Великая Церковь в пленении - С. Рансимэн

Сэр Пол Рико, секретарь константинопольского посольства с 1661 по 1668 гг., а затем консул в Смирне, не был столь положительно настроен. В легко воспринимающейся и сочувственной книге о Греческой церкви, которую он опубликовал в 1676 г. по просьбе Карла II, он соглашается со Смитом в том, что слово μετουσίωσις сравнительно новое. «Вопрос о пресуществлении, — писал он, — не обсуждался с давних пор в Греческой церкви, но, подобно другим трудным для понимания понятиям, не подлежал обязательному определению и оставался в стороне и объяснялся неудовлетворительно, разворачиваясь из своей собственной сути, до тех пор, пока раздоры, и злоба, и школы не запутали и не закрутили нитку до такой степени, что концов не найти никогда». Это было беспристрастное изложение ситуации; Рико точно уловил преобладание догмата в его время над влиянием тех, «которые получили образование в Италии».[486] Благочестивый сэр Джордж Велер, который много путешествовал по греческим землям в 1670–х гг. и опубликовал описание своих путешествий в 1682 г., считал, что средний грек не придерживался догматов. Это мнение поддерживали такие люди, как Анфим, образованный митрополит Афинский, библиотекой которого восхищался товарищ Велера по путешествиям, француз Спон. Анфим сказал Велеру, что он присутствовал при подписании патриархом Парфеиием декларации для маркиза де Нуантеля и добавил, что он полностью разделяет положения веручения. Но епископ Салоны, которого Велер встретил в монастыре св. Луки в Стирисе, заявил, что греческий взгляд точно совпадает с тем, что говорил Велер; Велер обнаружил, что многие другие греческие священники соглашались с этим. Сам он придерживался того мнения, что догмат преобладал только среди греков, живущих в местах, где имела некоторое влияние Римская церковь, особенно в самом Константинополе и на островах, находящихся под венецианским владычеством.[487]

Все эти ученые мужи были правы. Не подлежит сомнению, что в это время церковные власти Константинополя, в полемике с Лукарисом и под влиянием итальянских идей, приняли догматическое определение; но оно не было принято повсюду в Церкви. Возможно, Велер был ближе всего к истине. Средний грек предпочитал трактовать вопрос как таинство; и по большому счету, такой взгляд был преобладающим. Сегодня Греческая церковь избегает слова μετουσίωσις. Катехизисы XIX в. гласят, что хлеб и вино становятся Телом и Кровью Христовыми, но, по словам одного современного историка восточного христианства, православные «неохотно определяют и характер изменений, и точный момент, когда они произошли».[488]

Так что греческие священнослужители, которые приехали в Англию и отрицали, что их Церковь верит в пресуществление, не говорили неправды в угоду своим хозяевам. Скорее всего, они считали, что догмат необязателен. Отрицание Германа, быть может, было слишком категорическим. Но Иосиф Георгиренис, вероятно, вполне искренне заявлял в предисловии к своей книге о Греции: «В таинстве Евхаристии Греческая церковь не согласуется с Римской, как пытаются навязать ей сторонники папства».[489]

Несмотря на это, у англикан осталось неприятное подозрение, что греки на самом деле признают пресуществление. Когда Филиппопольский митрополит в 1701 г. в Кембридже сказал д–ру Ковелу, что греки не держатся этого учения, Ковел искренне не поверил ему. В таких условиях было трудно ожидать, чтобы англиканская иерархия продолжала дискуссии по вопросу взаимного общения.[490]

Тем не менее, в Англиканской церкви были люди, которые по–прежнему считали, что единение с древней Восточной церковью было бы выгодно и в духовном, и в политическом плане. Неприсягнувшее духовенство никогда не было очень многочисленным, но у него были энергичные и предприимчивые предводители. Им не нравился тот путь, которым пошла Церковь Англии после революции 1688–1689 гг. Хотя они отвергали папство, но не примыкали и к протестантизму. Сами себя они считали «старокатолической» Церковью. Томас Кен, бывший епископ Бата и Уэльса и последний из неприсягнувших епископов XVII в. (он умер в 1711 г.), писал в своем завещании: «Я умираю в святой и апостольской вере, исповедовавшейся всей Церковью до разделения Востока и Запада». Следовательно, для его последователей было священным долгом пытаться достичь единства с православными.[491]

Возможность им предоставилась в 1716 г. Александрийский патриархат испытывал материальные трудности. Косьма, архиепископ Синайский, обещал большую взятку губернатору Египта и великому визирю в Константинополе, чтобы обеспечить себе патриарший престол; правящий же патриарх, Самуил Капасулис, занял еще большую сумму, чтобы превзойти его. Теперь он был должен 30 000 талеров. Считая, что англичане богаты и щедры, он послал в Англию Арсения, митрополита Фиваидского, и старейшего игумена патриархата, архимандрита Геннадия, родом киприота. Они отправились в путь, согласно обычаю, с четырьмя диаконами, чтецом и поваром, и прибыли в Англиюлетом 1714 г., снабженные письмами к королеве Анне. Хотя в какой‑то момент там были смущены слухом, пущенным, как они утверждали, иезуитами, тем не менее, приняли их хорошо. Они завязали дружеские отношения с антикваром Хэмфри Вэнли, который незадолго до того покинул пост секретаря Общества содействия христианскому просвещению. Как он сам, так и люди его круга встретили их гостеприимно. Арсений радостно писал своему другу, Хрисанфу, патриарху Иерусалимскому, с просьбой передать, с каким почетом встречали его и Геннадия. Он рассказывал об обедах, данных в его честь, и похвалялся замечательным впечатлением, произведенным ими на английскую публику тем, что они всегда носили среди них свои одежды.[492]

В 1715г. Арсений опубликовал трогательный трактат под заглавием «Lacrymae et Suspiria Ecclesiae Graecae, или Отчаянное положение Греческой церкви, смиренно представленное в письме к Ее Величеству, королеве Анне». В ответ Лондонский епископ Джон Робинсон через несколько месяцев послал им 200 фунтов от фонда королевы Анны и 100 от короля Георга I, но при этом выражалась надежда, что они скоро покинут страну. Он приготовил для них еще 100 фунтов, но удерживал их до тех пор, пока они не объявят о своем отъезде. Они же чувствовали себя слишком хорошо, чтобы понять этот ясный намек, что они уже злоупотребили гостеприимством. Вэнли по–прежнему принимал их, хотя д–р Ковел отправил ему из Кембриджа строгое письмо с предупреждением, что на этих людей можно в богословском отношении полагаться ничуть не более, чем на греков, приезжавших ранее; нельзя с уверенностью сказать, что они не верят в пресуществление. Арсений избежал этой западни. Вэнли ответил Ковелу, что греческие иерархи скромно заявили, что «они верят, что свв. Василий и Златоуст считали, что не следует вмешиваться в то, что их не касается». Этот ответ удовлетворил Вэнли, который через несколько дней, 24 декабря 1715 г., написал своему другу, д–ру Тэдвею, с просьбой сообщить д–ру Ковелу о том, что греки собираются посетить его. Мы не знаем, как их там встретили.[493]

Между тем они нашли себе и других друзей. Арсений сообщал Хрисанфу Иерусалимскому, что не только два члена Парламента предложили помощь строительству греческой церкви в Лондоне, но также многие англичане выражали желание быть принятыми в православную общину. Это удивительное замечание следует объяснить тем, что греки начали платить за гостеприимство своим хозяевам интригами с неприсягнувшими.

Согласно Томасу Бретту, который незадолго до того был посвящен в епископы неприсягнувших и позже вел протоколы, в июле 1716 г. шотландец из неприсягнувших, Арчибальд Кэмпбелл, случайно встретил Арсения и обсуждал с ним возможности более тесного общения. По словам историка Скиннера, «тщательно обдумав все пути, которые, как он полагал, могут быть полезны для Церкви, (Кэмпбелл) использовал переговоры, чтобы намекнуть на что‑нибудь в этом роде». Арсений отнесся благосклонно. Так Кэмпбелл и Иеремия Коллиер, глава английских неприсягнувших, вместе с Томасом Бреттом, Нафанаилом Спинксом, Джеймсом Гаддерером и некоторыми другими, собрались, чтобы подготовить предложения для передачи Восточным патриархам.[494]

Вероятно, в начале 1717 г. экземпляр предложений был вручен Арсению, который передал его в Константинополь. Это был пространный документ, переведенный на изысканный греческий язык Спинксом с помощью г–на Томаса Рэтрея из Крэйг–холла. Предложений было двенадцать; к ним было добавлено двенадцать пунктов, по которым неприсягнувшие считали, что они полностью согласны с православными, и пять пунктов, по которым они не соглашались, и потому было необходимо обсуждение.

Двенадцать предложений были следующие. Во–первых, Иерусалим должен считаться Матерью–Церковью; во–вторых, этому патриархату должно быть дано преимущество над всеми другими Церквами. В–третьих, будут признаны канонические права Александрийского, Антиохийского и Константинопольского патриархатов; в–четвертых, будет признано равенство по чести Константинополя и Рима. В–пятых и в–шестых, остатки «кафоликов» в Британской церкви (так неприсягнувшие именовали себя) признают, что они получили христианство из Иерусалима и вернутся к этому «древнему божественному порядку». В–седьмых, согласованность в богослужении между Церквами должна быть достигнута как можно более тесная. В–восьмых, британцы должны восстановить древнее английское богослужение. В–девятых, гомилии Иоанна Златоуста, Григория Богослова и другие труды св. отцов должны быть переведены на английский язык. В–десятых, Иерусалимский епископ будет особо поминаться в молитвах за патриархов объединенной Церкви. В–одиннадцатых, за британские Церкви также будет возноситься молитва. Наконец, предстоит обменяться письмами для утверждения актов, представляющих взаимный интерес.