Непокорные - Эмилия Харт

и оделась. Я направилась прямо к ферме Милбернов, и к тому времени, как я добралась до нее, над долиной разгорался рассвет, окрасив холм розовым светом.

Чтобы меня никто не заметил, я остановилась у дубов, за которыми начиналась ферма – в том же месте, где мама несколько лет назад отпустила свою ворону. Оттуда мне было видно фермерский домик, но не очень хорошо: небольшой холм частично скрывал его. Мне нужно было забраться повыше.

Я заткнула юбки за пояс и принялась карабкаться на самый высокий дуб – огромное дерево с перекрученным стволом устремлялось прямо в небо, как будто желая дотянуться до Бога. В последний раз я лазила по деревьям в детстве – вместе с Грейс, но руки и ноги помнили, как нащупывать узлы на ветках и опору в изгибах ствола. Я взобралась настолько высоко, что четко видела гладкие силуэты ворон на ветках; тогда я остановилась. Интересно, была ли среди них и мамина ворона? Я поискала взглядом белые отметины среди черного оперения, но не нашла их.

С этой высоты было прекрасно видно и хозяйский дом, и хлев около него. Я видела, как Джон вышел из дома и открыл хлев, как коровы двинулись к полю. Я насчитала двадцать – гораздо больше, чем на соседних фермах, насколько я знала. Думаю, часть из них принадлежала Меткалфам и присоединилась как приданое Грейс. Интересно, стал бы бить Джон хоть одну из своих коров так же, как свою жену?

Немного погодя показалась Грейс – она вынесла из дома кадку с водой и белье. Я почувствовала, как меня охватывает облегчение. Она была жива. Я смотрела, как она присела на корточки и стала стирать белье, а потом развесила его на веревке, натянутой между домом и хлевом. Белое исподнее светилось золотом под только что вставшим солнцем. Может быть, она отстирывала кровь?

Я видела, как Джон пересек поле и подошел к Грейс. Она обернулась к нему и сразу же отвела взгляд, и что-то в том, как было напряжено ее тело, заставило меня вспомнить собаку, которая ждет, что хозяин ее сейчас ударит. Я видела, как он что-то сказал ей, и они вместе пошли в дом, она – с опущенной головой.

Я посидела на дереве, наблюдая за домом еще немного, но никто из них так и не вышел. Становилось все светлее и жарче. Я спустилась с дерева, ведь кто-то из деревенских мог пройти мимо, посмотреть наверх и увидеть меня.

Придя домой, я попыталась понять, что значило то видение у костра. В нем было так много крови, чернотой разверзшейся между бедрами Грейс. Может быть, у Грейс снова был выкидыш? Или она все еще беременна? Я вспомнила, что она сказала мне: «Если и этот ребенок родится мертвым, он может убить меня».

За маем пришел июнь, дни стали длиннее. Солнце сияло в небе почти круглые сутки, так что я засыпала и просыпалась при дневном свете. Но и днем, за ежедневными хлопотами, и ночью, устраиваясь спать, я думала о Грейс. Они с Джоном приходили на службу, но после, пока Джон беседовал с другими жителями, Грейс стояла с опущенными глазами. Я гадала, о чем она думает, все ли у нее в порядке.

Я не могла послать ей записку – Грейс не смогла бы прочитать ее, она не знала букв. Я думала снова сходить до фермы Милбернов, хотя и не знала, зачем именно, – но я слишком опасалась, что меня заметят: ночи были такие короткие. Я не могла даже поинтересоваться, как дела у жены Джона Милберна, у деревенских, приходивших ко мне за средствами против сенной лихорадки и укусов мошек. Все в Кроус-Бек прекрасно знали, что мы давно перестали общаться. Если бы я сейчас спросила о ней, это вызвало бы множество ненужных вопросов. Кто-то мог догадаться, что она обращалась ко мне за помощью. А я не желала давать ее мужу еще одной причины побить ее.

Ее муж. Я не знала, что можно так сильно ненавидеть человека. Мама учила меня, что каждый человек заслуживает любви, но я не буду отрицать, что уже тогда была бы счастлива видеть Грейс вдовой.

Я со стыдом вспоминала свои мысли на свадьбе Грейс и Джона – о том, как хорошо они смотрятся вместе. Как мало я тогда понимала.

Я думала, что хорошо разбираюсь в людях только потому, что знала, как забинтовать раны и сбить лихорадку. Но я ничего не знала о том, что происходит между мужем и женой, о том, что заставляет женщину забеременеть. Я знала о мужчинах только то, что рассказывала мне мама. Ребенком я всегда удивлялась, когда какой-нибудь мужчина приходил к матери лечиться. Удивлялась большому росту, низкому голосу, мясистым рукам. Исходившему от него запаху. Пота и силы.

Листья потемнели и начали опадать. Воздух снова стал бодрящим. Однажды, отправившись на рынок за мясом и хлебом, я увидела у прилавка со свиными потрохами женщину, из-под чепца которой выбивались рыжие завитки. Грейс.

Я не могла подойти к ней посреди площади, у всех на глазах. Я отошла подальше, пока Адам Бейнбридж завернул ей два свиных сердца и положил их в домотканую сумку, свисавшую с ее плеча. Я купила хлеб, краем глаза наблюдая за Грейс. Затем она двинулась по дороге в направлении фермы мужа, а я пошла за ней следом, держась в нескольких шагах позади. Деревья по обеим сторонам дороги без листьев выглядели сурово; намокшие после ежедневных дождей листья под ногами отсвечивали красным. Грейс поплотней закуталась в шаль.

Я начала было думать, что Грейс не слышит моих шагов, потому что она ни разу не обернулась. Но когда впереди меж деревьев уже показался дом Милбернов, она обернулась.

– Зачем ты за мной идешь? – Из-под чепца выбилось еще больше рыжих прядок, и на их фоне ее лицо выглядело бледным, как молоко.

– Я шесть лун видела тебя только издалека, – ответила я. – Я увидела тебя на рынке и… Я хотела убедиться, что с тобой все в порядке. Здесь никого нет, можно говорить свободно.

Услышав мой ответ, она рассмеялась, но смех не затронул глаза.

– Я в порядке, – сказала она.

– Ты не…

– Я не была тяжела снова, если это то, о чем ты хотела узнать. Несмотря на старания Джона.

Ее взгляд помрачнел. Я подошла к ней поближе, чтобы посмотреть, нет ли на ее лице синяков, как раньше.

– Ты ничего не увидишь, – сказала она, будто прочитав мои мысли. – С