КГБ против СССР. 17 мгновений измены - Александр Шевякин

«Перестройка» была прошлепана и благодаря тому, что в «органах» в массе своей были люди, которые, наоборот, сами боялись. Забегая вперед, приведем пару эпизодов из «горячих точек». П/п-к Советской Армии К.Н. Севостьянов в своем дневнике за 13 декабря 1988 г. пишет, что он получил задание: с ротой десантников навести порядок в здании комитета КГБ, где расположился штаб города по ликвидации последствий землетрясения. Туда ворвалась толпа возбужденных людей и парализовала работу. Работник КГБ города советует ничего не предпринимать. Ему сказали: если хочет, пусть работает. Но он испугался, сел в «Волгу» и укатил[474]. Обратим внимание: не пешком, а на машине, и не в «газик», а в «Волгу»!!! Ну-ну…

Ген. — м-р КГБ В. Широнин вспоминает: «Однажды по ВЧ-связи мне позвонил один из руководителей оперативной группы (назовем его ВМ), находившийся в Баку, и попросил разрешения вылететь в Москву для личного доклада. Я уже знал, что несколько сотрудников этой группы при следовании железнодорожным транспортом пытались спровоцировать на открытие огня, забрасывая их камнями. Однако провокация не прошла. А ВМ в это время забаррикадировался в гостинице и не решался прийти на помощь своим товарищам. В связи с этим инцидентом могли всплыть какие-то неизвестные доселе обстоятельства, поэтому согласие на прибытие ВМ в Москву сроком на сутки я дал. Но каково же было мое удивление, когда ВМ после доклада об указанном происшествии заявил, что не желает больше возвращаться в Баку, так как представителям контрразведки там якобы нечего делать. В ответ я кратко ему пояснил:

— В Азербайджане чрезвычайное положение введено указом Президента, и этим указом поддерживать режим ЧП возложено на МВД и КГБ. Ваша командировка в Баку и есть исполнение данного указа…

ВМ попросил время на то, чтобы съездить домой. А на следующее утро принес заявление о том, что глубоко разделяет идею „департизации“ органов КГБ, в связи с чем просит приостановить его членство в КПСС и включить в комиссию по реформированию системы органов и войск КГБ СССР, прервав служебную командировку в Азербайджан. Вот как этот человек воспользовался ситуацией, чтобы прикрыть элементарную трусость. (…) Неожиданно мне позвонила жена ВМ и, представившись знакомой Раисы Максимовны Горбачевой, пригрозила пожаловаться „на самый верх“, если заявление мужа не будет удовлетворено. Супруги действительно переехали в Москву из Ставрополя. Видимо, поэтому ВМ в свое время был повышен в должности. Про таких, как ВМ, у нас говорили:

— Все идут в атаку, а он ложится в окоп. Как же записать этот эпизод в аттестации? Не напишешь же „трус“ — ведь он „блатной“. Вот и придумали вместо слова „трус“ писать „скромен в бою“»[475]. Да, хорошая это штука юмор, помогает скрыть подлинное отношение. Итак, «товарищ» дезертирует с фронта и проводит операцию прикрытия — профессионал, он действует так, как его выучила эта же самая Советская власть, которую он когда-то в присяге обещал защищать.

Еще раз повторяю, что стоило только не заметить ростки тенденций, не бороться с ними, как это охватило всю систему снизу и до самого верха. Первый заместитель Председателя КГБ РСФСР ген. В.А. Поделякин, говоря о своей работе в США по линии внешней контрразведки, подчеркивает: «Но совесть моя перед Америкой совершенно чиста, потому что я выполнял задание чисто защитного характера и вовсе никак не покушался на какие-то ее тайны»[476].

В разведке выросли настоящие адвокаты дьявола. В.А. Крючков, шеф разведки, который ни минуты не проработал в резидентуре, не провел ни одной вербовки — да что там! — ни разу не разрабатывал ни одного агента, даже не занимался самой начальной стадией — проверкой объекта заинтересованности по оперативным учетам, в глубоком пассиве: «Мы ни разу не использовали недозволенных методов в работе против наших противников, решительно порвав с практикой прежних лет, когда принцип „око за око“ служил оправданием нарушения норм международного права и законности. К сожалению, взаимностью нам не отвечали…»[477]. В. Кирпиченко отвечает на вопрос: «Раньше считалось, что у КГБ „длинные руки“. Предатели боялись, что их достанут в любой точке планеты. А сейчас выносят ли военные трибуналы заочные смертные приговоры изменникам и как приводят их в исполнение?» «Такая практика существовала при Сталине. На моей же памяти в разведке не было ни одного случая „охоты на ведьм“. Террор — не наш метод, даже по отношению к предателям. Да их жизнь и так жестоко наказывает. Мысль о том, что он предатель, навсегда поселяется в сознании изменника и преследует до самой смерти»[478]. Да, был, конечно же, и на моей памяти случай, когда у одного предателя поселилась такая мысль и преследовала его до самой смерти. Звали его Иуда Искариот, он пошел и удавился. А у наших перебежчиков такого нет, да и быть не может. Так что врет генерал и не краснеет. Кстати, израильтяне, например, до конца жизни охотятся за своими изменниками, но мы-то, конечно же, должны быть выше всех этих грязных «еврейских штучек»?

Как-то п/п-к И. Прелин поведал в одной телепередаче по НТВ, что отношения между ними и цэрэушниками больше всего были похожи на противоборства двух спортивных команд. Разведчик, работавший по линии «ПР» в Израиле, Ливане и Египте, подтверждает это по-своему: «Офицеры разведки КГБ и ЦРУ понимали проблемы другой стороны на уровне своих личных отношений. Мы могли встретиться в баре, вместе посмеяться над какой-либо шуткой, а затем разойтись по своим делам. У нас никогда не было друг к другу чувства неприязни или злобы, мы никогда не подстраивали друг другу ловушки»[479].

Кто-то, по-моему, О. Гордиевский, писал, что партийные собрания больше всего напоминали уговоры вражеских шпионов сдаться, при этом обещали сохранить звание и оклад. Со стороны же это выглядело так: «Примерно пару раз в месяц нас, журналистов, созывали по телефону из совмиссии на „профсоюзное собрание“. Так именовалось ритуальное заседание членов КПСС и ВЛКСМ в специальной комнате без окон, обшитой специальным металлом и пластиком от внешнего подслушивания. Внутри имелся кондиционер, но все равно было душно и тягостно, словно в отсеке подводной лодки. Дежурный оратор — партсекретарь или какой-нибудь дипломат — зачитывал нудно, потея и насупясь, новейшее длинное постановление московских вождей. И сурово заклинал крепить нашу бдительность во вражеской среде.

Оживление возникало, лишь когда предавался анафеме новоявленный советский перебежчик к коварным янки. Чаще всего он был из КГБ. Его полагалось осудить поголовным голосованием и отрапортовать исправно в Москву. При сем можно было отмолчаться, но ради самосохранности не допустить даже невольной усмешки»[480]. Повторим: «Чаще всего он был из КГБ». И еще запомним: совесть их перед Америкой абсолютно чиста! А на свою родину им наплевать. Да и какая у них Родина? Там, где платят побольше, да все «зеленью»… Страусы и те храбрее…

Итак, они заняли глубоко пассивную позицию. Но в мировой прессе все подавалось с точностью до наоборот. Сколько было статей о страшном монстре по имени «КГБ»? Сотни. Подборка названий значительной части их собрана в специально написанной с этой целью книге[481]. Таков разрыв между реальными делами «советской тайной полиции», как там любили объяснять, и пропагандистской шумихой. Со временем у массового читателя Запада появилось безотчетный ужас перед КГБ.

Ныне же, напротив… Директор ФСБ Н. Ковалев даже выступил по ТВ и призвал шпионов перевербоваться. И оставил свой телефон. На это тут же откликнулись анекдотом: «Алло, это ФСБ?» — «Да, это ФСБ. Говорите: вас внимательно слушают». — «С вами говорит американский шпион. Я по объявлению». — «Очень приятно». — «Ваш начальник сказал, что если сдаться, то мне кроме вознаграждения ничего не будет». — «Так оно и есть». — «В таком случае я готов стать двойным агентом». — «Вы знаете, это не совсем телефонный разговор: вы приходите, и мы с вами побеседуем. На какую фамилию выписать пропуск?» — «Да мне и не надо выписывать пропуск. Я ведь сижу этажом выше».

Но если без шуток, то и теперь, много лет спустя, они также продолжают работать на расхолаживание своих кадров и удивляются непримиримости других. В.А. Крючков в своем интервью с исключительно лживым названием «Я сделал все, что мог, чтобы спасти державу», вспоминая волну разоблачений шпионов 1985–1986 гг., говорит: «Многие из предателей были преданы суду, большинство из них приговорены к смертной казни. Причем, удивительное дело, иногда нам казалось, что, может, не стоит строго наказывать кого-то из тех, кто встал на путь предательства. Но, знаете, суды были непреклонны! Никакого нашего давления не было — они сами выносили строгие приговоры за предательство. Иногда нам даже казалось, что слишком строгие»[482]. Обратим здесь свое внимание на первую фразу: многие из предателей были преданы суду… Значит, кого-то от суда удалось спасти? И на последнюю: строгие приговоры за предательство. Иногда нам даже казалось, что слишком строгие. То есть ведомство по-настоящему независимое карает слишком сурово.