Морф - Анна Клименко

Брат и сестра навострили уши, но Виаро поспешно прикусил язык. Только откровений в этот поздний час не хватало.

— Завтра мы на тракт пойдем с мужиками, — тихо сказал Эрд, — пойдешь с нами.

— Глотки резать никому не буду, — Шерхем смотрел в чашку, где плавали редкие чаинки.

Полукровка усмехнулся.

— А я тебя и не прошу, сами управимся. Но за постой надо платить, так ведь?

— Я же говорил, чем заплачу, — буркнул Шерхем, — я все-таки лекарь, клятву давал.

Милаведа звонко рассмеялась, закидывая назад голову. Ее золотистые волосы рассыпались по плечам сияющей волной, ворот блузки сбился набок, и стало видно рабское клеймо под ключицей.

— Ой, уморил, — отсмеявшись, она хлопнула ладонью по столешнице, — клятву он давал! Мы даже здесь слыхали, как справно ты эту клятву выполнял все эти годы!

— Я тебя с нами беру, чтобы ты, если беда случится, всегда под рукой был, — серьезно сказал Эрд, — а все остальное тебя не касается.

Шерхем пожал плечами. Похоже, ему ничего не оставалось, как поутру участвовать в разбое. Ну и охр с ним, Милаведа права — сколько раз уже пришлось клятву нарушить? Он неспешно ковырнул ложкой сметану, намазал ее на сложенный вчетверо блин.

— Так все-таки это ты из-под Снулле орков прогнал?

Снова Милаведа. Да что ж ей так неймется? Шерхем посмотрел на нее в упор, все еще пытаясь угадать, что последует за прямым и честным ответом, а потом махнул на все рукой. Если все закончится прямо здесь — значит, так тому и быть. А об Ирбис, хотелось бы верить, позаботится господин Штойц.

— Да. Я сделал так, что они передохли как головастики в засуху.

— Ну, я ж говорила, — Милаведа подмигнула братцу.

— За это, лекарь, тебя должны были золотом осыпать, — пробасил Эрд, разглядывая собственные ногти.

— Мнения простолюдинов и монархов частенько расходятся, — Шерхем усмехнулся, — а вам-то это к чему знать? Кровный отец под Снулле остался по моей вине?

Брат и сестра воззрились на него с нескрываемым удивлением, а затем одновременно расхохотались. Из-за занавески выглянул проснувшийся мальчишка и, потирая глаза, подошел к матери.

— Ах, ты мой сладенький, — Милаведа взяла его на колени, звонко поцеловала в макушку.

Эрд вытирал выступившие от смеха слезы.

— Ты это, лекарь, не сердись, — наконец проговорил он, — все неправильно думают, все. Там, под Снулле, ты отца нашего спас. Он только год назад к Хайо отправился.

— Отец наш был сотником, — добавила с улыбкой женщина, продолжая ласкать мальчонку, — хорошим был человеком… наверное… раз пожалел рабыню-полукровку, выкупил ее и в жены взял.

***

…К вечеру стало ясно, что печалиться о несчастных из ожидаемого обоза уже не стоит. Не произошло ровным счетом ничего, за исключением проведенного в кустах и среди комаров дня. Купеческий обоз так и не появился, хотя Эрд клялся именем Хайо, что осведомитель надежный и не мог подвести. Все кончилось тем, что усталые и раздраженные, все вернулись в деревеньку и разбрелись по своим избам. Эрд отправился к себе, в трактир, а Шерхем — туда, куда его поселили.

Милаведа накрывала на стол, ее мальчишка, Ронник, пропадал где-то в саду. Кивнув хозяйке, Шерхем прошел во двор, стянул пропотевшую насквозь рубаху и от души поплескался в начищенном медном тазу. Стоило повернуться — а предусмотрительная Милаведа уже протягивает кусок холстины, а заодно и свежую рубашку, явно с плеча атамана.

— Иди ужинать, лекарь. Уж больно ты тощий, — сказала она и нахмурилась, — обоз не пришел, да?

— Не пришел.

— Значит, беда скоро придет, — обронила женщина и, повернувшись, пошла в дом.

Оторопев, Шерхем несколько мгновений молча смотрел ей вслед. Затем, не вытираясь, нырнул в чистую, пахнущую луговыми травами рубаху.

— Подожди! Милаведа!

— Что тебе? — остановившись на пороге, она исподлобья смотрела на лекаря.

— С чего ты это взяла? Про беду?

Женщина вздохнула.

— Иди ужинать, маг. Ты хороший человек, но за тобой по пятам идет смерть. У моего брата клыки орочьи, а у меня — чутье. Я вижу тень над тобой. И никуда от нее не денешься.

…Она уселась за стол, подперла кулачком румяную щеку и молча смотрела, как Шерхем мешает ложкой кашу в миске. Он старательно разглядывал липнущие друг к дружке разваренные зерна пшеницы, а в голове крутилось только одно: как же они похожи на сферы миров, как же похожи… Одно зернышко толкнешь, другое тут же шевельнется, а третье и вовсе отскочит к самому краю миски. Счастлив тот, кто не знает, воистину горе в знании. А над ним, простым лекарем из Тальи, простерла крылья смерть, и женщина с каплей орочьей крови в венах знает об этом, но не может помочь. Наверное, даже не хочет, ей важно, чтобы сын рос в безопасности, и чтобы гончие никогда не явились в Малые коряги…

Он съежился, когда стукнула отворяемая дверь. На пороге гранитным утесом возвышался Эрд — и все замерло в доме, потому что пришла беда.

— Идем, лекарь, разговор есть. Осведомитель мой явился, — тихо сказал атаман.

Милаведа неслышно поставила на стол чайник и отвернулась. Она безмолвно ждала, когда незваный гость покинет ее дом, и даже не глянула в его сторону.

…Осведомитель сидел за столом, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в кружку с вином. Его бил озноб, а глаза стали похожи на два осколка мутного стекла. Светлые волосы слиплись коркой засохшей крови, грязная рубаха на плече взялась кровавой коростой.

— Садись, лекарь, — устало скомандовал Эрд и указал на свободный табурет, — а ты, Николас, расскажи еще раз все, что ты только что сказал мне.

Взгляд мужчины затравленно метнулся к Шерхему, и у того сжалось сердце. Ну да, беда пришла, как и говорила Милаведа. Другого быть просто не могло, потому что сидящий за столом молодой и крепкий мужчина находился на грани обморока, уж это-то лекари чувствуют очень хорошо.

— Кто это, Эрд? — прохрипел Николас, клацая зубами.

— Я лекарь, — быстро ответил Шерхем, — я тебе помогу. Где это ты так расшибся?

Вместо того, чтобы усесться, Шерхем обошел стол, осторожно коснулся разбитой головы осведомителя. Тот затрясся, предпринял слабую попытку уйти от прикосновения.

— Ш-ш-ш-ш, все хорошо, сиди смирно, — Шерхем начал говорить с ним, как с ребенком, который разбил коленку, — голова, небось, болит? Сильно? Тошнит?

Все это, разумеется, было. Николас приложился головой знатно, оставалось лишь гадать, как это мозги еще на месте остались. Он обмяк на стуле, оперся локтями о стол и вдруг тихо заплакал.

— Я… я… Хайо, лучше б я этого… не видел…

— Что ты видел? — холодея, тихо спросил Шерхем.