Записки мертвеца - Георгий Апальков

целей, я оказался у самого края и посмотрел вниз. Ноги непроизвольно подкосились, а дыхание перехватило так, словно я только что встал разгорячённой спиной под ледяной душ. И с такой боязнью высоты я планировал пролететь над городом на высоте птичьего полёта? Может, и хорошо, что план мой не задался.

Внизу дом, на котором я стоял, окружали полчища неповоротливых, израненных мёртвых. Среди них совершенно точно были те, что окружили меня вчера и готовились выковырять из застрявшего автомобиля, как последний огурец из банки с разносолами в финале шумного застолья. Сигнализация, которой Сергей спас меня, а после расчистил себе путь к моей тачке, привлекла ещё и новых мертвяков со всей округи. Словом, теперь выйти из подъезда этого дома было бы чистым самоубийством. Возле соседнего дома, дальше по улице, картина была получше: всё та же гниющая, окровавленная толпа, но чуть более разреженная. Мне представлялось, что при желании мимо всех этих разбредшихся и слоняющихся туда-сюда вдоль дороги мертвяков можно было проскочить. Нужно всего-то магическим образом перемахнуть на крышу того дома, спуститься вниз, а потом достаточно будет двигаться очень быстро и проворно, и никого из них не подпускать к себе слишком близко. Но, разумеется, я всего лишь выдавал желаемое за действительное в отсутствие других вариантов. И даже этот единственный вариант с вероятностью успеха один к ста казался мне чем-то перспективным в ситуации полнейшей безысходности.

В квартиру я спустился подавленным. Я чувствовал себя так, будто для того, чтобы добраться до Иры, мне нужно выполнить некую мыслительную операцию, которая мне не по силам. Как представить четырёхмерный объект или развязать причинно-следственную петлю временного парадокса. Когда напряжение моё достигло крайней точки, я решил — к чёрту всё! Не получается — значит, не получается. Значит, время ещё не пришло. А коли так, то займусь пока тем, что мне по силам — там, глядишь, и идеи какие-нибудь в голову взбредут.

Для начала, чтобы хоть немного разрядиться и избавиться от клокочущего чувства раздражения от всего и вся, я решил снять свой доспех, который надел ещё у себя дома, собираясь в дорогу четыре дня назад. Куски ткани, скотчем примотанные к частям тела — всё долой! Пусть кожа подышит, а тело почувствует свободу. Дальше я оценил запасы воды в квартире Сергея и Кристины и решил, что даже если сейчас как следует ополоснусь, смыв с себя недельный пот и грязь, то всё равно не умру от жажды ещё долгое-долгое время. Вода была холодной, подогреть её можно было разве что на костре, а разводить его было долго и муторно. Поэтому я решил, что небольшой сеанс закаливания мне не повредит. Когда я был чист и одет отчасти в свою, а отчасти в позаимствованную из хозяйского гардероба одежду, я какое-то время просто сидел в кресле в гостиной и ловил момент, чувствуя себя живее всех живых. Затем я принялся делать копьё — знакомую мне конструкцию ещё со времён Радуги и наших славных деньков в её стенах. Копья зарекомендовали себя хорошо тогда, во время той вылазки, так почему бы и сейчас не смастерить одно, если подручные материалы позволяют? Да, всех мертвяков в округе нанизать на него не получится: сгодится оно разве что для разового спасения жизни, от одной атаки одного заражённого. Но хоть что-то.

К полудню копьё было готово. Готовы были и несколько экспериментальных дубин из ножек стола и стульев. Но ни идей о том, как они помогут мне, ни новых мыслей по поводу того, как миновать эти треклятые оставшиеся полтора километра по-прежнему не было. Я решил вновь подняться на крышу, чтобы взглянуть на обстановку внизу ещё раз. Подспудно я, разумеется, лелеял надежду на то, что с момента моего последнего выхода наверх произошли все семь чудес света, и мёртвая толпа на каком-нибудь участке под домом схлынула, освободив для меня хотя бы ничтожное окно возможностей. И так же подспудно понимал, что всё это — чушь собачья. Что толпа никуда не схлынет сама по себе, и что она в общей своей массе всё ещё там, и покуда это так, из этого дома мне не выйти. Но даже если так, что теперь делать-то? Разве, перестав уповать на чудо, я приближу себя хоть на йоту к конечной цели, учитывая всю безнадёжность моего текущего положения? Нет, не приближу. Потому — стоит выйти и посмотреть ещё раз.

На крыше я увидел всё те же тазики и вёдра, расставленные один к одному, чтобы ни одна капля с неба не пропала даром. Но помимо тазиков, помимо всего, что ещё сегодня утром составляло унылый пейзаж крыши заурядной панельной многоэтажки, я увидел человека. Настоящего, живого человека, который и вёл себя как настоящий живой человек: ходил туда-сюда, смотрел в бинокль и что-то записывал в свою маленькую записную книжку. Мертвец совершенно точно не вёл бы себя так осознанно. Потому у меня не было и малейших опасений, когда я окликнул его. Раньше мне было трудно начать разговор с незнакомцем. Что сказать при первой встрече, чтобы сразу не показаться идиотом? «Привет»? «Здоров»? «Альбукерке жжёт, чё как, сволочара, жди сигнала»? Теперь же, с наступлением новой эры, вещи такого порядка окончательно ушли на второй план. Что сказал — то и сказал, и незачем мучить голову.

— Здравствуйте!

Человек обернулся, посмотрел на меня и помахал рукой в ответ.

— За водой, сосед? — спросил он, бегло оглядывая полупустые тазики и вёдра вокруг.

— Не, наоборот, — ответил я, отдавая себе отчёт в том, что миссия «не показаться идиотом» была провалена.

— Хм… Ладно. Чё нового? Есть чё? — спросил человек с биноклем и блокнотом.

Само собой, я не имел ни малейшего понятия о том, что этот человек с биноклем подразумевает под словом «чё?». И потому в ответ сказал:

— Нет. Ничё.

Человек с биноклем и блокнотом кивнул и продолжил делать то, что он бы и делал, даже если б я ему не встретился.

Он помечал что-то в блокноте. Вымерял что-то, оглядываясь на обстановку вокруг: что-то о чём мне было невдомёк. Мне было нечего терять. У меня за душой были только ключи от арендованной квартирки и сумка с отвёртками, пригодная разве только для разбора и сбора неработающего телевизора в гостиной. И потому я высказал ему все свои наблюдения:

— Там, если вдоль по улице смотреть, куча мертвяков, один к одному.

— Это я уж вижу, — сказал человек, не отрываясь от записной книжки.

На вид ему было лет сорок. На нём