Молчаливая слушательница - Лин Йоварт

Гвоздь с документами отношу на переднее сиденье машины, а с пакетом для вещдоков иду в сарай за вечно сверкающим топором – единственным предметом в Страхомире, который не тускнеет и не портится. Топаю к окровавленной колоде возле пустого курятника. Вытряхиваю из пакета ремень. Он пытается ускользнуть, но я быстро прижимаю его ногой и, подобрав с земли, сворачиваю змеей вокруг пряжки. С величайшей осторожностью кладу на колоду.

Вид у ремня невинный, однако внешность обманчива, поверьте.

Око за око. Благодаря изучению Библии я знаю, что это записано и в Исходе, и в Левите. Значит, Бог был твердо уверен в данном принципе, верно?

Высоко заношу топор и опускаю – резко, быстро, пока ремень не успел сбежать. Из кожи сразу начинает струиться застарелая кровь. Детская кровь. Она густая, тускло-коричневая и пахнет страхом.

Отец убивал Рут одним движением, но я еще не закончила. Вновь опускаю топор, и на этот раз слышу крики Марка. Крики – красные вспышки молнии. Марк. Марк. Марк. Машу топором вновь и вновь, ловлю ртом воздух, задыхаюсь… Куски ремня отскакивают от колоды во все стороны, крики один за другим летят в раскаленное яркое небо. В моем понимании отец убил и Марка тоже.

Собираю куски ремня, кладу их назад на колоду и рублю дальше. Кровь уже не струится, а брызжет, крики сливаются в долгий незатихающий вой. Руки болят, но я рублю. Голову ломит, но я рублю. Ноги отекают, но я рублю.

Кровь из ремня пульсирует в такт моим ударам, переливается через край и падает на землю, как водопад с утеса. Опоясывает основание колоды, подбирается к моим туфлям. На поверхность всплывают белые перья мертвых Рут. Давняя кровь растекается шире и шире; вот она уже затапливает всю ферму, а красные крики закрывают небо, и люди гадают, уж не конец ли света настал.

Наконец от ремня не остается ничего, кроме окровавленных ошметков, и мой разум успокаивается. Я опускаюсь на землю и отталкиваю от себя топор.

Только тут замечаю на колоде треугольную пряжку; она блестит на солнце, невозмутимая и неподвижная, дразнит меня, уверенная в собственном бессмертии. Я вновь встаю, размещаю пряжку в центре колоды, подбираю топор. Перехватываю его обеими руками под самой головкой. Склоняюсь над пряжкой. Лезвие топора указывает четко на крики, испарившиеся в раскаленном небе.

Коротким резким взмахом опускаю обух и слышу приятный лязг металла о металл, как вдруг подбородок сбоку пронзает жгучая боль. Бросаю топор и зажимаю руками нижнюю часть лица.

По запястьям и шее течет кровь, мешается с по́том. Мне страшно открыть рот – вдруг срикошетивший топор сломал челюсть? Осторожно прохожусь пальцами по подбородку, постепенно увеличивая давление. Кость цела. Открываю-закрываю рот, вздыхаю с облегчением – и злостью на собственную глупость.

Опять подбираю топор и нацеливаю его острием в небо. Новая кровь с моего лица капает на старую кровь на колоде, а я наношу удар по пряжке. На этот раз я готова и успеваю отпрянуть от отскочившего топора. Колочу по пряжке еще и еще, уворачиваясь от злостного рикошета. При каждом ударе она издает пронзительный писк – как котенок, пробывший моим целых два часа.

Швыряю топор на землю и смотрю на кусок металла на колоде. Он все еще цельный, но распознать в нем пряжку уже нельзя.

Сойдет.

В сарае снимаю с ржавого гвоздя мешок, встряхиваю его, затем методично топчу слева направо и сверху вниз, чтобы убить притаившихся внутри пауков. Перепроверяю, вывернув наизнанку. Вернувшись к колоде, скидываю в мешок кусочки ремня и искореженную пряжку. Крепко завязываю мешок узлом, чтобы ничего не сбежало.

По дороге к гробовщику я репетирую диалог, который представляла много раз. Смакую свою любимую фразу: «Это последний гвоздь в крышку гроба».

Глава 72

Джой и Рут

Январь 1961 года

– Больше никогда не стану есть Рождественский пирог.

Слова прозвучали безразлично, но Джой заметила у рта Марка красные пузырьки гнева. Он стоял рядом с ней в конце подъездной дорожки, ждал автобуса на урок Библии.

– Я тоже.

Джой хотела спросить, откуда взялась незнакомая сумка вместо привычного школьного рюкзака, но спина после вчерашней порки болела невыносимо, Джой едва соображала, и на разговоры сил не было. Может, это Преподобный раздал «Христианской молодежи» такие сумки специально для уроков. Сейчас Джой ненавидела отца еще сильнее: тот без всяких оснований приказал ей сразу после изучения Библии возвращаться домой, а не ехать к Фелисити.

В Блэкханте при выходе из автобуса Марк врезался в нее сзади. Джой хмуро обернулась – он явно сделал это специально. Однако Марк посмотрел на нее и сказал:

– Прости, Джой. Прости меня, пожалуйста.

Она недовольно поморщилась, но почти простила брата, когда тот с улыбкой помахал ей, провожая к актовому залу.

После урока Фелисити с Джой спрятались в раздевалке, и Джой сказала, что сегодня ей не хочется никого пародировать, а еще отец велел возвращаться прямиком домой. Фелисити попыталась развеселить подругу рассказами о проделках Снежинки, но та не улыбалась. Сидела, уставившись под ноги, и представляла, как следы ударов на спине пульсируют, растут и уплотняются в новые шрамы.

– Ну же, не унывай, Джой… Он обязательно отпустит тебя к нам в четверг.

Джой глянула на Фелисити. Вот бы рассердиться на нее, на эту девчонку, которая ничего не знает о боли, криках и скрипе линолеума! Только Фелисити не виновата, она хотя бы приглашает Джой к себе и дарит ей минуты радости. К тому же Фелисити – единственная Подруга Джой.

Вот там-то, в маленькой комнатке актового зала, где они обычно вместе смеялись, Джой, измученная болью в исполосованной спине, рассказала Фелисити об отце.

Возмущенные восклицания Подруги ложились на душу Джой успокаивающим кремом. Затем прозвучало то, чего она ждала, ради чего вообще откровенничала.

– Я расскажу родителям. Они его остановят.

После отъезда Фелисити Джой встала на Церковном крыльце, чтобы подождать Марка. Вскоре начали выходить старшие ученики, но его с ними не было.

Следом появился Преподобный Брейтуэйт, и Джой спросила у него про брата. Преподобный покачал головой.

– Я хотел задать тебе тот же вопрос. Мы подумали, что Марк заболел.

Джой испугалась – если Преподобный позвонит отцу, то Марку несдобровать. Она со смехом ответила:

– Ой, точно, он остался помочь папе. Я привыкла возвращаться с ним вместе и совсем про это забыла.

Преподобный настоял на том, чтобы проводить ее до автобусной остановки. Причину Джой понимала – Венди Боскомб до сих пор не нашли, и все опасались, как бы похититель не похитил еще одного ребенка. Она боялась встретить на остановке брата – ведь тогда Преподобный поймает ее на лжи, – но его не было. Зато были другие взрослые, Преподобный оставил Джой с ними и попрощался. Она беспокойно изучала улицу. Похоже, Марк прогулял занятие. Значит, он должен появиться тут с минуты на минуту, чтобы успеть на автобус.

Марк так и не пришел.

По дороге домой Джой смотрела в окно на серый дождь, а угри в животе злобно шипели. Она пробовала вернуть чувство, которое испытывала при записывании любимых слов и образов, утопить угрей в темном шоколаде с клубнично-сливочной начинкой, – но слишком переживала за брата.

Может, отец приехал в Церковь, как только она отправилась в зал изучать Библию, и забрал Марка на ферму, чинить изгородь? Маловероятно, конечно, но