«Если», 2005 № 03 - Журнал «Если»

— Наска!

Те ничего не понимают, меж собой переглядываются и перешептываются:

— Уж не про носки ли Капитан? Может, запах какой ему сегодня смутителен? А может, и того — повредился Кэп в уме? Уж больно странно себя ведет.

А потом и сами к фотографиям пригляделись, на которых кораблик их меж горок сверху во всей бессильной красе представлен. А на горках-то, ежели чуть присмотреться, рисунки можно приметить. Да всякий раз рисунок другой. То круги, то лепестки, то извивы какие на горах от верхушки расходятся.

Поняли тут, что Капитан им на пустыню Наска намекал, по которой на Земле тоже рисунки громадные кто-то в древности выложил.

Позвали всю остальную команду. Смотрят звездонавты, суждения высказывают, горячатся. «Да-да-да» и «нет-нет-нет» в таком количестве произносят, что хоть уши затыкай.

В общем, после этих разговоров всем стало ясно, что Капитан прав. Горы, между которыми посчастливилось сесть раненому кораблю, должны быть разумны. Да еще как разумны — даже беседовали они сразу на нескольких языках, только звездонавты это чуть позже сообразили.

Рассмотрели на местности, что рисунки образуются то муравьиными тропами, то листиками черники, повернутыми по общему плану, то пухом с черничника, который в каких-то листиках запутывается, а в других — нет.

Тут же посыпались изобретения, как вступить с горами в контакт. Кто предлагал размалевать корабль аэрозольными баллончиками, на манер того, как дети на стенах домов и школ рисуют. Кто говорил, что надо нарвать кустиков черники и приклеить их к обшивке корабля в виде какого-нибудь подсмотренного у гор рисунка. Кто считал, что надо насыпать на обшивку корабля сахару аккуратными дорожками, чтобы приманить муравьев. А Радист придумал пустить по обшивке корабля радиосигналы, потому что подслушал, как горы шепчутся на своем языке в радиоэфире.

Слушал-слушал их Капитан да и говорит:

— Пойдемте-ка обедать. На сытый желудок всегда решение мудренее выбирается. Вон и Кок нам из иллюминатора черпаком который уже час машет — не надорвался бы от крика.

Почесала команда в затылках, делать нечего — пошли обедать.

А обед Кок в тот день соорудил на костерке, что сложил недалеко от корабля, насобирав сухих веток и листьев. И после сухпайка да черники желтой, которые у команды уже поперек горла стояли, еда с костра всем была до того аппетитна и лакома, что каждый, съев свою порцию, подходил за добавкой. И отказу не было никому — хоть за второй добавкой приходи. И вот все наелись до отвала да и спать полегли, потому как устали от споров и изобретений. И Капитан заснул, решив, что после сна выберет решение даже мудренее, чем после еды.

Спят звездонавты богатырски — только ближайшие листики черники от их храпа и посвиста подрагивают. А двое не спят. Кок посуду после обеда моет, а Инженер все у двигателя своего любимого хлопочет. Он вообще в разговоры о разумных горах не встревал, как есть, мимо ушей все пропускал.

Только проснулись звездонавты, стали свои горные изобретения обустраивать. Кто стратегические запасы клея «Момент» на обшивку мажет, кто из черники венички вяжет, рисунок листиков по фотографиям подбирает, кто сахар паяльной лампой к кораблю притапливает, а кто сверху, с флаера ихние старания по аэрофотоснимкам корректирует. Капитан всем пособляет, всех ободряет, а Радист знай себе ключом электрическим по обшивке корабля горам азбуку Морзе гонит. Ажиотаж кругом, гомон, работа кипит, паяльные лампы шипят, сахар на обшивку беломраморным шарфом сыплется. Только вдруг звездонавт с флаера как заорет:

— Исчезли! Рисунки с гор исчезли!

Тут все и ахнули: приняли, значит, горы их сигналы, сейчас ответ дадут. И ну давай свои занятия пуще прежнего. Знай себе наяривают, с горами «разговаривают». Стадиончик для муравьев размером метр на метр перед входом в корабль расчистили. Стоит там Капитан, ждет дорогих шестилапых посланников мира и дружбы.

Только молчат горы, муравьев к людям на сахар не шлют, рисунками не сигналят, даже в радиоэфире притухло, только тихим комариным писком случайные мысли компьютера нет-нет, а прозвучат. А в остальном — тишина.

Пуще прежнего стали звездонавты сигналить. Только пыль столбом, крики, гвалт. Кок сгоряча кувалду схватил, чтобы по кораблю азбуку Морзе стучать — у Радиста сигналы подглядел, пока посуду мыл. Насилу его остановили. Здоров был Кок, мог насквозь обшивку корабля пробить.

Только молчат горы, будто и не разговаривали. Будто все звездонавтам почудилось. И так даже вроде легче стало — горы как горы, как обычные горы, как на Земле почти. Но и этот, и весь следующий день старались люди, хотя уже и чувствовали, что все без толку. А потом взяла всех тоска-кручина. Сидят кто где, инструменты побросали, и одна у всех мысль в глазах: напридумывали сами себе рисунков, померещилось, сеанс самогипноза группы затерянных в черничнике товарищей.

Погоревали, да делать нечего — через день опять взялись за облеты новых территорий, зонд на орбиту отправили, чтобы планету сверху рассматривать. Опять ищут, нет ли настоящих разумных поселений.

И так проходит у них неделя, вторая, третья. Тут и припасы на исходе оказались и аккумуляторы у флаеров подсели. Сгрудились все снова близ Капитана и запели последнюю звездонавчью песню. Поют, а у самих слезы на глазах. Знают, что сегодня живут последний день цивилизованной жизни. Назавтра решили разделить остатки припасов поровну и начать сливаться с природой. Уж боевую раскраску себе придумывать стали. А там, кто его знает, примет ли их планета почитай голыми и босыми, только своими руками и ногами обнадеженными?

Только назавтра были они уж на орбите. Инженер их всех спас. Починил-таки двигатель. Запасливый на запчасти оказался чуть не до вороватости, почти все у него в стальных закромах для починки двигателя нашлось. А чего не было, он из аппаратуры у ученых понаоткручивал, а то и своими руками выточил да на нужное место пригнал-приладил.

Как наладились от планеты отчаливать, на отзвездный курс ложиться, глядят, а зонд их на орбите какие-то кривулины выделывает. Прочертили путь зондовый, и точно — один из рисунков с горушек. Такое им, значит, разъяснение насчет галлюцинаций на прощание было предоставлено.

И улетели звездонавты от той звезды с неизвестной планетой удивленными и в контакт не вступившими. И даже не могли координаты тех космических тел на звездные карты нанести, потому что карты Кок на растопку костров почитай все использовал. Одна только осталась, по которой дорогу домой можно было отыскать.

А горы те общительные так и живут-поживают на неизвестной планете, затерянной в космосе, и разговаривают друг с другом, направляя муравьев по извилистым, причудливо меняющимся тропам, и заставляя кустики рисунчатой черники шевелить листиками.

Михаил Акимов

Вторая функция

— Вот! — сказал Валентин, с гордостью демонстрируя мне свое очередное изобретение. — Догадываешься, что это такое?

— Ну ты, Валька, даешь! — всерьез обиделся я. — По-твоему, если я искусствовед, то в жизни никогда самогонного аппарата не видел?

— Чего? — растерялся он. — Почему же самогонного аппарата? Я перестал обижаться и начал злиться:

— Профессора из себя изображаешь? Экзамен решил устроить? Вот это, — я показал на довольно вместительную, литров на пять, кастрюлю, — емкость для браги; это — нагревательный элемент для ее кипячения; по этой трубке из емкости выходят пары спирта, в кондиционере они охлаждаются, и вот отсюда поступает готовый продукт, — я опытным глазом окинул всю конструкцию и со знанием дела добавил: — Градусов семьдесят.

Валентин почесал затылок, осмысливая все сказанное.

— Верно, — признал он, — эту штуку можно использовать и как самогонный аппарат. Но вообще-то я сделал прибор для экспериментов с параллельными реальностями. Знаешь, — тут он оживился, — когда все закончу, я его разбирать не буду, только электронику отключу и стану использовать вторую функцию. В самом деле, это ж какая экономия! А то на одни пьянки по поводу твоего очередного приезда сколько денег уходит! А вообще, ты молодец: умеешь увидеть в приборе многофункциональность. Мы с тобой могли бы составить неплохую команду. Я-то изобрел простой аппарат для перемещения в параллельные реальности, а ты копнул глубже — и пожалуйста!

— Чего ты тут плетешь? — не понял я.

— Идея такая: помимо очевидной реальности, которая всеми воспринимается как единственная, есть еще реальности неосуществленные, которые возникают каждый раз, когда кто-либо из людей решает очередную дилемму в пользу какого-то одного варианта… Скажи, у тебя в жизни были события, которые поменяли ее запланированный ход?

— Естественно, — согласился я, — ну вот хотя бы… да ты знаешь, мы же с тобой вместе учились… до восьмого класса я, как и ты, увлекался физикой и математикой. И вот однажды, в январе, в сорокоградусный мороз, на перемене я открыл окно в классе — не из желания напакостить, а просто так, не подумав…