За державу обидно - Александр Лебедь

Началась ставшая уже привычной, но не ставшая от этого более простой и легкой работа по организации комендантской службы, по обустройству, по отлаживанию всех систем жизнеобеспечения.

Но тут уже плановая работа не получилась по ряду причин. Во-первых, саботаж всех распоряжении военного командования. Меньшая часть саботировала сознательно, а большинство — по принципу: «Вы уйдете, а нам здесь жить!» Во-вторых, «революционная» деятельность существенно подорвала материальные ресурсы города. В-третьих, не было уже генерала Тягунова, который один, без всякой охраны, ездил по самым горячим точкам: длинный, худой — лез в свалку. Высокий дребезжащий голос его действовал на людей магически. Он умел укрощать самых буйных. К тому же он был организатором! А по большому счету Державный Генерал. Было и в-четвертых, пятых и шестых… В общем, закрутилась нервная свистопляска. Полки беспрестанно дергали. От самых высоких начальников командиры получали свирепые, но скороспелые и непродуманные приказы, суть которых зачастую сводилась к формуле: «Стой там — иди сюда!» Приказы эти отдавались порой минуя меня, я начинал уточнять у соответствующих начальников эти приказы — и нередко нарывался на брань, а брань — это всегда от слабости и растерянности.

По опыту я знал, что какие бы крутые и горячие распоряжения и приказы ни отдавались любыми, в том числе очень высоко стоящими начальниками, за конечный результат отвечать мне! Поэтому, несмотря на всю брань, угрозы и вопли, я жестко стоял на одном: дивизией командую я! После нескольких нелицеприятных стычек эта мысль все-таки проникла в сознание начальников, и управление дивизией упорядочилось. Через все имеющиеся в моем распоряжении структуры я стремился максимально просветлить обстановку. Удавалось это слабо, но удавалось! Командиры, политработники разных уровней докладывали о нервном, возбужденном состоянии жителей города, о противостоянии, многочисленных фактах высказывания ненависти и угроз в их адрес. Не проходило суток, чтобы несколько солдат не были травмированы прилетевшим откуда-то из мрака кирпичом, обрезком трубы. В этой обстановке я получил задачу захватить морской вокзал города Баку, откуда (как было установлено) группой активистов народного фронта численностью До 150 человек осуществлялась координация действий по сопротивлению войскам. В короткие сроки штаб дивизии спланировал операцию, задачу по захвату морвокзала я поставил командиру Костромского полка полковнику Е. Ю. Савилову. Согласно задаче, в 4 часа 30 минут утра 24 января полк по сходящимся направлениям выдвигался на исходные рубежи и до 5 часов 30 минут (по возможности бескровно) овладевал морвокзалом. Огонь было приказано открывать только ответный, но если дело дойдет до открытия огня, сбивать охоту стрелять на всю оставшуюся жизнь. Все было готово. Передовые подразделения начали движение, но здесь вмешался находящийся в Баку командующий генерал-полковник Ачалов. Что уж у него там произошло, не знаю до сих пор, но он лично заполошным голосом ревел в трубку: «Немедленно остановить и прекратить!» Остановили и прекратили. Войско, слава Богу, управляемое. Напряженные, настроенные на действие люди расслабились. В шесть часов утра новая команда, сопровождаемая «удивленной» фразой: «Вы что, остановили полк? — спросил все тот же Ачалов. — Да вперед, черт вас побери!»

Вперед так вперед, особенно если черт нас побери. К 7 часам утра полк без потерь с обеих сторон овладел морвокзалом. Захватил первоклассный (построенный на верфях Финляндии) пароход «Сабит Оруджев», где непосредственно располагался штаб народнофронтовцев. Задача была выполнена, но, как всегда в таких случаях, образовался ряд обстоятельств, повлекших за собой последствия разной категории сложности.

Во-первых, в 7.05 с моря подошло судно «Нефтегазфлота», развернулось бортом метрах в 250 от берега, и человек 15–17 автоматчиков открыли по полку огонь. В первые секунды были тяжело ранены сержант и рядовой. Сержанту пуля попала в спину, в район поясницы, правее позвоночника, и проникла в брюшную полость. Сержанту в госпитале отмотали метра полтора кишок, но он остался жить. Рядовой получил через каску слепое ранение головы. Слепое — это когда входное отверстие есть, а выходного нет. Слепым-то оно стало, наверное, потому, что через каску. Через месяц солдат, не приходя в сознание, скончался в госпитале. Рота, находящаяся на пирсе, ответила огнем. Командир полка принял мгновенное решение: четыре БМД-1 выползли на причал, каждая машина всадила в судно по две кумулятивные гранаты, судно загорелось. Уцелевшие боевики прыгнули в благоразумно привязанную за кормой моторку. Им дали уйти.

Потом, когда все кончилось, шутили — можем мы воевать с Военно-Морским флотом, можем главное — заманить его на дальность прямого выстрела из пушки.

Во-вторых, в числе прочих объектов морвокзала был захвачен и ресторан, а в ресторане — завтрак человек на двести. И не просто завтрак, а шашлыки, балыки, икра красная и черная. А здесь солдаты, которые уже неделю на сухпайках. Возбужденные боем, молодые, здоровые, нормально в таком возрасте голодные. Небезосновательно рассматривая сей завтрак как военный трофей, подмели его вчистую, оставив только салфетки.

В-третьих, из-за необъяснимой задержки вместо планируемых 150–200 человек захватили только чуть больше 20. Именно из-за задержки, потому что основная масса народнофронтовцев разбежалась в период с 5 до 6 часов. Кто-то «сдал» операцию, не думаю, что в этой сдаче был замешан командующий, скорее всего он оказался пешкой в чьей-то игре, но необходимо заметить, что надо быть очень большим человеком, чтобы остановить командующего воздушно-десантными войсками.

В-четвертых, пожилые, степенные, хозяйственные, многомудрые командиры хозяйственных взводов и батальонов не преминули воспользоваться сложившейся ситуацией, чтобы, как они выразились, «на халяву» пополнить оскудевшие запасы. Один прихватил из закромов ресторана два ящика чешского пива, второй — ящик растворимого кофе в банках. Пиво и кофе практически тут же вернули. «Запасливые и предусмотрительные» поимели многие неприятности, но история на этом не кончилась.

В-пятых, наученные горьким опытом офицеры-политработники опросили администрацию морвокзала в целом и ресторана в частности об имеющихся претензиях. Администрация морвокзала рассыпалась в благодарностях за то, что практически зданиям и сооружениям не было нанесено никакого ущерба, в окна и люстры никто не стрелял. В общем, вывод один: большое, большое вам спасибо! Администрация ресторана предъявила претензии за съеденный завтрак. Им логично предложили считать, что господа народнофронтовцы сначала съели завтрак, а потом разбежались. И сделали предположение, что коль скоро завтрак был накрыт, то за него кто-то уже заплатил. Администрация с этими рассуждениями согласилась, и конфликт был исчерпан. Больше всех в выражениях благодарности, признательности и восхищения рассыпалась бухгалтер ресторана Галина Николаевна Мамедова. Но о цене этих цветастых словес поговорим ниже. Полк, на мой взгляд, решил главную серьезную задачу: благодаря его действиям перестал существовать командный пункт, координирующий центр, мозг сопротивления — называйте как хотите, но непосредственно за этим напряжение стало стремительно спадать, жизнь начала входить в нормальную колею.

Костромской полк остался для несения службы в городе, а два полка я сосредоточил на аэродроме Кала.

Образовалась своеобразная пауза, которая, впрочем, тут же была заполнена. По всем прежним похождениям я твердо уяснил, что пока обстановка конфликта непредсказуема, чревата самыми неожиданными последствиями, действовать придется однозначно одному. Никаких представителей государственных, партийных структур, комитета госбезопасности, прокуратуры: «Гуляй, рванина, от рубля и выше». Но едва она, обстановка, усилиями солдат и офицеров нормализуется, мгновенно появляется масса умных и значительных лиц, представляющих вышеперечисленные институты, которые сразу, «без здравствуйте» суровыми державными голосами начинают задавать множественные «Почему?». Так произошло и тогда.

Не успели мы даже слегка почистить перышки, как я получил информацию о том, что для разбирательства произошедшего инцидента прибыла многочисленная — 39 человек — совместная группа следователей Прокуратуры СССР и Главной военной прокуратуры, и одним из основных объектов ее работы явилась вверенная мне дивизия. Передали приглашение прибыть старшему группы для организации взаимодействия по совместной «плодотворной работе».

Я поехал. Группа располагалась в одной из гостиниц вблизи Сальянских казарм. Кстати о самих Сальянских казармах. Свое название они получили от француза на русской службе по фамилии Сальян. Служил француз в царствование государя-императора Николая I. Где и как «пролетел» француз перед царем, история умалчивает. По высочайшему указу был направлен служить в считавшийся тогда совершенно диким местом Баку. Француз был хорошо образован, обладал высокими организаторскими способностями и, желая искупить вину, развил бурную деятельность. В короткие сроки (3–4 года) под его личным руководством построили городок-крепость, красиво, добротно, с учетом особенностей местной архитектуры, когда здания строятся так, что зимой в них тепло, а летом прохладно. Городок искусно озеленен, благодаря чему в нем создался изумительный микроклимат. Завершив строительство, Сальян, надеясь на снисхождение, отправил Николаю I восторженное письмо, смысл которого можно свести к одной фразе: «Государь, докладываю, в этом диком краю я, Сальян, построил земной рай!» Ответ императора был краток: «Построил земной рай — молодец! Ну и живи в нем!» Что было потом, куда делся Сальян, неизвестно, по крайней мере мне. Имя свое он увековечил, но вернемся в наше время.