Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

в бешенстве скривившись и страстно желая, чтобы Уолли Мейсон куда-нибудь делся. Только Уолли этот из тех, горько подумал он, кто всегда остается до конца.

— Конечно, шанс у постановки есть, — снисходительно буркнул он. — У любого спектакля есть шанс! Но не знаю, не знаю…

Отис Пилкингтон меньше всего интересовался шансами «Американской розы». Он пришел с просьбой, очень надеясь получить отказ и уйти. Ему пришло в голову, что если просьбу заменить требованием, то, возможно, и удастся сэкономить тысячу-другую долларов.

— Мне нужна сцена завтра после спектакля! — резко бросил он. — Хочу устроить ужин для всей труппы.

К его изумлению, Гобл немедленно согласился.

— Конечно, конечно! — с готовностью воскликнул он и, взяв Пилкингтона под локоть, увлек в глубь сцены. — А теперь послушайте, — доверительно шепнул он, — хочется мне с вами потолковать. Строго между нами, я считаю, что этот фарс не продержится в Нью-Йорке и месяца. Что-то с ним сильно не так…

К изумлению продюсера, Пилкингтон поспешил горячо согласиться:

— Вот именно! Зато, если бы пьеса осталась в своем изначальном виде…

— Ну, теперь уж поздно горевать, — вздохнул Гобл. Удача сама шла в руки. Как он мог забыть — Пилкингтон же автор! — Сделаем веселую мину при плохой игре… но не хотелось бы, чтобы такой славный малый, как вы, ходил и всем рассказывал, как я его подставил. Так вот, я хочу уберечь вас от лишних убытков, а потому готов, хоть это и не в интересах моего бизнеса, выкупить вашу долю в постановке, и точка! В конце концов, может, мне удастся выжать из нее какой-то навар хотя бы в провинции… вряд ли, конечно, но хиленькие шансы имеются, и я готов рискнуть. Наверное, сам себя граблю, но если захотите уступить права, дам пятнадцать тысяч.

— Тогда, пожалуй, и я поучаствую! — послышался из-за плеча ненавистный хохоток Мейсона. — Предлагаю за долю в акциях три доллара наличными, а в придачу подброшу еще новые подтяжки и часы «Ингерсолл». Идет?

Гобл бросил на него злобный взгляд.

— Тебя-то кто просил влезать?

— Совесть! Старая добрая совесть. Не могу я спокойно смотреть на избиение младенцев! Почему бы тебе не подождать, пока он умрет? Тогда и сдирай с бедняги шкуру. — Уолли повернулся к Отису. — Ты разве сам не видишь, что наш мюзикл — самый громкий хит за последние годы? Думаешь, этот Джесси Джеймс с большой дороги предложил бы тебе хоть цент, не будь уверен, что сделает на «Розе» состояние? Да ты представляешь…

— Для меня несущественно, — высокомерно перебил Отис, — сколько предлагает мистер Гобл. Я уже продал свою долю.

— Что?! — завопил продюсер.

— Когда?! — подхватил Мейсон.

— Еще во время гастрольного тура. Не знаю даже, кому — он покупал через юриста-посредника.

Тишину, наступившую за этим откровением, прервал новый голос:

— Мистер Гобл, я хотела бы поговорить с вами! — К беседе незаметно присоединилась Джилл.

Гобл сердито обернулся, и она спокойно встретила его взгляд.

— Я занят! — рявкнул он. — Приходите завтра!

— Я бы предпочла сегодня.

— Она бы предпочла! — Он вскинул руки, словно призывая небеса в свидетели земных мучений праведника.

— Я насчет вот этого. — Джилл протянула письмо на бланке со штампом театра. — Нашла в почтовом ящике, когда выходила из дому.

— И что это?

— Похоже, меня увольняют.

— Правильно, — буркнул Гобл, — так и есть.

Уолли издал удивленное восклицание.

— Ты хочешь сказать?.. — начал он.

— Вот именно! — ощерился продюсер. Наконец-то победа за ним! — Я согласился, чтобы она сыграла на премьере в Нью-Йорке, и не обманул. А теперь пусть убирается! Она мне не нужна, и я не оставил бы ее в труппе даже с приплатой. Она мешает работать, баламутит актеров, ей здесь не место!

— Я бы предпочла остаться, — сказала Джилл.

— Ах, вы бы предпочли! — яростно выплюнул Гобл. — А при чем тут ваши предпочтения?

— Видите ли, я забыла вам сообщить… Теперь шоу принадлежит мне.

3

У Гобла отвисла челюсть. Он снова взметнул руки, да так и застыл наподобие семафора. Сегодня вечером удары обрушивались на него один за другим, и этот был худшим из всех.

— Шоу — что? — выдавил он.

— Шоу принадлежит мне, — повторила Джилл. — Разумеется, это дает мне право делать в нем то, что я предпочитаю.

Воцарилась тишина. Гобл сглотнул пару раз, приводя в порядок голосовые связки. Уолли с Пилкингтоном молча таращились. В глубине сцены припозднившийся рабочий, собираясь домой, неумело насвистывал припев популярной песенки.

— Что значит, принадлежит? — прохрипел наконец Гобл.

— Я его купила.

— Купили?

— Выкупила через юриста долю мистера Пилкингтона за десять тысяч долларов.

— Десять тысяч! А где это вы столько раздобыли? — На Гобла вдруг снизошло озарение. Все стало ясно. — Проклятье! — завопил он. — Я мог бы догадаться, что за вами стоит мужчина! Вы ни за что не вели бы себя так нахально, не оплачивай какой-нибудь тип ваши счета! Вот же…

Гобл осекся, но не потому, что не хотел продолжать, — тему он затронул лишь краешком, — а потому что Уолли Мейсон резко ткнул его локтем в область возле третьей пуговицы жилета, начисто выбив дыхание.

— А ну, тихо! — с угрозой произнес Уолли и повернулся к девушке. — Джилл, вы не могли бы сказать мне, каким образом достали десять тысяч долларов?

— Конечно, скажу. Их прислал мне дядя Крис. Помните, в Рочестере вы передали мне письмо от него? В конверте был чек.

— Ваш дядя? Но у него же нет денег!

— Должно быть, раздобыл где-то.

— Как это он умудрился?

Внезапно голос вернулся и к Пилкингтону, и тот пронзительно то ли фыркнул, то ли всхлипнул. Узнав, что права на пьесу выкупила Джилл, он некоторое время пребывал в ступоре, но наконец опомнился, и его разум заработал с завидной скоростью. Слушая беседу, он напряженно соображал, и теперь ему открылось все.

— Это мошенничество! — пронзительно завопил он. — Заведомое мошенничество! — Очки в черепаховой оправе метали искры. — Меня одурачили! Оболванили! Ограбили!

Джилл широко раскрыла глаза.

— О чем вы говорите?

— Вы прекрасно знаете, о чем!

— Понятия не имею! Вы же сами хотели продать свою долю.

— Я не про это! Вы знаете, про что я! Меня ограбили!

Мейсон перехватил его руку, которая в отчаянии взметнулась вверх, почти как у Гобла совсем недавно. Тот пока восстанавливал дыхание, прислонившись к асбестовому занавесу.

— Не дури, подумай сам! Ты отлично знаешь, что мисс Маринер не стала бы мошенничать.

— Ну, может, мисс Маринер и не участвовала, — признал Отис, — но этот ее дядюшка надул меня на десять тысяч! Старый проныра с гладкими речами!

— Не смейте так говорить про дядю Криса! — сверкая глазами, воскликнула Джилл. — Объясните лучше, в чем дело!

— Давай-ка, Отис,