Заговор «Аквитания» - Роберт Ладлэм

– Марионетки расставлены по местам… – Джоэл проговорил это так тихо, что его почти не было слышно, и машинально шагнул к балконной двери, из которой лился яркий солнечный свет.

– Что? – спросил Фитцпатрик.

– Ничего… Эта фраза промелькнула у меня в голове, когда я услышал об Анштетте. – Конверс повернулся. – Но если этот поводок существует, зачем они его прячут? И почему Эвери делал то же самое?

Военный юрист стоял неподвижно, на лице – никакого выражения.

– Не думаю, что мне нужно отвечать на этот вопрос. Вы сами ответили на него вчера вечером, когда мы говорили обо мне. И не обманывайте себя, лейтенант, я прекрасно помню, что вы тогда сказали: “Время от времени я буду называть вам какое-нибудь имя, и, возможно, оно приоткроет вам какую-то дверь… но это – все”. Что означает: морячок, которого вы взяли на борт, может обо что-нибудь споткнуться, и если он попадет в руки плохих людей, то никто не сможет выбить из него тех сведений, которых у него нет.

Джоэл стерпел упрек не только потому, что он был справедлив, но и потому, что он помог ему понять ту правду, которую он не до конца осознал на Миконосе. Биль сказал тогда, что в числе задававших вопросы в Вашингтоне были и военные, которые по тем или иным причинам проводили свои расследования, “задавали вопросы”, – их заставили замолчать. Возможно, они помалкивали там, где их могли подслушать, но иногда прерывали свое молчание. Так они тихонько переговаривались до тех пор, пока еще один тихий голос из Сан-Франциско – человек, который знал, к кому обратиться с вежливой просьбой о его близком друге и зяте в Сан-Диего, – не связался с ними. Они переговорили, и в результате этого разговора родился план. Им требовался человек с определенным опытом и определенным запасом ненависти, которую они могли бы разжечь, а уж потом, запалив костер, отправить в лабиринт к чудовищу [45] .

Осознание этого явилось для Джоэла ударом, но, как ни странно, он не винил их за подобную стратегию. Он не винил их даже за молчание после смерти Престона Холлидея – открытые обвинения превратили бы эту смерть в бессмыслицу. Они спокойно выжидали, уверенные, что их марионетка сможет разобраться в незаконных делах тех, против кого они его направили, и сделать работу, которую они не способны сделать сами. И это он тоже понимал. Но было здесь еще кое-что, с чем ему трудно было примириться, – марионетка легко могла погибнуть. Одно дело – его незащищенность в тех обстоятельствах, о которых ему говорил Эвери Фоулер – Престон Холлидей. Но если уж он на поводке, пусть кукловоды знают, что он сознательно идет на это. Ему необходимо также получить имя их человека в Бонне, к которому в случае чего он мог бы обратиться. Прежние правила игры больше не действуют, в ней появились новые условия.

Через четыре часа он проедет кованые ворота имения Ляйфхельма; хорошо бы за этими воротами иметь человека, с которым Фитцпатрик мог бы связаться, если он не вернется к полуночи. Чудовища подступали к нему все ближе, они уже наваливались на него, но повернуть назад он не мог. Вот-вот захлопнется западня за сайгонским диктатором, и можно будет свести счеты со всем, что искалечило его жизнь настолько, что никто не смог бы в ней разобраться… Нет, слово “никто” не подходит. Был один человек, который понял его. Этот человек – Валери, и она призналась, что больше не в силах ему помогать. Да и нечестно было бы и дальше искать ее помощи.

– Так вы решили? – спросил Коннел.

– Что решил? – Конверс не сразу оторвался от своих мыслей.

– Вам не обязательно отправляться туда сегодня вечером. Бросьте все это. Пусть ими займутся государственные органы, например ФБР и ЦРУ. Меня просто бесит, что они до сих пор не взялись за них.

Конверс собрался было ответить, но тут же передумал. Все должно быть ясно не только Фитцпатрику, но и ему самому. И кажется, он понял. Он снова видел этот откровенный ужас в глазах Эвери Фоулера – в глазах Престона Холлидея – и слышал его последний крик. Пусть стратегией его была ложь, но взгляд этот и этот крик шли от самого сердца.

– А вам не приходило в голову, капитан, что они просто не могут “взяться за них”? Далеко не у всех есть возможность, как вы только что выразились, запросто снять трубку и запустить в ход всю машину. А что, если при первой же попытке сделать это покатятся головы в самом буквальном смысле этого слова? Это может быть официальный разнос, а может быть и пуля в затылок. Позвольте добавить, я не думаю, будто они боятся за себя настолько, что выбрали для этой работы человека со стороны; мне кажется, они пришли к весьма неутешительному выводу: им нельзя действовать изнутри, потому что они не знают, кому можно доверять.

– Господи, до чего же вы хладнокровный сукин сын!

– А как же иначе, капитан? Мы имеем дело с параноидальной фантазией по имени “Аквитания”, она управляется и направляется испытанными, преданными, очень умными и весьма предприимчивыми людьми, которые, достигнув намеченной цели, будут восприниматься этим обезумевшим миром как глас силы и разума. И они получат контроль над этим миром – нашим миром, – ибо все иные пути развития общества поблекнут перед их силой и твердостью. Сила и твердость, советник, будут восприниматься как противовес дестабилизации, беспорядку и хаосу. И что, скажите на милость, выбрали бы вы сами на месте обывателя, работающего с девяти до пяти, имеющего жену и детей и неуверенного, что, вернувшись домой, он не обнаружит, что дом разграблен, жена изнасилована, а дети задушены? Уверяю вас, вы бы наверняка предпочли танки на улицах.

– Вполне логично, – сказал военный юрист, и два эти слова как бы закружились в светлом солнечном воздухе их номера.

– Логично, морячок. Именно на это и делается ставка, именно это они провернут в мировых масштабах. Что бы это ни было и где бы это ни было, времени осталось мало – всего несколько дней или несколько недель. Если в только я мог… – Конверс повернулся и направился к дверям своей спальни.

– Куда вы? – спросил Коннел.

– В моем портфеле есть телефон Биля на Миконосе. Он – мой единственный контакт, и я хочу поговорить с ним. Хочу, чтобы он знал – марионетка внезапно обрела свободу воли.

Через три минуты Джоэл стоял нагнувшись над столом, с телефонной трубкой у уха, дожидаясь, пока оператор в Афинах соединит его с островом Миконос. Фитцпатрик сидел на диване с развернутым досье на Хаима Абрахамса, не сводя глаз с Конверса.

– С линией все в порядке? – спросил военный юрист.

– Сейчас как раз слышны гудки. – На седьмом гудке трубку сняли. Джоэл услышал какие-то слова.

– Доктора Биля, пожалуйста, доктора Эдварда Биля.

– Tee thebate [46] .

– Биля. Я прошу хозяина дома. Пожалуйста, позовите его к телефону! – Джоэл повернулся к Фитцпатрику: – Вы говорите по-гречески?

– Нет. но уже подумываю приняться за него.

– Вот и примитесь побыстрее. – Конверс продолжал вслушиваться в звуки мужского голоса, доносящегося с Миконоса. Греческие фразы быстро следовали одна за другой, но не становились от этого понятней. – Спасибо! До свидания. – Джоэл несколько раз постучал по рычажку телефонного аппарата, надеясь, что линию еще не отсоединили и что говорящий на английском языке оператор все еще на связи. – Оператор! Это оператор в Афинах?… Хорошо! Соедините меня еще с одним номером на Миконосе, счет тот же, в Бонне. – Конверс потянулся к столу за текстом инструкций, которые Престон Холлидей дал ему в Женеве. – Мне нужен “Банк Родоса”. Номер телефона…

Через несколько секунд банкир Костас Ласкарис был у телефона.

– Мистер Ласкарис, это – Джоэл Конверс. Вы помните меня?

– Конечно… Да, мистер Конверс? Голос банкира звучал как-то странно – то ли устало, то ли испуганно.

– Я пытался позвонить доктору Билю по номеру, который вы мне тогда дали, но к телефону подошел человек, не понимающий по-английски. Не могли бы вы помочь мне разыскать доктора?

По телефону донесся глубокий вздох.

– Не знаю, что и сказать, – тихо проговорил Ласкарис. – Человек, с которым вы разговаривали, – полицейский офицер, мистер Конверс. Мне пришлось лично впустить его в дом. У доктора могли оказаться ценные вещи.

– Не понял. Что вы хотите сказать?

– Сегодня рано утром доктор Биль взял со стоянки свою лодку и вышел на ней из гавани, с ним был еще один человек. Их видели несколько рыбаков. Два часа назад лодку доктора Биля нашли разбитой на камнях за Стефаносом. Людей на борту не было.

“Я убил его. С помощью ножа для потрошения рыбы, а тело сбросил в стайку акул сразу же за банкой Стефанос”, – вспомнилось Конверсу.

Джоэл повесил трубку. Холлидей, Анштетт, Биль… Все его контакты мертвы. Теперь он марионетка, брошенная на произвол судьбы, ниточки перепутаны, а впереди – темнота.

Глава 15

Эрих Ляйфхельм сидел в своей библиотеке и, склонившись над столом, говорил по телефону. Его восковое лицо побледнело еще больше, глаза прищурились, узкие белые губы приоткрылись, кровь прилила к голове.