Отброс - Мари Секстон

натянул их, удивляясь их жесткости. Частички грязи, скопившиеся внутри за долгие годы, щекотали кончики пальцев. Перчатки все еще пахли кожей, несмотря на слой песка, покрывавший их.

Тейлор улыбнулся, сжимая и разжимая кулаки, чтобы размять их. Его не волновало, что когда-то они принадлежали Стюарту. Он чувствовал себя собственником этих земель.

- Никто не обрабатывал эту землю годами, - сказал Уоррен. - Я поливаю недостаточно, и там почти все время светит солнце.

- Что это значит?

- Это значит, что сначала это будет похоже на рытье бетона.

Сердце Тейлора немного упало. Он не подумал об этом. Он посмотрел на лопаты, гадая, хватит ли у него сил сделать это.

- Я позволю тебе начать, пока я буду раскладывать продукты, - сказал Уоррен. - Как только мы уберем старый кустарник, мы перепашем весь участок. Смешаем компост и почву, которые мы купили. После этого с ним будет достаточно легко работать.

Тейлор взял лопату и принялся за работу. Уоррен был прав. Даже навалившись на лопату всем своим весом, он не смог погрузить ее глубже, чем на дюйм или два. К тому времени, когда Уоррен появился, чтобы помочь ему, он едва успел сделать вмятину. Даже работая сообща, на то, чтобы выкорчевать старый, засохший розовый куст из земли, ушло больше времени, чем он ожидал. Хотя это было приятно. Тейлор почувствовал триумф, когда исчез последний признак присутствия Стюарта, и он не думал, что был единственным, кто был рад этому. Уоррен улыбнулся, глядя на зияющую дыру в земле рядом с задним крыльцом.

- Мне следовало давным-давно его выкопать.

- Теперь там будет что-то новое, а не просто пустое место.

- Куда ты посадишь остальные?

Тейлор уже думал об этом.

- Вдоль всей стены, как в магазине. - С самого начала было не похоже, что трава в том районе была такой уж здоровой. - Если только у тебя нет идеи получше.

- Я не садовод. Делай, что хочешь.

Уоррен вытащил из сарая большую неопознанную машину и показал Тейлору, как ею управлять. Изогнутые передние лопасти взрыхлили землю, как плуг, измельчая твердые комья в удобряемую массу, перемешивая компост и почву, которые они купили в магазине. Первый проход по твердой земле был трудным, но после этого оставалось только двигать тяжелую машину вперед.

- Я могу сделать все остальное, - сказал Тейлор Уоррену, испытывая странное чувство собственничества по отношению к проекту в целом. Он был рад, что Уоррен помог ему. Он никогда бы не смог пробиться через затвердевшую на солнце почву самостоятельно. Он бы разочаровался, даже не начав. Но теперь Уоррен, так сказать, заложил основу, и Тейлор мечтал о чем-то, на что он мог бы указать и назвать своим. Он положил руку на плечо Уоррена. - Спасибо.

- Дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится, - сказал Уоррен.

- Я скажу.

И после этого остались только Тейлор и странная, вновь обретенная радость, о которой он даже не думал. Грязь прилипла к коленям его джинсов и носкам ботинок. Перчатки стали мягкими и податливыми на его руках. В полудюйме от поверхности, нагретой солнцем, почва была прохладной, ароматной и свежей. На деревьях щебетали птицы, а в ушах у него жужжали насекомые.

Время от времени он замечал шум проезжающих мимо машин или соседей, которые занимались своими делами во дворе. Но по большей части вокруг были только Тейлор и простая красота заднего двора Уоррена. Как только лунки были готовы, он вытащил кусты роз из дешевых пластиковых горшков и посадил их в землю.

Когда все четыре растения были посажены, Тейлор отошел в сторону, любуясь своей работой. Он не привык к физическому труду. У него болели плечи, предплечья и кисти рук. Кожа на затылке была горячей и напряженной. Ему придется вернуться в магазин за алоэ. Даже тогда он знал, что это пройдет. Его четыре розовых куста казались маленькими на фоне дома Уоррена. Они казались ничем особенным.

Но в глубине его души они уже цвели. И они были не одни.

Он представил себе все остальное, что он мог бы добавить к плоскому, скучному пространству за домом Уоррена. Конечно, больше цветов. Но он также представил ванночку для птиц, кормушки и, возможно, один из этих симпатичных светоотражающих шаров. Он подумал о бабочках и колибри. Есть ли какие-то определенные цветы, на которые они слетаются, или подойдет любой цветок?

Он остановился, мысленно упрекнув себя. Зачем увлекаться? Зачем представлять что-то столь грандиозное так скоро? Розы могут завянуть к утру. Птичьи семена проросли сорняками, и Уоррен, возможно, не захочет устраивать у себя во дворе баню для птиц или один из этих дурацких шаров. Тейлор может остаться ни с чем, кроме загорелой шеи, за единственный день настоящей работы, который он когда-либо выполнял.

Однако он не мог в это поверить. Сомнения не давали ему покоя. Уоррен выполнит все, о чем он попросит, в разумных пределах. И в этот момент Тейлор понял, что хочет провести следующий день, руками в земле. И следующий день, и следующий за ним, тоже. Он представлял себе дни, сменяющие друг друга, как серию красивых картин, весна, переходящая в лето, лето, сменяющееся осенью, осень, переходящая в зиму, и себя, стоящего во дворе Уоррена, словно прочную нить, вшитую в каждый из них, соединяющую текущие события. От Тейлора, у которого все еще был синяк под глазом, шрамы на бедрах и горло, которое горело от проглоченной спермы, до некоего будущего Тейлора, который каким-то образом стал целым. Какого-нибудь будущего Тейлора, который позволяет прикасаться к себе только Уоррену, если только Уоррен не хочет иного. Тейлора, который не боится встретиться лицом к лицу со своим прошлым.

У Тейлора чуть не перехватило дыхание.

Впервые с тех пор, как он потерял Джеймса, он точно знал, где проснется утром, не только на следующий день, но и в течение целой череды дней, и был рад этому. Впервые он не задавался вопросом, сколько еще у него осталось времени до того, как хозяин отправит его собирать вещи. И впервые за столько лет, что Тейлору и считать не хотелось, его по-настоящему волновало, просыпается ли он каждое утро в дороге. Так часто в прошлом он хотел сдаться. Он позволял мужчинам трахать себя «без седла» в любое время, когда они просили, почти надеясь, что что-то пойдет не так. Он никогда по-настоящему не склонялся к самоубийству, потому что был слишком напуган, чтобы довести