.

— Ох, — сказала она. — Я так боюсь. А вдруг опять что-нибудь случилось?

Эндрю сказал:

— С ним все хорошо. — Он положил свои большие руки ей на плечи. — Ты же сама слышала, какой у него был голос.