Форсайты - Зулейка Доусон

Джон провел ладонью по лбу к волосам. И улыбнулся. Первым. И увидел, как смягчилось ее лицо, но она продолжала смотреть на него так, словно он узрел видение.

Осторожно и медленно она подошла к бревну, помедлила и, вдруг решившись, села. Джон предупредил ее намерение и чуть посторонился, а потом уступил естественному порыву и сел рядом с ней.

Флер! Ее теплый аромат был как благоухание лета. Внезапно Джон неистово захотел узнать, что привело ее сюда. Но как спросить? Это было бы дерзостью, ведь сам он не имел никакого права быть здесь. И он чувствовал, что она все еще не опомнилась, все еще боится. Неудивительно: он же и сам не верит своим глазам.

– Наверное, ты не понимаешь, почему я здесь… – начал он, провел рукой по волосам, обвел взглядом полянку, ничего не видя, пытаясь яснее понять собственные побуждения. Вокруг смыкались лиственницы, они были словно в исповедальне.

– Собственно, я бывал тут раза два после… – Он запнулся и неловко закончил: – …когда мне нужно было подумать.

Он опустил руку с нервным смешком, более похожим на вздох.

– Наверное, мне следовало попросить разрешения у владельца.

Он взглянул на Флер и был вознагражден ее первой улыбкой. Ее нерешительность вдруг исчезла.

– Не беспокойся, – сказала она все так же тихо, но уже уверенным голосом, и потрогала его за плечо. – Ты его получил.

Джон подумал, что вид у него, конечно, идиотский. Она хочет сказать?.. Верна ли его догадка?..

Ответ он получил, не задав вопроса.

– Да, Джон. Я купила Робин-Хилл.

Как оглушает даже мелочь, если ее не ожидать! Эти шесть коротких слов поразили Джона, уничтожили само время. Настоящее и прошлое вихрем вращались вокруг них. Воспоминания, мечты, реальность смешались неразделимо. Словно она сказала:

«Прошлое можно изменить – взгляни, я его изменила!»

И опять она ответила, не дожидаясь вопроса:

– Нет, жить тут я не буду.

– А!

Джон устыдился облегчения, которое испытал, услышав это. Он надеялся, что она ничего не заметила, но ничего не мог с собой поделать: он испытал облегчение. Какая сила в былой собственности, в былом осознании себя хозяином!

– Я открою дом отдыха для раненых летчиков.

– Чудесно! – пробормотал он, еще больше стыдясь собственной мелочности. Как похоже на нее – делать что-то, организовывать, найти практическое применение своей энергии. А он? Что может сказать о себе он? И не впервые за этот день Джон «почувствовал к себе презрение за то, что не стал солдатом».

– Как видишь, Джон, я вношу свой вклад. Я твердо решила что-то сделать!

– Да. И так похоже на тебя – сразу найти, что именно. – Он сорвал голубой цветочек, покачивавшийся у его ноги, и вспомнил сад коттеджа и лицо юной девушки на фоне голубых цветов. Он рассеянно вертел стебелек. – Жалею, что у меня нет твоей… твоей уверенности в том, что ты делаешь.

Они оба уставились на голубые лепестки в его пальцах. Тут Джон узнал незабудку и отбросил ее.

– Моя помощь никому не нужна.

Его слова повисли в воздухе, а потом Флер сказала ласково:

– Она нужна мне, Джон! – и добавила твердо, перехватив его недоуменный взгляд: – Если только ты говоришь серьезно.

Она всматривалась в его глаза. Ее лоб пересекла суровая складка. Ему почудилось, что она знает все, о чем он думает. В отличие от него.

– Послушай, Джон, если ты правда хочешь помочь, я бы нашла для тебя дело. Забудь прошлое, я тоже забуду, и мы вместе сделаем много.

Ее коротенькая речь сняла тяжесть с его души. Он сам вряд ли сумел бы найти эти слова, и шанс был бы упущен. Как она практична! И разумна. Флер!

– Да-да, Флер. Попробуем. Скажи, что я мог бы сделать?

– Я зарегистрирую Робин-Хилл как благотворительное военное начинание, и мне требуется попечительский совет, готовый понести часть расходов. Дом я возьму на себя, но потребуется купить оборудование, потом заработная плата, текущие расходы… Двух попечителей я уже нашла. Нужны еще трое-четверо. В смысле работы многого от них не потребуется. Только собираться раз в три месяца, ну, и всякие мелочи. Однако пожертвования должны составить…

Она назвала круглую сумму. Джон счел ее вполне разумной и так и сказал. Он с радостью уплатил бы вдвое больше, лишь бы облегчить свою совесть. Робин-Хилл – приют для выздоравливающих раненых – это уже что-то!

– Звучит чудесно, – сказал он, когда она договорила. – Бог свидетель, как уже нужны такие дома! – Внезапно он вспомнил того, кому уже нельзя было помочь. – И особенно для летчиков, – добавил он.

– Мой дом предназначен как раз для летчиков! – Флер снова улыбнулась. Джон улыбнулся в ответ, но не успел заглянуть ей в глаза – она встала. Он последовал ее примеру.

– Я напишу тебе о подробностях. Конечно, ты можешь в любую минуту отказаться…

– Нет-нет! Не беспокойся! – Ну почему она вдруг решила, что он может передумать? Он же дал слово – и без колебаний.

– Значит, мы договорились, – сказала она ровным голосом. – Мне пора… – Она кивнула в сторону дома.

– Мне тоже, – ответил он, указывая в противоположную сторону. – Я поставил машину под изгородью.

Флер протянула ему руку. Он взял ее. Пожатие было легким, спокойным, незначимым. Когда она отняла руку, Джон испытал легкое разочарование. Так значит, они и правда забыли прошлое. Флер повернулась и пошла к дому быстрой легкой походкой. У той же лиственницы она стремительно обернулась и сказала:

– До свидания!

Он еще не успел ответить, как она скрылась из виду.

Глава 11

«Виновен!»

На обратном пути, сидя в машине рядом с теткой – Майкл сел впереди рядом с Ригзом, – Флер без умолку говорила о своих планах. Она взвешивала, сколько выздоравливающих летчиков – выбор был сделан – можно будет разместить в доме с удобствами, какой постоянный штат понадобится, какой медицинский надзор. Но пока она продолжала болтать об этом, мысль ее работала совсем в другом направлении и куда быстрее. Она видела Джона! Ей было удивительно, пьяняще легко, будто она вдохнула веселящего газа. То, что он был там, словно отданный Провидением ей в руки, одарило ее особой, ничем не омраченной радостью. Но воспоминание о том, как ей пришлось расстаться с ним, отпустить назад в его мир успокоенного ее сдержанностью, теперь начинало нелепо грызть ее. Быть может, следовало как-то намекнуть ему, дать понять, что теперь перед ними открылась новая страница? Вдруг она напрасно внушила ему, что он может ничего не опасаться? Между Ричмондом и Чизиком она пришла к выводу, что безнадежно все погубила; между Чизиком и Хаммерсмитом надежда вернулась, принося убеждение, что все сложилось как нельзя лучше, – и так это продолжалось от района к району. Проще было бы погадать на ромашке. И все это время, беззаботно болтая, а про себя снова и снова взвешивая свои шансы, Флер не замечала, как время от времени краснеет шея ее мужа, как кончики его ушей словно обвисают, когда она говорит особенно увлеченно.

– Я знала, дорогая, это сразу придаст тебе сил, – заметила Уинифрид, утешенная такой переменой в племяннице. – Особенно после того, как Кит так внезапно уехал. Такой увлеченной я видела тебя, только когда ты организовывала столовую во время Всеобщей забастовки.

Едва они, завезя Уинифрид на Грин-стрит, вернулись домой, как Флер сразу же отправилась принять ванну. Майкл прошел к себе в кабинет, якобы заняться какими-то документами. Он рухнул в свое складное кресло так, что оно заскрипело: его одолевала жалость к себе. Последнее замечание тетушки его жены вызывало у него особую тревогу, хотя тревожных моментов во время этой поездки хватало. Да, бодрая веселость Флер была именно такой, какая отличала ее в дни Всеобщей забастовки, и теперь он угрюмо вспоминал цепь событий, зародившихся тогда.

Из рамы над письменным столом, держа в выразительной лапе корки украденного плода, на него смотрела Белая Обезьяна с глубочайшей иронией в почти человеческих глазах. Майкл отвел было взгляд, но тут же снова покосился на сардоническую морду. «Да, ты права, – подумал он, обращаясь к картине. – Я становлюсь подозрительным, и это никуда не годится. Сначала я мучаюсь, что у нее нет настоящего занятия, а потом лезу на стенку, когда она его находит. Тебе же известен ответ, верно? Ни один приз не стоит борьбы за него!»

Когда он вошел в свою гардеробную, до него донесся голос Флер. Она пела в ванной!

Они вошли в ресторан «Савой», приковывая к себе общее внимание. Флер в багряно-красном была ослепительна. Ее платье, ее губы, ее волосы оттенялись кремовой белизной кожи и жемчугами на шее и запястьях. Она была неотразима. Майкл, поддерживая ее за локоть, был полон гордости. Словно она оделась так для него одного.

Мессенджеры уже ждали в баре. Вивиан сам смешивал коктейль, как было у него в обычае. Нона отсчитывала оливки.

– Мне нравится, – сказал Майкл, подходя. – Аристократия занимается тем, что у нее получается лучше всего.

Нона нежно его поцеловала – тоненькая миниатюрная блондинка в голубом облегающем платье, на десять лет моложе Флер и уже мать четверых детей.